Позови меня за собой

С самого утра дождь, не переставая, тарабанил по окнам, подоконнику, крыше, и удушливый запах сырости проникал через каждую щель дома во все жилые комнаты, заполняя собой всё свободное пространство. Стук капель монотонно отдавался эхом в четырех стенах, и когда небо озарил яркий зигзаг молнии, повлёкший за собой грозовой гул, Юри проснулся и медленно поднял тяжёлые веки. Он нашел себя лежащим в кровати, закутанным с ног до головы тёплым одеялом. В ушах стоял раздражающий шум, похожий на помехи телевизионной сетки. Спросонья пытаясь нащупать рядом с собой кого-то, он, повернувшись на другой бок, встретился взглядом с Виктором. Тот сидел на краю кровати, подпирая голову ладонью, и с нежной улыбкой наблюдал за тем, как Юри пытался согнать с себя дрёму. – Добрый вечер, – промурлыкал Виктор, обрадовавшись, что Юри наконец-то проснулся. – Как спалось, моя спящая красавица? – Добрый, – Юри неуверенно кивнул ему в ответ, ощущая какое-то необъяснимое волнение в животе. Его уже не тошнило, хотя во рту оставался лёгкий кислый привкус, но под ложечкой болезненно сосало: он не мог вспомнить, что и когда ел в последний раз. В целом его состояние колебалось между “крайне паршиво” и “терпимо паршиво”, что не особо обнадёживало. Когда до Юри наконец-то дошли слова Виктора, его зрачки резко расширились: – Погоди, ты сказал “вечер”? – Да, – призрак кивком указал на часы. Стрелки часов двигались к восьми вечера. Юри испуганно подскочил с кровати, нашаривая ногами тапочки на полу. От резкого подъема его голова затрещала по швам; схватившись за спинку кровати и покачиваясь, он приподнялся на обе ноги. – Я спал весь день? – спросил он хрипло, прокашлявшись после этого. Виктор молча кивнул ещё раз. Опираясь на стены, Юри едва добрался до душа, и, встав под струю холодной воды, почувствовал, как его разум постепенно возвращался в ноющее от боли тело. Вновь получив способность критически мыслить, Кацуки пришел к нескольким выводам. Во-первых, он ничего не помнил о том, как он добрался до дома и что произошло после того, как он увидел Эроса в зеркале. А во-вторых, мир вокруг него катится к чертям собачьим. Юри раздражённо расчесал влажную голову и сунул её прямо под распылитель душа. Вода стекала вниз по его лицу, попадая в глаза, которые начинали болеть от хлорки, и в открытый рот, но Юри было уже всё равно. Хотелось кричать изо всех сил, кричать во всю глотку, да так, чтобы все соседи повыскакивали из своих домов и вызвали полицию, но он просто не мог. Не было сил. Чувствуя себя абсолютно разбитым, Юри переоделся в домашнее и спустился на кухню. Виктор покорно последовал вслед за ним, держась от него на некотором расстоянии и наблюдая издалека. Подогрев остатки жареной свинины, которые оставались в холодильнике со вчерашнего дня, он вывалил это всё на сухой рис и принялся безучастно ковыряться палочками в еде, глядя куда-то в стену. Виктор присел рядом с ним на стул, сложив руки на коленях и с надеждой ожидая, что Юри скажет хоть что-нибудь, но последний был нем как рыба: тупо продолжая жевать рис, Юри замкнулся где-то глубоко в своих мыслях, таких далёких и непонятных для Виктора. – Юри, – решился начать разговор первым Виктор, его смущённая улыбка повисла на прозрачном лице. – Что-то случилось на вечеринке? Почему ты пришел так внезапно? Я, конечно, ждал тебя, но… Он ещё раз посмотрел на Юри и замолк. Кацуки продолжал бессмысленно двигать челюстью и стеклянными глазами сверлить стену, словно пропустив сказанные слова мимо ушей. Виктор неловко поджал губы и спрятал ладони между бёдрами. – Ты же не спрашивал ничего про меня, да? – спросил он чуть громче. Юри выдохнул и отложил