Прошло пару лет. И учёные явили свету подавители боли для соулмейтов. Ты больше можешь не страдать от каждого синяка, полученного твоей второй половинки. Ты больше не будешь умирать от головной боли, мучающей твою родственную душу. Можно спокойно вздохнуть и жить своей жизнью. Но если вдруг пропустишь время принятия подавителя, то в течение пяти минут ощутишь всю боль, что испытал твой соулмейт и в разы сильнее. Поэтому стоит задуматься, а стоят ли эти подавители того…
Возможно, радость, может горе, Но ты во сне своём лежишь. И как в дурмане ты услышишь: «Очнись, не умирай, малыш!»
Мирослава сидела на кухне и помешивала горячий чай, думая, что так он быстрее остынет. Или она просто старалась занять свои руки хоть чем-то, когда они уже сами рвались к тому самому запрещённому, что было табу последний год. Она держалась, старалась держаться ради Арсения. Были несколько срывов, но мужчина всегда вовремя оказывался рядом. Он спасал её своими чувствами и своей любовью каждый раз. — Ты хочешь резать себя? Прямо сейчас? Режь меня, давай! — Арсений протянул свою руку вперёд. — Может быть, когда я узнаю, что ты чувствуешь на самом деле, то смогу понять тебя? Мира замерла с блестящим и острым лезвием в руках, стараясь проглотить комок, который образовался в горле. Она не думала о том, что Арсений может вернуться, забыла, что может почувствовать. До того момента вновь существовали только она и острый уголок лезвия, который сейчас замер в опасной близости у бедра Миры. — Давай я сам? — Попов резко выхватил из рук девушки лезвие, тут же засучив рукав кофты. — Нет! Арсений! — Мирослава спрыгнула с подоконника и вмиг оказалась рядом с мужчиной. — Ты не сделаешь этого, — девушка обхватила двумя руками запястье мужчины, прижимая его к своей груди, как будто так она могла укрыть его от ошибки, которую он мог совершить сейчас. — Почему? — он всё ещё крепко сжимал пальцами лезвие. — Почему нет? — и на лице Арсения появилась безумная улыбка, а в глазах читалось искреннее желание понять девушку. — Ты не можешь… ты не должен… — Мира стала сильнее сжимать запястье Арсения, а взгляд её судорожно блуждал по лицу мужчины, но девушка не могла сосредоточиться. — Арсений, ты… ты нормальный, — и голос тут же сорвался, но ни одной слезинки не прокатилось по её щеке. — Тебе не нужно это. — Я хочу понять тебя, разобраться — почему я не могу так делать, в то же время на твоих руках уже живого места не осталось? Зачем? — Попов опустил руку, которым сжимал лезвие, но вторую даже не пытался вырвать из крепкой хватки Мирославы. — Вы постоянно у меня это спрашиваете все, а я не знаю, что ответить. Арс, я смотрю на лезвие, а оно будто разговаривает со мной, как будто зовёт меня, — девушка опустила взгляд, потому что была не в силах выдержать тяжёлого почти уже осуждающего взгляда Арсения. — Мира! — Нет, подожди, не перебивай. Ты хотел понять меня? Так вот, я чувствую облегчение, когда вижу, как за острым лезвием появляется красная дорожка, а капельки крови медленно стекают вниз. Мне нравится, что кожа немного щиплет, когда острый уголок лезвия медленно проходится по коже, заставляя её края расходиться, — Мирослава часто моргала, прогоняя слёзы, которые накатывали к глазам. — Это мой наркотик, без дозы которого у меня начинается ломка, — тихо проговаривает Мира, потому что боится, что Арсений это услышит. Она боялась признаться в этом самой себе и вслух никогда бы в жизни не сказала. Но перед ним нет смысла что-то таить. Мирослава всегда для Арсения была как на ладони, и даже сейчас. Когда он просто молчит, стоит напротив и молчит. Мира думает лишь об одном, что сейчас Арс не выдержит и уйдёт. Но он не уходит. Он прижимает крепко девушку к своей груди. — Малыш, пожалуйста, — чуть ли не с мольбой