Дружеская помощь

Это начинается с шутки, со случайной фразы, которые Изабела говорит, даже не задумываясь обычно. Просто еще один тихий вечер в дружеской компании — ну, тихий настолько, насколько это возможно, учитывая, что Изабела уже уговорила их перебраться на второй этаж и даже на кровать Хоук, и где-то в процессе они успели избавиться от обуви, и пьют из одной бутылки вина на троих, пуская ее по кругу, прямо из горла. Изабела сидит, откинувшись назад, опираясь спиной на один из столбиков в изножье кровати, и выглядит как воплощенное желание — особенно ноги, уже без привычных ее ботфортов, такие длинные и смуглые, вытянутые рядом с Хоук. Хоук даже могла бы положить руку на ее бедро, если бы только осмелилась. Отхлебнув очередной глоток вина, Изабела рассчитанным движением облизывает горлышко бутылки, чтобы не упустить ни капли, — и при этом не сводит взгляд с Хоук. Варрик, сидящий рядом с Хоук у изголовья, хмыкает. — Ну что, вы с бутылкой насладились обществом друг друга? — спрашивает он, протягивая руку. Изабела с улыбкой передает ему вино. — Знаешь, дорогуша, — она поворачивается к Хоук, скрестив руки на груди — и какой вид приобретает от этого ее декольте, с ума сойти, — это просто разбивает мне сердце. — Что именно? — рассеянно переспрашивает Хоук, забирая бутылку у Варрика. Она только начинает чувствовать влияние алкоголя, и пока еще нет никаких причин, чтобы ей становилось так жарко и охватывало волнение, но она все равно отпивает еще глоток. — Как мало этот город ценит то, что ты делаешь для него, — поясняет Изабела. Она проводит босой ступней по ноге Хоук — тепло чувствуется даже через ткань бриджей. — Как мало мы выражаем нашу... признательность. Хоук не знает, что и сказать — такие непристойные намеки таятся в этом слове, и потому она привычно переводит всё в шутку. — Ну, конечно, я могла бы потребовать с каждого благодарного горожанина массаж, или горячую ванну, или что-нибудь вроде того, но только подумай, сколько времени это займет. Сколько там, говорите, людей живет в Киркволле? Изабела смеется, принимая бутылку от Хоук, но тут же ставя ее на пол около кровати. — По правде говоря, я думала о чем-нибудь более... интимном, — говорит она. Ее рука ложится на колено Хоук, и большой палец поглаживает ее бедро медленными кругами. Хоук с трудом сглатывает, чувствует сладковатый привкус вина в горле. Ей хочется плотнее сжать ноги — что угодно, лишь бы усилить давление на то место, где вдруг становится так горячо. — Просто немного расслабиться — но это точно не то, в чем я хотела бы приглашать участвовать весь Киркволл, — продолжает Изабела, наклоняясь вперед и позволяя своей ладони скользнуть вверх по бедру Хоук. — Но вот, например, наш друг гном. У него такие восхитительно большие руки, ты не находишь? Хоук почти забыла о том, что Варрик тоже здесь, но, оглянувшись на него, она видит, что он широко улыбается Изабеле. — Ривейни, ты просто чудо, — говорит он с ноткой исчезающего недоверия в своем глубоком голосе. — Мне всегда нравился ход твоей мысли. А у него и вправду очень привлекательные руки, признает про себя Хоук, — сильные и уверенные. Изабела медленно придвигается ближе, прижимаясь своими мягкими изгибами к телу Хоук, но когда Хоук пытается в свою очередь коснуться ее, Изабела нежно, но твердо перехватывает ее руки. — Нет, — говорит она, — сегодня ты не будешь думать ни о ком, кроме себя самой. А потом она целует Хоук в кончик носа — такой нелепо-милый жест, учитывая ее непристойное предложение. Так близко Хоук может разглядеть все ее крохотные веснушки — изящные темные пятнышки, рассыпанные по ее носу и щекам, и еще одну, что пристроилась прямо под нижней губой и просто напрашивается на поцелуй. Изабела позволяет ей это, как минимум — медленный, глубокий, развратный поцелуй, точно такой, как Хоук себе представляла, пронизывающий дрожью до кончиков пальцев. Изабела быстро и резко