Кислота и бездна

Я помню тот злополучный день настолько отчётливо, что кажется, будто это случилось со мной вчера.

В школьном туалете было пусто, поэтому я спокойно мог постоять в уголке у небольшой форточки и заниматься своими делами. Солнечный свет мягко грел сердце, не слепя в глаза, и мне не приходилось постоянно щуриться в попытке разобрать послание от «горячо любимого» мною директора. Аккуратный и красивый, но чуть неразборчивый почерк стал для меня настоящей проблемой. Когда я с горем пополам разобрался с тем, что написал мне грозный Учиха, то я, мягко говоря, опешил.  — Трахнуть нельзя отчислить. Запятую поставишь сам, — повторил я, но на этот раз уже вслух. — Что, бля? Бумажку с этой незамысловатой фразой я нашел в кармане своих джинс. Видимо, кто-то незаметно подсунул мне её. Но в том, что это от Мадары, я был уверен, стояла его подпись. Как только этот мятый клочок бумаги оказался мною прочтён, я, уж было подумал, что это не очень удачная шутка от нашего директора-приколиста. Вот только потом я вспомнил, что у этого вечно холодного и сдержанного на вид директора нет чувства юмора. Ни капельки. И от этого мне стало действительно не по себе. Меня не удивило то, что это написал Учиха, ведь всем известно, что все представители этого семейства — геи и больны на голову, раз не боятся заявлять о своих наклонностях на широкую публику. Скорее меня изумило, что это сделал именно Мадара — человек, который внушал мне уважение одним своим серьезным видом, которое, к слову, испарилось моментально. Он разочаровал… Осмотрительно оглянувшись по сторонам, я инстинктивно смял листок в руке и спрятал его в карман. Подальше от чужих любопытных глаз. Которых в пустом туалете по правде и не наблюдалось. Простая мера предосторожности. Чёртов аристократичный ублюдок, который приебался ко мне, как только пришёл работать в эту сраную элитную школу. Правда, учиться я здесь буду в любом случае, даже несмотря на то, что моё поведение оставляет желать лучшего. Курю, опаздываю, огрызаюсь и хамлю, прогуливаю — всем этим я занимаюсь изо дня в день, так что все к этому привыкли. Список моих шалостей пополняется ежедневно, но мне как-то плевать на установленные правила. Исключение мне не светит, хоть я и порчу имидж престижной школы. Здесь нет места подобного рода грязи, в которую я постепенно начал превращаться. Но у моих родителей есть деньги, они являются спонсорами этого учебного заведения, поэтому никто не посмеет мне и слова сказать. Коснувшись лбом холодной плитки, которая приятно отрезвляла ум и успокаивала отравленную душу, я умиротворённо выдохнул. Плевать на это послание, в любом случае не вылечу, а вставать раком перед мужиком и отсасывать мужской член… Это стезя шлюхи из борделя, а не мужчины. Об этом и думать противно, а представлять… Тем более, если это напрямую связано с Учихой Мадарой, противно вдвойне. «Тсукури никогда не пожмут руку Учихам, а уж тем более не склонят перед этими грязными выродками головы», — так всегда говорил мне отец, вдалбливая этот завет в мою непутёвую голову. Хоть в чём-то я согласен с этим вздорным и взрывным старикашкой, к которому особой любви никогда не испытывал. Зато этот человек достоин моего уважения и почтения. Он это заслужил. Насколько я знаю, у Учих собственный бизнес, о котором известно лишь определённому кругу людей. Они являются хозяевами сети борделей по всей Японии. На них работают и девочки, и парни любого возраста, внешности и национальности — всё на вкус старых богатых извращенцев, которые щедро платят за умелый минет и горячий секс с элементами садо-мазо. То, что они не могут сделать со своими женами, они делают с проститутками. Отец не уважает подобного рода бизнес, поэтому никогда не упускает случай съязвить при встрече с Фукагу Учихой. А сегодня я пообещал отцу, что буду вести себя более-менее прилично, поэтому, наверное, всё-таки стоит явиться на урок этой долбаной истории. Я глянул на часы и самодовольно ухмыльнулся. Урок идёт уже двадцать минут. Но, думаю, Ирука-сенсей не сильно расстроится моему опозданию, уже сам факт, что я явился на его предмет, изрядно порадует учителя-божьего-одувана. Закинув рюкзак за спину, я отправился в класс, представляя себе, какой скучный день меня ожидает. Никаких сигарет, хамства, прогулов и прочих шалостей — как же я отвык от такого режима. Пока я шёл к кабинету, меня терзали сомнения и прочие опасения. «Чёрт, соберись, тряпка!» — приказал себе я, когда, как полный идиот, остановился перед дверью в класс. Я невольно сглотнул от волнения. Всё-таки так давно не видел нахальные рожи одноклассников, что, боюсь, не выдержу, когда те откроют свой рот, чтобы извергнуть очередную гадость по поводу и «без». Наконец, я плюнул на всё и вошёл в класс. На миг в кабинете воцарилась тишина, взгляды всех присутствующих были нацелены на меня. Но я не обратил на это должного внимания. Хоть и ощущал себя диковинным зверьком, которого завели в хлев, где были одни тупоголовые бараны. — Прошу прощения, Ирука-сенсей, — хмуро бросил я, не глядя