палочки в сторону. – Давай не будем пока говорить о вечеринке, хорошо? – Юри умоляюще глядел на Виктора, отчего ему стало очень стыдно за свои же вопросы. – Хорошо, – Виктор приложил палец к губам. – Может, я могу тебя как-то развеселить? Давай сходим в парк! Или в кино! Остановив сам себя от дальнейших предложений, Виктор вдруг вспомнил одну очень важную деталь, которую по странным стечениям обстоятельств успел позабыть. – Ах да… – вздохнул он грустно. – Я же не могу выходить из дома. Но он тут же ободрился, щёлкнув пальцами. – Мы вполне можем развлечься и дома, – настоял он. – Может, ты хочешь порисовать? Я достану краски с чердака, попрактикуемся. Юри ещё некоторое время провел в размышлениях, с рассеянным видом покусывая высохшую нижнюю губу, но, в конце концов, нехотя согласился, решив, что лучшим решением сейчас будет хоть как-то отвлечься от гнетущих мыслей, и без которых жить тошно. Юри устроился на высоком стуле и наблюдал за тем, как Виктор хлопотал и устанавливал холст на мольберт. Сейчас ему меньше всего хотелось сидеть и заниматься тем, что у него получалось хуже всего – рисованием, но расстраивать Виктора хотелось ещё меньше. “Я обещал ему…” – подумал Юри, и на душе у него стало совсем паршиво. – “Я и так огорчаю его слишком часто”. – Ты готов? – с нотками радости в голосе поинтересовался Виктор, заглянув через плечо на Юри. – М-м. – Тогда начнём? Он взял в руки кисть, окунул в краску голубого цвета и провел аккуратную тонкую линию на бумаге. Юри привстал со стула, чтобы взять себе отдельную кисть, но Виктор остановил его, взяв его правую руку в свою ладонь. – Вот так, – мягко сказал он, проведя рукой Юри ещё одну линию поверх своей. – Почему ты не дашь мне порисовать самому? – удивился Юри. – Мне хочется рисовать с тобой. – Нет, так не пойдет, – Кацуки завертел головой, – Ты рисуй своей кистью, а я буду рисовать рядом с тобой, на другой половине холста. Виктор задумался. Когда он думал, его указательный палец всегда ложился прямо на ямочку над верхней губой. В тот момент Юри подумал о том, что это довольно мило, слишком мило. Даже на фотографиях, сделанных без ведома Виктора, когда папарацци заставали его врасплох, он часто оставался в этом отрешённом состоянии. Может, за этим стоит какой-то секрет? – Почему ты так делаешь? – спросив, Юри едва слышно засмеялся, прикрывая рот ладонью. – Как делаю? – Трогаешь свои губы. – А… Виктор посмотрел вниз и с удивлением для себя действительно обнаружил палец прямо под носом. Он резко опустил руку, спрятав её назад, и смущённо закашлял. – Э-это не то, о чём ты подумал, – начал было оправдываться он, но даже несмотря на то, что он был бледен и мёртв, его щёки едва заметно порозовели. – А что я мог подумать? – Юри улыбнулся, и когда Виктор заметил эту улыбку, смутился ещё сильнее. – Я просто… – он, нервничая, зачесал свою шею. – Эта дурацкая привычка появилась у меня из-за Якова. Когда он ругал меня за разгильдяйство, я не мог сдержать смеха и начал прикрывать рот пальцем. – Яков? – Юри нахмурился. Уж больно знакомым показалось ему это имя. Кисть в его руке съехала по холсту вниз, оставив большую кляксу. – Можно сказать, что это мой наставник. Виктор выдохнул. Его рисунок разрастался как цветущий куст и начал занимать большую часть холста. В его мазках легко было узнать обледенелое озеро – любимую тему Виктора. Он почти всегда изображал в своих картинах лёд и снег, и даже портреты любил писать на заснеженном фоне. – Я жил у него с самого детства, – продолжил Виктор, и когда он говорил о своем наставнике, его глаза блестели. – Яков часто возил меня на всякие мероприятия, и так я поселился в его квартире, вместе с его женой