Ведьма

      В тесном захламлённом фургоне, среди сломанных механизмов она сидит, немая и недвижимая. Скрипит и покачивается фургон на ухабах, рисуют солнечную сетку блики на стене, поёт в щелях промозглый осенний ветер или рассыпаются звонкой дробью по крыше крупные капли первого весеннего дождя — всё так же холодны её полированные стальные руки, всё так же падает на фарфоровые скулы тень от густых иссиня-чёрных ресниц. Сменяются дни и ночи, убегают за горизонт километры и километры, разворачиваются и снова исчезают в пыльных коробах с реквизитом пёстрые холсты городов. Расчерченное карминовыми квадратами поле сражений или колода с цветной рубашкой, под которой кривляются, выплясывая, черти и шуты — всё едино. Крутятся шестерёнки, двигаются бесшумно смазанные поршни и шарниры, ловко порхают механические пальцы, тасуя судьбы. Какая ваша? Метнётся из-под ресниц пронзительный и острый, будто укол булавкой, взгляд, упадёт на лицо тяжёлая прядь волос, украшенных бумажными цветами, стремительно и неуловимо проскользят между пальцами карты и исчезнут — кроме одной-единственной, той самой. Не испугаешься, возьмёшь?.. Время не властно над ней, но смыкаются над головой тёмные воды тоски и одиночества (где ты, возлюбленная сестра моя?), и всё реже и неохотнее заводится старый механизм, всё дольше и беспробуднее её сон.       Ей снятся иные земли и времена, тихие улицы, увитые девичьим виноградом, напоенные летним солнцем, с воздухом, перетянутой струной звенящим от шмелиного гула. Сквозь сон она слышит детские голоса. — Вот она!       Голос взмывает и прерывается, чуть дрожа от важности сделанного открытия. — Почти как живая, — соглашается с ним второй, такой же высокий и юный. — Живая и есть, смотри!       Стучит монетка, падая в прорезь, гулко прокатывается внутри короба, смещая чашки весов и приводя в действие застоявшиеся рычаги, со стрекотом проворачиваются шестерни и замолкают вновь, не в силах освободиться от липкой душной дремоты. Затихают, отдаляясь, взволнованные детские голоса, тают невесомые солнечные блики, смолкают в недостижимой дали шмели и цикады.       Где ты, Тинка? Жива ли? Помнишь ли обо мне?       И снова пробивается сквозь забытьё, заставляет на миг стряхнуть сонную одурь: — Ну же, прошу тебя, напиши! Пожалуйста...       Мучительно, неохотно поворачиваются шарниры, склоняется голова. Прерывисто и нетвёрдо выводят пальцы привычную чернильную вязь предсказания. Пум-пурум-пурум-пум-пум! Кто ищет смерти, тот глупец! Да как не петь и не плясать Под погребальный звон? Как не кружиться в танце, Горланя "Тру-ля-ля", Когда бушует ветер И обезумел океан?