в сторону учителя и не дожидаясь ответа, направился к пустующей парте около Кисаме. Тот злорадно оскалился на меня и обменялся насмешливым взглядом с Учихой Итачи, который недовольно сверлил мою спину. Такая вот у нас Учихами обоюдная ненависть, а теперь, когда список пополнился их дядей-директором, я точно уверен, что полный кретинизм в этой семейке заложен генетически. Другого объяснения их фамильному помешательству я искать не собираюсь, это же очевидно. — Я безумно счастлив видеть здесь вас, Дейдара. Даже тот факт, что вы одеты не по правилам, установленным в нашем учебном заведении, не может омрачить моей радости, — спокойным тоном ангела-праведника ответил Ирука, снисходительно глядя на меня. Я лишь неопределённо хмыкнул, и, выложив необходимые принадлежности на парту, как ни в чём не бывало, уселся. К счастью, интерес к моей персоне угас так же быстро, как и возник. Через минуту все вернулись к теме урока, которая оказалась скучной и неинтересной. Я задумчиво вертел ручку, не обращая на то, что говорил учитель, соответствующего внимания. Неожиданно мой телефон в кармане завибрировал. Незаметно я выудил из кармана брюк смартфон. Сообщение пришло от Сасори, и заданный вопрос заставил меня самодовольно ухмыльнуться. «Скажи, что у тебя было с этой стервой вчера? Она стонала под тобой? Я поспорил с Узумаки, что ты нагнёшь её». Я повернул голову к Акасуне, который сидел на первом ряду и вопросительно глядел на меня, и одобрительно кивнул тому. Глаза Акасуны вмиг засияли, было видно, что тот ликовал и радовался своей победе. Этот задорный парнишка знаменит тем, что всегда берёт людей на «слабо» и редко проигрывает в спорах. Его родители известные и востребованные врачи, но вот только Сасори оказался их самым большим разочарованием. Того больше тянуло к искусству, театру и куклам-марионеткам, нежели к медицине. А свою любовь к вечному и прекрасному он объяснял тем, что это ему от покойной бабки в наследство досталось. — Что вы делаете, Сасори и Дейдара? — поинтересовался Ирука. Строгий тон, серьёзный вид, непоколебимая уверенность — вот, что я заметил, когда взглянул на учителя. Да, тот явно изменился с момента нашей последней встречи, и эта перемена вселяла в моё сердце страх. — Немедленно уберите телефон. Я оставляю вас после уроков, будете прибирать класс. Послышались неуверенные смешки, которые тут же смолкли под строгим взглядом сенсея. Я даже почувствовал толику уважения к этому человеку, чей социальный статус был поводом для насмешек со стороны учащихся. — Как скажете, — недовольно, но достаточно громко и самоуверенно протянул Акасуна, — Ирука-сенсей. Так и пролетел весь мой день. Уроки, внеплановая деятельность, а потом и «долгожданное» дежурство в классе, которое свалилось мне как снег на голову. Было до невыносимости скучно. Когда мы с Сасори наконец отдежурили, то был уже вечер. Акасуна любезно предложил подвезти меня, но я отказался. Скоро за мной приедет отец. У него здесь какие-то дела, которые, к счастью, не касаются меня. Я вышел на школьный двор. Вдохнув полной грудью свежий воздух, я блаженно смежил веки. Свобода, о которой я так сильно мечтал весь день, опьянила меня тёплым ветерком и приятной тишиной, которая грела душу. Я встал у колонны под тенью здания, чтобы вечерний свет не слепил мне в глаза, и наслаждался раем, подаренным после многочасового страдания. Я потянулся к карману кожанки, чтобы достать зажигалку и пачку. До невыносимости хотелось втянуться и забыться в никотине. Через секунду зажигалка оказалась в моих руках, но вот пачки в кармане не было точно. Может, выпала? Похлопав то место, где, по-моему, должны были находиться сигареты, и обшарив кожанку вдоль и поперёк, я расстроено выдохнул. Блядь. От хорошего настроения не осталось и следа. Пачки у меня точно не было, но для полной уверенности в этом я и проверил рюкзак. Действительно нет. Я разжал кулак, в котором находилась зажигалка, и заметил тоненькую полоску бумаги, сложенную вдвое. Странно, что я сразу этого не заметил. Не долго думая я развернул его: «Курение убивает. А ты всё-таки единственный мужчина в семье». Аккуратные буквы, выведенные всё той же рукой. Учиха Мадара. Первая мысль, посетившая меня после того, как я прочёл это: «Что за нах?» Внезапно мой телефон завибрировал, выводя меня из оцепенения и замешательства. Я взял трубку. Это была мама. Я слышал её всхлипы, невнятное бормотанье. Она сообщила мне, что отец погиб в автокатастрофе. В тот момент сердце пропустило тупой удар в живот, и у меня словно из-под ног выбили опору. Я не мог поверить в то, что такой сильный и волевой человек может погибнуть. Неужели он был подвластен смерти, как обычный человек? Интересно, но почему-то тогда я вспомнил о судьбе с её вечными подковырками и прочей хернёй. Случайности не случайны, так вроде говорят. Горькая усмешка едва заметно тронула мои губы, и скупая мужская слеза скатилась по моей щеке к подбородку. Мама продолжала что-то говорить, но я уже не слушал. Боль от потери отравляла душу и пьянила хуже алкоголя.