и троюродной племянницей. Они стали для меня настоящей семьёй. Его жена была успешной гастролирующей балериной, она и продвинула меня через связи в мир искусства. – Ого, – Юри восхищенно выдохнул. – Я не знал этого, хоть и очень много читал о тебе. Ни в одном интервью ты этого не упоминал о своих близких. Я думал, что ты живешь… – он запнулся, осознав свою ошибку. – То есть жил... один. – Ну, ты ведь и не журналист, верно? – Виктор улыбнулся ему в ответ. – Тебе я могу рассказать об этом. Якову не нравилось, когда я рассказывал репортёрам много личного, он начинал ворчать, что теперь от этих лизоблюдов отбоя не будет. Впрочем, он был прав, со временем я стал уставать от внимания. “Виктор то, Виктор сё”, – он драматично вскинул руку вверх и положил кисть на лоб. – Но никто не спрашивает: “Как Виктор?”. Собственно… – выдержав трагичную паузу, он грустно ухмыльнулся и продолжил. – Так я и докатился до такой жизни. – Разве Яков не мог помочь тебе? – Нет. Виктор отложил кисть. – Думаю, что если бы я был жив, я хотел бы попросить у него прощения за то, что из меня вышел такой никудышный художник, который мог добиться всего, но в итоге только зря потратил чужое время. – Виктор… – Юри дотронулся до руки Виктора. Тот слегка съёжился, испугавшись, но всё же опустил плечи. – Юри, я уже говорил тебе, как мне очень тяжело быть в этом мире, – Виктор стал поглаживать руку Юри, которая лежала у него на плече. – Из-за Якова, из-за творчества, из-за всех, чьи ожидания я не оправдал. Это и для живого человека тяжёлая ноша, а для меня как наказание похуже Ада. – Всё будет хорошо, Виктор, – Юри кивнул. – В мире, помимо меня, ещё есть люди, которые любят тебя. Они очень скучают по тебе. – Кто же? – горько усмехнулся Никифоров. – Мила, например. Глаза Виктора расширились. Он удивлённо приоткрыл рот, когда посмотрел на Юри. – Ты сказал… Мила? – Да, – Юри задумался. – Она говорила о тебе на вечеринке. Назвала тебя “Витей”. Кажется, это твоё русское прозвище, если я правильно помню? – … вот как. Виктор шумно выдохнул. Взяв банку с краской, он покрутил её в своей руке. Юри наклонил голову вбок, наблюдая за следующим ходом Виктора, но такого предугадать точно не смог бы – Виктор, расхохотавшись, выплеснул содержимое банки прямо на холст, как невежественный варвар залив свой рисунок густой голубой краской. Юри вскрикнул от неожиданности, прижав ладони к лицу. Светлая жидкость стремительно стекла по холсту, оставляя длинные следы краски за собой и заляпав деревянную подставку мольберта. Взяв в ладонь кисть, Виктор посмотрел на Юри и протянул ему. – Я – твой холст, – сказал он абсолютно серьёзным тоном, заглядывая глубоко в его большие карие глаза. – Нарисуй на мне что-нибудь. – ...что? – опешил Юри, приподняв брови. – Рисуй, – ещё раз более настойчиво произнёс Виктор. Юри в смятении потянулся за второй, нетронутой краской, но, не рассчитав направление своей трясущейся руки, по неосторожности опрокинул всю банку прямо на Виктора. – А-а-а! – завопил он, хватаясь за падающую банку. – Прости, Виктор! С призрака потекла кроваво-красная краска, но, кажется, Виктора это ничуть не расстроило. Он хохотал так, что согнулся, хватаясь за живот. – Так вот значит какая я картина, а, Юри? – пролепетал он сквозь смех. Он игриво повалил Юри на пол прямо в лужу краски, и Юри, почувствовав, как намокает его спина, бессильно запыхтел под телом Виктора. – Я ведь действительно хотел что-нибудь нарисовать, – обиженно надул щёки Юри, но сразу же прыснул от смеха. Виктор был так близко к нему. Сердце Юри забилось быстрее, когда Виктор опустил свою голову ещё ниже. Их лица были буквально в сантиметрах друг от друга. – Эй, Юри, – прошептал