Гроза, тоска и пустая комната

      Саджо стучит ручкой в бормочущий английские слова магнитофон. Слова сливаются в единую волну, обволакивающую гулкую комнату. Саджо не вникает в смысл — Саджо далеко, далеко не здесь, где-то в глубине своих мыслей.       Саджо переводит взгляд на одиноко горящую лампу — единственный источник света в пустом шуршащем доме. Темные комнаты живут своей жизнью: полнятся шорохами, скрипят старыми костями; где-то хлопает дверь, и Саджо подрывается, путается в полах юкаты, бежит по ним…       Хлопают бумажные стены, будто пытаются сложиться, спрятаться от взбесившегося ветра, от хлестких пощечин дождя, от грохота небесных барабанов…       Как Саджо укрывается от фехтующих выпадов тоски.       Саджо зажигает свет. Окна потемнели, скрывая побитый сад и дождевую стену. Да, так спокойнее, но можно пропустить.       А что пропустить? Какой идиот рассекает по мокрым дорогам, скользким змеиным шкурам?       Саджо запрокидывает голову, и лучи лампы тонут в глазах, высветляя их до бесформенного цвета чая. Зрачки судорожно сужаются: освобождают место для чужого отражения, для собственных эмоций.       Саджо раздумывает, как он поздоровается, как мазнет рукой по мокрому плечу, предложит сухую юкату. Мысли успокаивают, съедают время.       Саджо морщится — свист чайника перебивает гомон английских голосов, врезается в одно ухо, с чавканьем выходит из другого. Саджо тычет в кнопки, затыкает магнитофон.       Чайник предан казни через выдавливание (выливание) внутренностей, а кран грубо затянут — нечего жировать нагло капающей воде.       Саджо так и не зажег свет в кухне.       Хлопнули стены, содрогнувшись от очередного удара. Саджо прислушивается. У ветра другой почерк. Он груб и беспардонен.       А здесь как будто ветер начал, а завершил кто-то другой.       Саджо касается груди, пару раз проверяет работу дыхательной системы, подбрасывает очки на переносице, чинно вышагивает из кухни.       Попадает в плен дождя.       Саджо не может объяснить иначе насквозь мокрые кожу лица, кожи куртки, насквозь мокрые волосы, пропитанные водой зрачки.       Саджо тонет в них, задней частью сознания отмечая мокрые пятна на юкате и стекающую за ворот струйку.       Кусакабе сжимает тиски крепче и дышит юркими каплями в затылок Саджо. Скользит по спине. Обводит позвоночник. Лопатки. Целует.       Двумя пальцами щекочет шею, нашаривает щеку, гладит, выдыхает: «Куда поцеловать?», упиваясь чаем глаз.       В лоб, говорит Саджо, в лоб, и чихает на волосы Кусакабе.