прихватывает зубами ее нижнюю губу, отстраняясь, и Хоук чувствует пульсацию между ног. Она и забыла, когда ее в последний раз кто-то касался. — Ни о ком, кроме себя самой, — повторяет Изабела, начиная медленно опускаться вниз по телу Хоук. — Но ты ведь... — Тише, милая, — говорит Изабела голосом сладким, но строгим, и все слова застревают у Хоук в горле. Ее руки и ноги наливаются тяжестью; Изабела задирает ее тунику и принимается стаскивать ее черные бриджи, и Хоук смотрит вниз на нее в немом оцепенении. Она знает, что уже намокла; ей только интересно, заметно ли это через ее белье. Может ли Изабела почувствовать запах. Изабела целует Хоук около колена и пробирается выше по внутренней стороне бедра — и не сводит глаз с Хоук все это время. — Ривейни дело говорит, — замечает Варрик; его голос приобретает интонации, обычно проявляющиеся, когда он собирается рассказать по-настоящему отличную историю. У него такой чудесный голос, и он так хорошо им владеет: вот и сейчас игривые нотки намекают на все возможные продолжения. — Когда в последний раз хоть кто-нибудь делал что-то для тебя? Позволь кому-то еще позаботиться о тебе — так, для разнообразия. Варрик придвигается к ней ближе и притягивает к себе, заставляя опереться на него — учитывая, что она уже полулежит, она оказывается на идеальной высоте, чтобы он мог обнять ее за плечи одной рукой. — Думаю, это стоит снять, — он приподнимает подол ее туники, — тебе не кажется? Хоук тянется к верхней пуговице, но Варрик легонько шлепает ее по руке. — Ты разве не слушала? — укоряет он. Его голос, кажется Хоук, становится еще глубже, вибрируя в его груди под ее спиной, и она вздрагивает, чувствуя тепло его дыхания у самого уха. — Тебе следует позволить о себе позаботиться. Варрик расстегивает пуговицы за нее — на удивление ловко, хотя и пользуется всего одной рукой, — и слава Создателю, что сегодня она поленилась надевать нагрудную повязку. — Ну же, — он притягивает ее еще ближе, пока она не опирается спиной ему на грудь, а ее руки — все еще в рукавах распахнутой туники — зажаты между ними. Внизу, у ее бедер, Изабела оценивающе хмыкает. — Какой прелестный вид, — замечает она, а потом резко стягивает с Хоук белье, отбрасывая куда-то в угол комнаты. Хоук сжимает кулаки, внезапно встревоженная — оказавшись такой раскрытой и уязвимой, когда они оба полностью одеты, и так спокойны, и сосредоточены... и целиком контролируют ситуацию, не позволяя сделать это ей — и это то ощущение, которое она давно позабыла. Рука Варрика ложится на ее живот — осторожно, не касаясь ничего неподобающего. Странным образом это успокаивает. Он, должно быть, заметил, как напряглись ее руки, потому что осторожно говорит: — Хоук, если тебе неприятно, если тебе это все не нравится... — Нет, — возражает она неожиданно слабым голосом, — дело не в этом... я просто... — Как считаешь, она знает, насколько прелестна? — интересуется Изабела светским тоном — а лицо ее остается всего в нескольких дюймах от того места, где сходятся ноги Хоук. — Я на это надеюсь, — отвечает Варрик, наклоняя голову, чтобы поцеловать ее в шею. Его щетина царапает мягкую кожу, и это ощущение даже интереснее, чем от самого поцелуя, и Хоук прерывисто втягивает воздух — у нее начинает кружиться голова. Пальцы Изабелы скользят по ее щели, касаясь влажной кожи, но нигде не надавливая достаточно сильно — но когда она пытается податься бедрами вперед, ускорить процесс, рука Варрика на ее животе наливается тяжелым, прочным весом, удерживая ее именно там, где нужно Изабеле. — Сложно представить, что ты можешь об этом не знать, — говорит Варрик, не отрывая губ от ее шеи. Он легко прикусывает кожу там, где бьется пульс, под самой челюстью, а потом поднимает голову и проделывает то же с мочкой уха. Хоук никогда раньше даже не задумывалась о своих ушах, но сейчас у нее перехватывает дыхание, и он улыбается в ее волосы. — Чего стоят только