Виктор мягко-мягко, его голос обволакивал сознание как густой, тягучий мёд. – Скажи, кто украл твой первый поцелуй? – Н-ну… – Юри смущённо опустил глаза. – Это было на вечеринке в университете, я не очень хорошо помню… Кажется, это была девушка курсом младше меня. А что? – Тогда я буду первым мужчиной, который украдет твой поцелуй. Виктор медленно прикоснулся губами к щеке Юри, обдавая кожу холодом. Юри от удивления даже не шелохнулся, молча наблюдая за действиями Виктора, поэтому закрыл глаза и пытался запомнить тот лёгкий цветочный аромат одеколона, который источало призрачное тело. Никифоров продолжал покрывать мягкими поцелуями каждый участок на щеке Юри, оставляя свой след на его высоких, изящных скулах, на слегка покалывающем от щетины бугорке около губы. – Виктор, – сглотнул Юри, – Я смущаюсь. – Ты не хочешь, чтобы я целовал тебя? – … хочу. Губы Виктора плавно накрыли губы Юри. У Юри перехватило дыхание – сердце билось в груди как испуганная птица в клетке, волнующие мысли кружили голову, опьянённую этим внезапным слиянием. Он с осторожностью разжал зубы, чтобы углубить поцелуй, и Виктор нетерпеливо притянул его ближе к себе, сплетая их руки. Слизистую рта сковал холод, по ощущениям похожий на попытку прожевать пять ментоловых жвачек за раз. Когда воздуха стало не хватать, Юри отстранился от Виктора, прикоснувшись к влажным губам, не в силах поверить в то, что произошло. – Мне так хорошо, – прошептал он, чувствуя, как наворачиваются слёзы у него на глазах. – Я не заслуживаю таких хороших чувств. От свербящей боли в носу Юри зажмурился, из его глаз по щекам покатились крупные слёзы. Раскрасневшийся, он закрыл рукавом рубашки свои глаза, всхлипывая тяжело, болезненно, полной грудью. Юри не мог больше сдерживать своих слез и они всё капали и капали вниз, оставляя мокрые следы на потёртых штанах. Юри не был одним из тех людей, кто плакал красиво. Он плакал как и все – уродливо, громко, размазывая жидкие сопли по лицу и протирая опухшие глаза грязными пальцами, и Виктор, повисший над ним, застыл в недоумении. – Юри, – обеспокоенно пробормотал он. – Почему ты так считаешь? – Я ужасный человек, – сквозь всхлип произнёс Юри. – Я приношу всем только проблемы. Даже Милу я расстроил, хотя вовсе не хотел этого. И моя семья…. Я не заслуживаю доброты и от тебя. – Неправда, Юри. Виктор взял его ладонь в свою и приложил к губам. Осыпая тыльную сторону его кисти холодными поцелуями, он прошептал, глядя на него из-под полуприкрытых век: – Ты заслуживаешь весь мир, Юри. Юри задрожал от его слов, и его хныканье переросло в истерику. Крепко прижав к себе Виктора, он продолжил рыдать, уткнувшись носом в его плечо, но чем громче становился его плач, тем легче ему становилось на душе. Наконец успокоившись и выплакав свои душевные переживания, он вытер покрасневшие глаза и крепко обнял Виктора. – Видишь, всё хорошо, – поглаживая его по голове, Виктор нежно мурлыкал ему на ухо. – Я рядом с тобой, я тебя не брошу. – Вот бы ты навсегда остался рядом со мной. Юри пробормотал это всё ещё цепляясь за ворот его рубахи. Виктор грустно улыбнулся и кивнул. – Да.

