Сплетения судеб

Весенний ветер доносит аромат цветов и прошедшего недавно дождя. О-Кику-сан любуется молодой зеленью, споро и с изысканным изяществом переплетая нити. Тончайший шелк струится меж пальцев, превращаясь в тонкие, но прочные веревки. Вечером должен прибыть тот единственный гость, что всегда желанен и дорог её сердцу. Гость, с которым она может позволить себе быть самой собой. В чайных домиках в квартале Асакуса среди тех, что предоставляют особые услуги особенным клиентам, нет более желанной, нежели О-Кику-сан, лучшая из лучших мастеров шибари и "церемонии плетения". Её искусство известно далеко за пределами её собственного крохотного чайного домика, носящего имя хозяйки. Она может выбирать, чье предложение ей принять. И известнейшие студии специального кино готовы предложить огромные деньги, чтобы только О-Кику-сан согласилась продемонстрировать искусство на их моделях. Она принимает эти предложения чрезвычайно редко, лишь в тех случаях, когда необходимо помочь друзьям или тем, кто дорог. И всегда действует неторопливо, всем сердцем отдаваясь работе. Те студии, с которыми она сотрудничает, никогда не прогадывают. Изумительное мастерство О-Кику навсегда завладевает сердцами тех, кто хотя бы раз увидел его. И все же есть тот, ради кого она отменяет любые соглашения, перенося их или возвращая деньги (чего, впрочем, не случается никогда, ибо студии и чайные дома соглашаются на перенесение сроков). Тот, кто приходит всегда в ночи и пьет чай спокойно, любуясь предложенным представлением и наслаждаясь игрой на сямисэне. Он всегда молчит. Любуется совершенными чертами О-Кику-сан, изяществом её жестов и движений – и молчит. И столь же молча позволяет раздеть себя и вытягивается на отполированном до блеска полу. А О-Кику долго смотрит ему в глаза и лишь спустя время касается его запястий, начиная с них. Узоры, образованные шелковыми вервиями паутины, всегда изысканны и изящны, и всегда разные. * * * Впервые они повстречались, когда измотанная долгим странствием, голодная и обессиленная О-Кику искала приют в заброшенном храме на вершине горы. За время странствий ей удалось поймать лишь пару зайцев в силок, да украсть у охотника подстреленного фазана. Потому она с трудом волочила ноги и даже не смогла владеть своим обличием, оставшись на время обморока наполовину в Истинном облике. Тем более странным было то, что молодой самурай, нашедший её, не убил, а укрыл своим плащом и нацедил немного собственной крови в деревянную чашку, предложив ей в качестве трапезы. Он не говорил, просто делал. И когда она насытилась и смогла принять облик ослепительно красивой женщины, он не покусился на неё, а лег рядом, охраняя её покой. И когда он уснул, О-Кику не сумела удержаться и оплела паутиной его руки и ноги. Она помнила его взгляд, когда он очнулся и открыл глаза. В нем было что угодно, только не страх. * * * Вторая встреча произошла спустя много лет. Она нашла приют в замке Киото, влюбив в себя хозяйского сына, красивого, но глуповатого юношу. Она была верна ему, но и природе своей была верна. И частенько сбегала к воротам Расёмон, ловя на удочку безмозглых и падких на удовольствия воров и убийц. Их она считала законной своей добычей. Самурай почти не изменился с тех пор, как они виделись в заброшенном храме на вершине скалы. То же красивое мужественное лицо, те же глаза без тени страха. Она сидела, укрытая от случайных гостей ширмой, и плела шнурок для прически, любуясь цветущим вишневым деревцем, выросшим во дворе. Он вошел через вторые ворота и остановился у дерева, словно почувствовав на себе взгляд. О-Кику не смогла сдержаться. Отодвинув ширму, она позволила ему увидеть себя. Лишь мгновение длился поединок взглядов, потом она придвинула ширму на место. Сердце забилось чаще, и билось словно безумное всякий раз, когда он проходил мимо, или останавливался у дерева. Когда случились беспорядки, она попыталась бежать из замка, но её поймали несколько самураев. Бить не били, но что могла она в человеческом облике? Со двора тянуло гарью и слышались крики, а она была словно в помрачении. И ей показалось, что Он возник из ниоткуда. Головы двух насильников покатились по отполированному до блеска полу, ещё с тремя он схватился в смертной схватке. Управившись, подобрал летние одежды, служившие ей покрывалом, завернул её в них и унес из пылающего замка. Она лежала, уронив голову ему на плечо, слишком измученная, чтобы двигаться. И лишь вдыхала горький полынный запах его тела. Остановившись под сенью густой рощи, он надрезал жилу на своей руке и дал ей напиться. Он принес её в маленький женский монастырь у речной заводи и отдал на попечение монахиням. От этих женщин, суровых, но не лишенных милосердия, ей удалось узнать, что он уже дважды спасал монастырь от уничтожения и разграбления. Его благословляли как небесного защитника, ниспосланного богами. Единственный мужчина, он получил право иногда ночевать в крошечной пристройке за основным зданием. И ни разу не подвел доверившихся ему. Лишь в ту единственную ночь они нарушили закон монастыря. О-Кику пришла к нему в пристройку, и он протянул руки, улыбаясь едва заметно… * * * Их третья встреча произошла в одном из веселых домов квартала Симабара. О-Кику работала там, чтобы не умереть с голоду. Временами она потихоньку уходила из веселого дома, приняв Истинный облик, и следила за теми из клиентов, что были особенно грубы и жестоки. Многие из них нашли свой