в голосе произнёс Попов, потому что ему кажется, что его силы уже почти на исходе. Арсению кажется, что он не справляется с той миссией, которую ему доверил кто-то там наверху, когда распределял истинные пары. — Разве это жизнь, если тебя не будет рядом? Я испытываю лишь отголоски той боли, какую чувствуешь ты. Но от этого мне не менее больно здесь, — он кладёт её горячую ладонь на свою грудную клетку, под которой сердце отбивает слишком частый ритм. — Оно замрёт вместе с твоим, Мира. Это был последний раз, когда они разговаривали об этом. Потому что больше не возникало на то надобности. Жизнь вроде бы стала налаживаться, входила в мирное русло с утренними обнимашками, совместным завтраком и вечерним просмотром какого-нибудь фильма. Мира не возвращалась больше к этой проблеме, а Арсений и не собирался напоминать. Они вроде бы начали жить нормальной жизнью. Даже всё было относительно нормально, когда Арсений стал уезжать в Москву и мог неделями не возвращаться домой. Их совместное времяпрепровождение стало настолько редким, что казалось уже сокровищем, которое нужно оберегать, как зеницу ока. Но не уберегли… ни Арсений, ни Мирослава. — Мира, я тебя прошу, не надо возвращаться к прежней жизни. Даже если я теперь не буду чувствовать твою боль, её продолжишь испытывать ты, — Арсений стоял в дверях с чемоданом в руках. — Арс, тебе больше до этого не должно быть никакого дела, — Мира попыталась выдавить из себя улыбку. — Но спасибо за заботу, мне приятно. — Мой номер остался у тебя в телефоне, если что пиши или звони, я в сети для тебя всегда, ты знаешь! — Арсений не хотел переступать порог этой квартиры, навсегда покидая её. Очень много хороших воспоминаний буквально держали его в прихожей. — А мой остался у тебя, поэтому если захочешь поговорить — звони, — слегка обхватив плечи руками, ответила Мирослава. Гнетущая тишина не давала сосредоточиться ни на единой мысли, которые мимолётно возникали в головах обоих. Где-то глубоко внутри никто из них не хотел делать этот шаг, но каждый понимал, что он необходим, он неизбежен. — Наверно, пора прощаться, — тихо сказал Попов, сжимая крепче ручку чемодана. — Да, — так же тихо ответила Мира. — «Надеюсь, что твоя новая жизнь принесёт тебе больше счастья и радости, чем было до этого», — хотела сказать девушка, но промолчала, потому что вновь и вновь не хватало смелости. — Прощай, Арсений! И будь, пожалуйста, счастлив. — Мира, — Попов хотел начать что-то говорить, но тут же осёкся, потому что все слова вылетели из головы. — Не надо утруждать себя в речах, никому легче от них никогда не становилось! — Мирослава тут же перебила мужчину, потому что слышать ещё что-то становилось невыносимо. — Я буду помнить всё, что между нами было, — сказал Арсений и сделал шаг вперёд, чтобы на прощание обнять девушку, но, кажется, Мирослава не была готова к этому, поэтому, будто пойдя на поводу у подсознания, сделала шаг назад. — Не надо, Арс, будет только хуже! — Мира поднимает голову и в последний раз смотрит в его глаза. И Арсений остался на месте, больше не делая попыток подойти к девушке. Он боится и переживает за неё. Из-за приёма нового препарата, они перестают чувствовать друг друга. Он больше не узнает, что Мира пролила горячий кофе себе на руку, и Мирослава не почувствует боль в районе пальцев ног, потому что Арс в очередной раз попал в мышеловку. Всё это остаётся позади. И Арсений надеется, что за всё то время, что они жили вместе, девушка смогла понять простую истину — жизнь одна. Это прощание было несколько месяцев назад, но до сих пор свежо в памяти Мирославы. Они даже не обнялись: Арсений просто ушёл, захлопнув за собой дверь. Она знала, что так произойдёт. Но никогда не думаешь, а как же скоро от тебя уйдёт человек, который