***

На рассвете Виктор попросил о чём-то очень странном, таком, что Юри никогда не брал в расчёт и даже никогда не задумывался. Сама по себе просьба была необычной, но тот голос, которым тогда произнёс эту фразу Виктор, поразил Юри до глубины души. Так Виктор говорил только о своей страсти к рисованию – с необычайной нежностью, радостно, восторженно. – Может, устроим когда-нибудь свидание? – спросил он невзначай, когда Юри начал собираться на работу. – Мы и так находимся с тобой в одном доме и делаем вещи вместе, – недоумевающе констатировал Юри. – Нет, – Виктор закачал головой, – Я хочу пригласить тебя на свидание. Официально. Запив свою головную боль крепким кофе из кофейного автомата, Юри думал об этом, положив голову на стол. Атмосфера в лаборатории не была напряжённой, но Юри ощущал дискомфорт, нависающий над ним при любой попытке заговорить с кем-то из коллег. Даже Крис, который обычно с утра раскидывался шуточками и очень громко обсуждал, что произошло в его любимом интернет-шоу прошлым вечером, был как не в своей тарелке и потерянно пялился в экран своего компьютера. Яков Фельцман насвистывал себе под нос какую-то мелодию, когда Юри постучал в дверь его кабинета. – Да-да, войдите, – раздражённо брякнул он, и Юри, едва заметный за своей кипой бумаг, скромно засеменил вперёд. – Вот отчёт, о котором Вы просили. Положив папку с документами на рабочий стол, Юри уже собрался удалиться, когда Яков остановил его, жестом предлагая присесть. – Не желаете чашечку чая, господин Кацуки? – Яков достал чашку из серванта, кивая головой в сторону своего стола. Юри сглотнул. – Да, пожалуйста. Бросив два кубика сахара в ароматный горячий напиток, Юри флегматично покрутил ложкой по дну пару раз, пытаясь раздробить сахар, но был прерван привлекающим к себе внимание кашлем Фельцмана. – Как Вы знаете, – начал Яков, причмокивая, – я с нетерпением жду окончания Вашего исследования. Вы ведь уже обрабатываете результаты, верно? – На следующей неделе будем ставить кросс по второму поколению. – Тогда у меня к Вам необычное предложение. Мужчина встал со своего кресла и неспешно прошёлся по кабинету. Каждый уголок его личного пространства был наполнен воспоминаниями об ушедшей молодости: чёрно-белые фотографии, запечатлевшие наиболее важные моменты его жизни, какие-то грамоты в безвкусно оформленных рамках, и множество, несчётное множество искусственных лилий в керамической посуде. Буквально каждое свободное пространство было занято этими фальшивыми цветами, словно старик боялся пустоты и любой намёк на неё искоренял пластмассовыми подделками живых королевских цветов. Он подошел к одной из фотографий – самой большой и с позолоченной рамкой – и указал на неё. – Вы, возможно, слышали о моей жене? – он улыбнулся, посмотрев на портрет. – Лилия Барановская, прима-балерина Большого театра. Невероятная женщина с сильным характером. – Кажется, припоминаю что-то такое. – Я хотел бы, чтобы Вы назвали новый сорт лилий в её честь. Юри поперхнулся чаем. Ударив себя в грудь, он прокашлялся и отставил чашку в сторону. – Что, простите? – Понимаете, господин Кацуки, я уже больше двух лет не живу с Лилией. Часть моей жизни просто исчезла вместе с её уходом, и мне её очень не хватает. Я пытаюсь заполнить этот пробел хоть чем-то, но этого все равно недостаточно. – И Вы просите меня об этом? – Юри вскинул бровь вверх. – Не сочтите это наглостью с моей стороны, – уголки губ Фельцмана слегка приподнялись, – но это важно для меня. Я хотел подарить ей цветы, но, увы, она неравнодушна только к своим сёстрам, лилиям, цветам истинных королев. Конечно же, это не бесплатно, Вам будет предоставлена неплохая сумма в качестве выражения моей благодарности. Юри прикусил губу, обдумывая его слова. С одной стороны, он не был прочь заработать. Он, конечно, не жаловался на свою зарплату, но когда он подумал о том, что мог бы прикупить себе на эти деньги новую игровую консоль, при этом судорожно не трясясь над каждой копейкой бюджета, желание согласиться на условия профессора становилось все сильнее. Но с другой... – Простите, господин Фельцман, – Кацуки замотал головой. – Но я уже решил, что назову эти цветы в честь дорогого мне человека. Яков помолчал некоторое