твои длинные ноги, такие стройные и мускулистые, и твоя походка — ты ходишь так, будто всё, что преградит тебе путь, может не успеть даже пожалеть об этом. — Его рука скользит вверх, легко касаясь округлостей ее груди, и Хоук не пытается уже выгнуться навстречу прикосновениям, зная, что он действует в своем собственном темпе. — Помню, как-то раз я видел, как этими ногами ты сломала шею одному бандиту. Ты тогда извернулась в прыжке, приземлилась ему на плечи, и просто... — он задевает большим пальцем ее сосок, и в то же время Изабела раздвигает ее складки и проводит языком по узелку нервов. Хоук вскрикивает, помимо воли поджимая пальцы на ногах, и рука Варрика накрывает ее грудь — ее сердце колотится под его ладонью в сумасшедшем ритме. — После этого, — продолжает Варрик, чуть повышая голос, потому что Хоук едва может расслышать его за собственными стонами, вздрагивая от каждого движения умелого языка Изабелы, — после этого я не мог перестать думать о том, как ты сжимаешь этими ногами мою шею. По другому поводу, разумеется, и, надеюсь, не столь смертельному, но я мог бы провести там целые дни. Готов поклясться, на вкус ты изумительна. — Мм-гм, — соглашается Изабела, и вибрация ее голоса пронизывает удовольствием всё тело Хоук. Ей не хватает воздуха, от каждого прерывистого вздоха только сильнее кружится голова и быстрее бьется сердце. Варрик размеренно проводит ладонью от ее горла до живота, точно успокаивая напуганного зверька. — Ты в порядке, Хоук? — спрашивает он, и в его голосе столько неподдельной привязанности, что она и в самом деле верит ему — он бы сделал это, ласкал бы ее ртом, пока они оба не рухнули бы от изнеможения. И она бы ничуть, ничуть не возражала. — Да, — выдыхает Хоук — и от представившейся ей картинки, и в качестве ответа — и Изабела воспринимает это как разрешение скользнуть чуть ниже, надавливая пальцами и языком на ее вход. Хоук извивается в руках Варрика — впрочем, не то чтобы она на самом деле была против — но он крепко держит ее, успокаивая вполголоса. — Даже не знаю, как я до сих пор этого не замечал, — говорит он, дразнящими движениями обводя по кругу ее сосок. Он притягивает ее еще ближе, вплотную, опуская лежавшую на ее плече руку и накрывая ей вторую грудь; такие легкие прикосновения — но она знает, что они могут в одно мгновение стать сильнее, если она попытается поторопить события. — Ты заботишься о стольких людях, но нет никого, кто мог бы позаботиться о тебе. Это просто преступление, Хоук — такая женщина, как ты, должна иметь целый гарем, исполняющий любую твою прихоть. Она смеется — нервно, немного задыхаясь — но Варрик наклоняет голову, касаясь губами края ее плеча. — Нет, нет, — говорит он. — Я серьезно. Ты бы видела свою задницу. Да за нее должны сражаться на дуэлях. Язык Изабелы проникает глубже, и это божественно, да, но ей не хватает прикосновений чуть выше, к самой чувствительной точке — и почему только Изабела так над ней издевается... Рука Варрика снова скользит вниз, дальше, чем прежде, словно он читает ее мысли. Хоук стонет — длинно и беспомощно — когда его пальцы надавливают ровно там, где это нужно сильнее всего. — Мне правда всегда казалось, что ты знаешь, — бормочет он, и в его голосе слышится что-то глубже, чем возбуждение, что-то — точно восхищение и трепет. Это заставляет ее вздрогнуть всем телом. Его пальцы движутся в неспешном ритме — два раза надавливая сильнее, отстраняясь на несколько движений — и ей кажется одновременно невыносимым и невероятным то, как этот ритм не совпадает с настойчивыми, требовательными движениями языка Изабелы. — Мариан, — выдыхает Варрик, и это действует на нее, как удар в самое сердце, и она может только спрятать лицо, уткнувшись в его плечо, потому что — когда в последний раз ее называли по имени? Разве что мать, разве что еще тогда, когда в этом огромном пустом доме у нее была семья, а не только торговцы, слуги