позволял тебе держаться в этой жизни на плаву. В тот день негромкий хлопок двери ранил Миру так, как этого не сделало ни одно лезвие за все годы её зависимости. Она нашла для себя новый способ чувствовать себя живой, специально пропуская приём препаратов, чтобы чувствовать всю боль, какую ощущал Арсений, когда отыгрывал шокеры или мышеловки. Со стороны Мира была похоже в эти моменты на сумасшедшую. За секунды превращаться в мазохиста, который буквально испытывает наслаждение от того, что хотя бы так может испытывать близость человека, которого так и не перестал любить. Чай в кружке остывает, но Мирослава по-прежнему продолжает его помешивать. — Ничего не будет, если я один раз попробую, — она смотрит на маленький ножичек, который купила совершенно недавно. — Я просто выпущу из себя немного той грусти и боли, которые скопились во мне за всё это время. И Арсений ничего не почувствует, значит, ему не будет больно от того, что делаю я. И долго убеждать себя не пришлось, потому что уже в следующую секунду новый бритвенный станок был разобран чуть ли не до мельчайших деталей. Все истории цикличны. И история Мирославы не имеет исключений. Она это делает словно в первый раз, сначала просто несколько раз проводит по старым ранам, оставляя лишь красные полосы, которые и остались бы следами на чистой коже. Но в её случае касания лезвия вызывают лишь чувство лёгкой щекотки, а внутри растекается тепло, которого Мира не чувствовала очень и очень долго. Она сделала лёгкий надрез на руке…потом ещё один…потом ещё один…потом ещё… И вот уже стоило бы остановиться, но что-то не позволяет ей этого сделать. Эмоции, которые накрывают с головой, чувство эйфории подталкивают Мирославу наносить новые порезы. Но потом внутри зарождается лишь злость. Злость на саму себя из-за собственной слабости. Если другие люди рвут бумажки, кричат, выплёскивают свой гнев на других, то эта девушка никогда не принесёт вреда кому-то другому кроме себя самой. Теперь уж точно. Спустя столько месяцев Мирослава может вернуться в прежнее русло жизни, пусть даже если со своим старым подручным другом. Если так проще, так спокойней, то зачем что-то менять? Ради кого? Потому что аргумент «ради себя» перестал работать уже очень давно. Но, единственное, что не предусматривает Мира — Арсений тоже пропускает приём таблеток, а это значит, что в этот момент его выворачивает от боли. Это больше не похоже на лёгкое пощипывание, их предупреждали, что как прежде уже не будет. И спустя несколько месяцев тишины Арс понял, о чём говорил врач. Но страшнее становится от того, что он чувствует эту фантомную боль. — Мне домой нужно, срочно, — шепчет Арсений, протягивая руку за телефоном и заказывая билет на ближайший рейс, который будет через пять дней, потому что чёртовы праздники, в которые билеты расхватывают со скоростью света. — Ты же, блять, обещала звонить, писать, если что-то случится, — он набирает номер девушки, но абонент находился вне зоны действия сети. — Да сука! Он как будто снова вернулся назад: если вновь с утра не ощутит те разряды тока, которые разливаются по телу, то значит не успел, опоздал. Он всё разрушил, выбрав карьеру взамен своей любви, своей истинной любви. Но он хотел как лучше. Он думал, что дал Мирославе свободу, освобождая от долгих недель ожидания его домой, от неприятных минут прощаний в аэропорту, от долгих, не несущих никакого смысла разговоров по телефону, а на самом деле вернул её на прежнюю ось жизни. А Мира тем временем снова начала улыбаться, вернулась на работу, теперь не бегая между столиков простой официанткой, а просто наблюдая со стороны и иногда беседуя с особо вредными клиентами уже на должности администратора. Кажется, что жизнь заиграла прежними красками. И снова