время, сцепив руки в замок. Он глядел на поверхность своего стола, о чем-то усиленно размышляя, но в конце концов издал громкий вздох и поднял глаза на японца. – Вы так сильно напоминаете мне моего Витю, – мужчина грустно улыбнулся. Его рука потянулась к нижней полке письменного стола - пошарив внутри, он вынул слегка помятую фотографию. По качеству было понятно, что она была сделана давно, не меньше двадцати лет назад. На ней Яков, ещё не полысевший и худощавый мужчина в расцвете сил, держал на руках маленького ангелочка. Мальчонка, вцепившийся в куртку Якова своими маленькими детскими руками, испуганно смотрел в объектив своими большими голубыми глазами. Этого малыша Юри ни с кем не смог бы спутать. – Это же Виктор, - выдохнул Юри. Теперь он понял, какого именно Якова имел в виду Никифоров. Такие совпадения не могли быть случайностью. – Похоже, Вы знакомы с его биографией, раз смогли узнать его даже в таком юном возрасте, – Яков довольно захохотал, протягивая фотографию Юри. – Только посмотрите, какой он был хорошенький! – А почему вы сказали, что мы с ним похожи? По-моему, совершенно разные люди. – Вы похожи изнутри, – Яков закачал головой. – Я ощущаю то же самое, как когда Витя был рядом со мной. Господин Кацуки, не сочтите за дерзость, но Вы довольно упёртая и закрытая персона. Таким же был когда-то мой Витя. – А мне казалось, что Виктор наоборот, очень активный и общительный, – Юри ничуть не обиделся на слова Якова. Он знал, что это правда. – Он всегда был окружён вниманием. – Окружён вниманием – не значит, что ему не было одиноко. Его эмоции... – Яков замолчал, пытаясь подобрать слово. Похоже, что в отношении Виктора это действительно было не так уж легко. – … Он умел играть разные роли, оттого и создавалось впечатление о нём, как о беспечном и наивном ловеласе. Вите было тяжело понимать эмоции других людей. Из-за этого ему было тяжело общаться. Увы, но такова была его судьба. Не один вы были его фанатом, господин Кацуки, – Яков взглянул на него исподлобья, и взгляд его был суров. – Но никто, ни одна душа не могла по-настоящему понять Витю. – Я… Юри сжал кулаки. Отчего-то от слов, сказанных профессором, ему стало до слёз обидно, так больно и неуютно, будто для Виктора он был пустым местом. Он ведь дает ему всю свою любовь и внимание, не жалеет ничего, и разве это может означать, что Юри его не понимает? – Я понимаю Виктора, – сказал он очень тихо, почти не шевеля губами. – Вы даже не были знакомы с ним лично. Юри зажмурился. Он больше не мог это терпеть. – Извините, – поклонившись, он быстрым шагом покинул кабинет. Остановившись в холле, Юри прислонился к стене спиной, закинув голову назад. Из его груди вырвался томный вздох, и он, закрыл ладонями глаза, сжал в них пряди своих волос. Почему они так любят напоминать о том, что Виктор мертв? Неужели они все упиваются осознанием этой трагедии? Каждый из них посчитал своим долгом напомнить о том, что при жизни Юри никогда не встречал Виктора и не знает его, но это было не так. Да, они виделись один раз вживую. Да, Юри пытался с ним заговорить. Но он не смог. Прокручивая в голове тот злополучный день в Фукуоке, который, даже сильно захотев, Юри никогда не смог бы забыть, он раз за разом безучастно наблюдал, как перед глазами проносится сцена, где он, ещё сопливый мальчишка, стоит буквально в двух шагах от Виктора и не решается подойти. В руке он сжимал письмо, и стоило приложить лишь немного усилий, немного гордости и смелости, но что-то в Юри в тот момент сломалось. Неспособный даже пошевелиться, он лишь в благоговейном страхе наблюдал за этим прекрасным, внеземным существом с длинными платиновыми локонами, которое