конец в её объятиях, в оплетке из паутины. Он пришел в один из зимних дней. Одежда его была присыпана снегом. Когда же таю дома "Аоиро" вышли навстречу клиенту, он молча указал на сидевшую в самом конце ряда О-Кику. И так же молча уединился, оплатив целую ночь в отдельной спаленке. О-Кику терялась в догадках о его пожеланиях, когда он протянул ей сложенные вместе запястья. Она лишь улыбнулась ему и выпустила из паучьей железы прочную тонкую нить, сплетая из неё веревку. А потом принялась обвязывать его руки изящными петлями. И он подчинялся ей, как если бы она была его жизнью и смертью. Всю ночь она плела свою паутину, а когда начало светать, разрезала её острым когтем, который тут же убрала. А потом он оделся и ушел, оставив на постели мешочек с пятьюдесятью золотыми рё. На эти деньги она построила себе дом на окраине знатного квартала и принимала там заказы на пошив одежды от знатнейших домов. И клиентов у неё всегда было с избытком, несмотря на то, что за свои труды она брала очень большие деньги. * * * Четвертая встреча их случилась в один из страшнейших дней в её жизни. Пламя охватило злосчастный Нагасаки, где она жила с подобранными на улице тремя малышами. Дети погибли, а сама она, обожженная до неузнаваемости, едва ли способная даже плакать, молила небеса о смерти. Она увидела тень, а потом её поднял на руки человек в капюшоне, укрывавшем лицо. В ноздри ударил знакомый аромат полыни. Она только заскулила, понимая, что похожа больше на кусок опаленного мяса. Но он нес её бережно и нежно, стараясь не потревожить ещё больше страшных ожогов. Она не знала, куда. Очнулась лишь в крохотной пещере в горах, с телом, обложенным древесными листьями. И он сидел рядом, помешивая какое-то зловонное зелье в чашке. Закончив мешать, принялся осторожно отлеплять листья от её тела и накладывать кашицу , заново прилепляя к ожогам. О-Кику не знала, из чего была сделана та кашица, лишь различила слабый аромат полыни. К вечеру третьего дня на её теле начала нарастать новая плоть и кожа. Чтобы успокоить ужасный зуд, она села у разведенного костерка и принялась плести вервии, выпуская нити из железы под пупком. Он подсел поближе и протянул ей руки, молча кивнув на веревку. Тогда снова она оплела его запястья узором из паутины… * * * О-Кику плетет тонкие вервия и сматывает их в изящный узел. Она работает медленно, тихонько напевая любовную песенку, ту самую, что он услышал когда-то в Симабара. Ему нравится эта песенка – она знает это по его улыбке, по теплому свету в его глазах, что согревал её на протяжении всех прошедших лет. Она опускает ресницы и принимается аккуратно оплетать его ноги. Искусство требует терпения и времени. И то и другое у неё есть. Она касается своими тонкими пальчиками его щиколотки, пробуя наощупь кожу. Нужно действовать очень аккуратно, чтобы не пережать, не причинить боли. Она накладывает виток за витком, ровными рядами. Иногда поднимает голову, глядя на прекрасное лицо того, кто приходит в ночи. Он улыбается едва заметно, чуть приподнимая уголки губ. Она берется за отвороты его дзюбана, аккуратно спуская с плеч, помогая выпростать руки. Кожа у него все так же светла и мягка. И бледно-розовые соски смотрятся удивительно аккуратно. О-Кику опускает голову, отводя взор. Аккуратно складывает дзюбан и отодвигает в сторону. Он любит, когда его тело оплетено полностью, когда руки зафиксированы за спиной. Теперь можно не торопиться, не бояться, что кто-то потревожит их покой. О-Кику наслаждается каждым мгновением их свидания. Ей нравится чувствовать его тело, нравится касаться его. Она не любит мечтать, ибо мечты бесплодны. Но, оплетая изящное тело мужчины своей жизни веревками, свитыми из собственной паутины, она не может не думать, не мечтать, что однажды он захочет чего-то большего. Его кровь слаще всех лакомств мира. Окончив заплетать его в изысканный алый кокон, О-Кику приникает к белоснежной груди прокусывая кожу над соском, и пьет из этого сладостного источника. Это её награда, её привилегия, знак его безграничного доверия и любви. * * * Он не помнил уже, сколько лет прошло с тех пор, как впервые встретил дзеро-гумо. Прекрасную, удивительную по изяществу и очарованию Паучиху. Она была красива ещё тогда, в дни их первого свидания, когда он нашел её, обессиленную и полумертвую от голода. Позже судьба снова и снова сталкивала их. Он, потерявший свое имя, потерявший речь, потерявший все, что было ему дорого, снова захотел жить. Его не покидало желание вновь ощутить тот покой и тишину в душе, которые он испытал, очнувшись той, самой первой ночью, когда она оплела его руки и ноги своей паутиной. Снова и снова, сквозь столетия, он шел одному ему ведомыми путями. И снова и снова эти пути приводили его в объятия дзеро-гумо. Каждая из этих встреч приносила ему нечто большее, чем он надеялся когда-либо получить от мира. Отдаваясь во власть Паучихи-убийцы, он получал ни с чем несравнимое ощущение свободы и радости. Иногда, словно пена над водой, всплывали далекие воспоминания о чародее, проклявшем его на вечную жизнь, без права познать покой. Ни одно существо не могло убить его – ни зверь, ни человек. Всех назвал проклятый колдун. Лишь одного паука забыл он упомянуть. Быть может, однажды он устанет от жизни настолько, что попросит свою возлюбленную оборвать ее нить. Пока же в объятиях её паутины, в сетях ее любви он обретал мгновения покоя и счастья, которые не променял бы ни на что другое.