ценой этих красок стали не родные губы любимого человека по утрам, а родные кровоподтёки, остающиеся на постельном белье. И закончить бы на этом историю двух людей, которые были родственными душами друг для друга, но так и не смогли остаться вместе, так и не смогли спасти друг друга. Она не смогла спасти его от одиночества, он не смог отучить её от одной из самых пагубных привычек, но они по-прежнему любили друга. Но Арсений в Москве уже ехал на такси в аэропорт, сердце заходилось в бешеном ритме и уже готово было выпрыгнуть наружу. В голове рисовались самые ужасные картины, какие он мог только увидеть, когда отроет дверь. Арс знает, что мысли материальны, но ничего с собой не мог поделать. Он старался прогонять тот или иной образ уже побледневшей Мирославы окровавленным лезвием в руках, но он вновь и вновь вторгался в его мысли. Попов не мог отделаться от этого никак. И Арсений имел право так думать, потому что в этот момент Мира сидела на холодном полу ванной, сжимая в руках очередное орудие убийства своей и без того нездоровой психики. Она думала, что впереди выходные, поэтому на этот раз можно не так сильно осторожничать. Впереди было очень много выходных. Потому что директор кафе узнал о маленьком увлечении девушки, и теперь приказ о её увольнении был подписан незамедлительно. Мирослава несколько раз подносила лезвие к предплечью, но тут же отдёргивала руку. В голове тут всплывал голос Арса. Он осуждал её, винил, кричал. И это вроде охлаждало разум, но горячая кровь как будто так и рвалась наружу, она будто была лишней. Мира ещё раз поднесла лезвие в руке, она подумала, что лезвие уже затупилось и нужно посильнее надавить, чтобы добиться желаемого результата. Но оно оказалось достаточно острым. Раз за разом острый конец оставлял за собой глубокие порезы, которые становились ещё больше, если девушка нечаянно задевала их по второму разу. Когда всё левое предплечье уже было исполосовано открытыми ранами, которые очень сильно кровоточили, девушке показалось этого недостаточно, чтобы снова почувствовать себя по-прежнему хорошо. Она схватила уже слабой левой рукой всё то же лезвие и стала яростно истязать свою правую руку, совершенно забывая о том, что сейчас ей никто не сможет помочь. Голова стала кружиться и перед глазами расплывалась картина. Руки переставали слушаться девушку и уже просто лежали вдоль её тела. Только что она поняла, какую глупость она совершила и из-за чего. Но было уже поздно. Было очень поздно что-либо исправить. Мира просто прикрыла глаза и откинула голову на холодную стену ванной комнаты. Из груди вырывался тихий смех. Ради чего нужно было всё строить, чтобы в один день из-за своих наиглупейших поступков разрушить свою жизнь. А теперь ещё и прервать свою жизнь. Мира думала, что перед смертью всегда проносятся самые лучшие моменты её жизни, например долгие встречи с друзьями или редкие встречи с родителями. Или воспоминания о прикосновениях Арсения. Арсений. Единственный человек, которому девушка позволила позаботиться о себе, попытаться что-то исправить. Но даже этого она не смогла уберечь. И сквозь тихий смех стали прорываться слёзы. Крупные слёзы. Мы иногда не думаем о том, что делаем. Не думаем о последствиях, которые понесут наши действия. А когда задумываемся, то становится слишком поздно. Но если уже рядом однажды оказалась твоя родственная душа, то это уже навсегда. — Очнись, не умирай, малыш, — слышит Мира сквозь шум, который стал заглушать реальность. — Я рядом, рядом с тобой. — Арсений стоит на коленях, обхватив руки, стараясь прекратить поток крови, которая растекалась по полу. — Я буду рядом теперь всегда. Иногда достаточно пережить довольно сильное потрясение, чтобы осознать искреннюю ценность тех, кто находится рядом.