порхало между экспонатов и говорило на каком-то совершенно непонятном, диком языке. Если бы только в тот день он не был таким трусом. Если бы только смог произнести хоть одно слово. Весь оставшийся день Юри просидел в своем кресле, не шевелясь. Мысли в его голове шумным роем накрывали сознание, не давая спокойно работать, и с каждым мгновением становилось все невыносимей от своих же чувств. Едва часы пробили шесть, Юри, попрощавшись с коллегами, рассеянно собрал свои вещи в рюкзак и поспешил на выход. Он не оглянулся даже тогда, когда Гуанхонг окликнул его, чтобы напомнить, что он забыл взять с собой халат, но Юри ничего не слышал. Пространство вокруг него точно заполнилось плотной субстанцией, изолировавшей его от всего внешнего мира. Сквозь музыку в наушниках он слышал только завывание ветра, и, зарывшись поглубже в свой большой клетчатый шарф, Юри ускорил свой шаг. И ничто не предвещало беды, и не было ни одного знака, что что-то может случиться в ту минуту, если бы Юри не отвлекся всего на мгновение от своих мыслей, краем глаза заметив до боли знакомое коричневое пятно, маячившее на горизонте. – Маккачин? – вынув из левого уха динамик, Юри остановился, хлопая ресницами и щурясь. Это действительно был пудель, и он шёл куда-то по своим собачьим делам. Объятый любопытством, Юри поспешил вслед за собакой, но Маккачин заметил его раньше, чем он успел приблизиться к нему ближе, чем на 5 метров. – Гав! – протяжно залаяв, пёс завилял хвостом, приглашающе подзывая к себе человека. Юри огляделся: в радиусе видимости людей не наблюдалась. Эта часть города была ему не очень знакома, но, решив, что это дело займет буквально 10 минут, Кацуки всё-таки пошел вслед за собакой. Незнакомая улица преображалась на глазах: из урбанизированных бетонных джунглей окраина приобретала совсем унылый вид, где то и дело можно было наткнуться на заброшку или магазин, находящийся на грани закрытия. Здесь почти не было людей, и случайный прохожий, замеченный на пути, совсем не выделялся и ничем не запоминался, будто был тенью, скользящей по влажному асфальту. Когда прямо перед ним предстали огромные колонны входной арки и чугунный забор, отделяющий “живую” часть дороги от кладбищенской земли, усыпанной угнетающего вида надгробиями, удивлению парня не было предела. – Маккачин, ты куда меня привёл?! – обратился Юри к собаке, озираясь по сторонам, но пёс ему не ответил, лишь ещё пару раз вильнул хвостом. – Он привёл тебя к Виктору. Услышав позади себя знакомый голос, Юри обернулся. Прямо под аркой, сжимая в руках большой букет белоснежных лилий, стояла Мила. Одетая в чёрное пальто, она и сама была мрачнее тучи. Румяный цвет её обычно пыщущего здоровьем лица сменился угрюмой тоской, и девушка, пройдя мимо Кацуки, остановилась, чтобы одним лишь взглядом показать, что готова позвать его за собой. Юри, сглотнув, последовал за ней, стараясь не вспоминать о том, как сильно опозорился пару дней назад. Смотря себе под ноги и торопливо семеня на звук цоканья девичьих каблуков, вышагивающих по вымощенной камнем тропинке, Юри периодически поглядывал по сторонам. Жуткое зрелище. Ему редко приходилось бывать на кладбищах – к большому счастью, его близкие люди всё ещё были живы, и синтоисткие кладбища у себя на родине он видел лишь пару раз. С надгробиями в европейском стиле ему пришлось столкнуться лишь раз, на кладбище домашних животных, когда умер его собственный пудель – Вик-чан. Холод могильных плит и мертвенная тишина места последнего людского приюта явно не наводили на позитивные мысли. Тряхнув головой, Юри остановился, когда заметил, что Мила тоже затормозила. – Вот он, – украдкой взглянув на Юри, Мила рукой показала