и просители. Они все зовут ее только «Хоук» или «Защитник»: почтительно, умоляюще, требовательно. Но здесь, сейчас, никто не требует ничего, только делятся со всей щедростью. Изабела между ее ног наклоняет голову, поворачивается, целуя ее нижние губы; ее руки лежат на бедрах Хоук, разводя их шире. Варрик кладет широкую ладонь над ее сердцем, обводит изгиб груди, и Хоук кажется, что она вот-вот взлетит в небо, если бы только они двое не удерживали ее, точно якорь. — Сильнее, — просит она, и он слушается, а она извивается, пока не удается высвободить хотя бы одну руку — потому что ей нужно дотронуться до них, нужно почувствовать их на ощупь: волосы Изабелы — мягкие под ее пальцами, грудь Варрика — горячие, твердые мышцы под ее ладонью. Хоук кажется, будто она сейчас рассыплется, разлетится на части, и может только молиться, чтобы никто из них не отпускал ее, иначе она не знает, как потом собрать себя обратно. — Мариан, — повторяет Варрик, и у нее вырывается что-то похожее на всхлип. Она чувствует — губами, прижатыми к его шее — дрожь его глубокого голоса, и всё в нем — такое прочное, надежное, настоящее. — У тебя прекрасно получается, Мариан, я всегда знал, какая ты невероятная... Это смешно, ведь она же не делает ничего, но она не может связать слова, чтобы сказать ему об этом — может только впитывать его похвалы и притворяться, что понимает. Изабела, сменив язык на пальцы, наклоняется вперед и выше, оставляя влажные следы поцелуев на коже Хоук, прихватывая зубами кожу чуть выше бедра, на ребрах — Хоук ахает — ее сосок, и наконец запечатлевая поцелуи-укусы на ее шее. Кажется, там останутся синяки. — Он прав, милая, — говорит Изабела. — Я, конечно, догадывалась, но теперь вижу своими глазами — ты просто чудо. — Всё будет хорошо, Мариан, — голос Варрика становится еще ниже, мягкие, размеренные слова — контрастирующие с отчаянными движениями ее бедер и дрожащими вздохами. — Ты напряжена, как натянутая тетива — но тебе не нужно такой быть. Просто позволь себе расслабиться. Совсем ненадолго. Ты можешь это сделать, Мариан. Она хочет сказать, что нет, не может, что весь этот проклятый город развалится на кусочки, если она не будет следить, — но Варрик продолжает говорить, убеждает ее, что ничего подобного не случится, что она в своей постели, со своими друзьями, и они любят ее. Она может позволить им позаботиться о ней. Она кончает с криком, вырывающимся откуда-то из самой глубины ее существа. Ни одна слабая разрядка, полученная ей одной в этой пустой постели, не способна даже сравниться с этим — она обессиленно откидывается назад на Варрика, не чувствуя своего тела, точно пьяная. Изабела покрывает легкими поцелуями ее щеки, нос и прикрытые веки, а Варрик, кажется, утыкается лицом в ее волосы. Собрав последние силы, Хоук поднимает руку, чтобы коснуться лица Варрика, его тяжелой челюсти, морщин от улыбки в уголках глаз, растрепавшихся жестких волос. Изабела целует ее в уголки глаз, и, может быть, замечает там легчайшие следы слез, но не говорит ничего. Осторожно и медленно она передвигает Хоук, укладывает ее на кровать, головой на колени Варрика. Хоук чувствует укол вины, вспоминая о том, что ни он, ни Изабела так и не получили ничего, — но ей так удобно, и она даже не может толком двигаться, и... — Позже, — с трудом выговаривает Хоук. — Мы попробуем всё это еще раз, с большей... взаимностью. Изабела смеется — тихо, но многообещающе, — и проводит ладонью от ее бедра к колену. Всё тело Хоук кажется слегка онемевшим, и голова еще гудит, но она чувствует удовлетворенное спокойствие, которого не испытывала... наверное, уже годы. — А сейчас я... я, наверное, усну, — добавляет она. Варрик приглаживает ее волосы, а Изабела вытаскивает сбившееся к краю постели одеяло и укрывает им Хоук. — Ничего страшного, милая, — говорит Изабела. — Может, если ты как следует попросишь, Варрик даже расскажет тебе сказку на ночь.