на могилу. Аккуратная и ухоженная – по ней сразу было видно, что о покоящемся в этой земле человеке хорошо заботятся. Натёртая до блеска плита блекло отражала последние холодные лучи уходящей осени. Прямо под фотографией с до боли знакомой улыбкой значилась надпись, что этот человек родился 25 декабря 1988 года и умер 10 октября 2015 года. Не было сомнений в том, что это именно Виктор Никифоров. Юри молча подошел к могиле и буквально рухнул на колени. Дрожащими руками он коснулся холодного мрамора – его сознание даже спустя столько времени, даже после общения с этим самым человеком так и не могло смириться с потерей. Какая-то крохотная частичка его души отчаянно боролась, сопротивлялась и не хотела признавать этот факт, и в тот момент последняя надежда, за которую он так отчаянно цеплялся, разрушилась на мириады осколков, не оставляя ни единого шанса на то, что это просто было чьей-то очень злой шуткой или шизофреническим бредом. – Спасибо тебе, – тихо произнесла Мила. Юри мог бы поклясться, что слышал едва уловимый смешок, слетевший с её губ. Он повернул голову, чтобы получше разглядеть её лицо, но глаза Милы были скрыты за чёлкой, опущенной книзу. – За что спасибо? Я не сделал ничего хорошего. Я только расстроил тебя. – Это так, – она слегка качнула головой, – Но ты знаешь, иногда, чтобы понять, что ты не спишь, тебе нужно ущипнуть себя. – Мила приблизилась к Юри и опустилась, упираясь руками в бёдра. – Если ты чувствуешь боль, значит, ты жив. Люди, не чувствующие боли, живут в блаженном неведении и в нём же умирают. Немного жаль их. – И всё же… Юри, не поднимая глаз, протянул руку в сторону Милы. Его ладонь мягко легла на ладонь Милы, такую мягкую и тёплую. – Прости, – прошептал он. Мила не ответила, но вместо этого подёргала пальцами укрытой руки. Она закрыла глаза и издала громкий, томный вздох. Возложив букет лилий на землю, девушка поднялась, сложив ладони у себя на животе. – Ты знаешь, – продолжила она внезапно. – Витя был мне как брат. Сейчас его место занял Юрий. Он очень хороший, даже несмотря на его вздорный характер. Но Витю не заменит ничто на этом свете. Думаю, ты и сам понимаешь. – Виктор неповторим… – спустя мгновение, задумавшись, Юри неловко добавил. – Был. – Вы бы, наверное, подружились. Между парой повисло неловкое молчание. Ветер обдавал лицо Юри, взъерошивая волосы и заставляя ёжиться, играл с лепестками лилий, шевелил ярко-красные кудри Милы и растворялся в морозном осеннем воздухе. Первой не выдержала девушка, и, прокашлявшись, она в последний раз посмотрела на лицо покойника с фотографии и, поправив своё пальто, кивнула Юри на прощание. Перед уходом она сказала ему, крепко сжав в своих ладонях его руку: – Больше не говори о призраках. Их не существует. Нужно просто смириться, что Виктора нет рядом с нами. И её тонкая черная фигура постепенно удалялась из виду, оставляя Юри наедине со своими мыслями. Вглядываясь в лицо Виктора так, будто никогда до этого не видел его, Юри жадно припал к надгробию, как только убедился, что Мила не увидит его. Поскуливающий Маккачин, который бродил вокруг него, утыкался носом в Юри, умоляя обратить на себя внимание, но Юри будто не хотел замечать, что происходит вокруг него. Вцепившись в надгробие обеими руками, Кацуки воспроизводил в памяти всю свою жизнь: Виктор, Виктор, Виктор. Так или иначе, Виктор влиял на все сферы его жизни. Кто бы мог подумать, что можно так сильно любить человека, который о тебе и знать не знал. Вся его сознательная жизнь с того момента, как он увидел по телевизору Никифорова, засветившегося в какой-то телепередаче о юных талантах, словно кардинально поменяла свой курс. Сначала, как и Виктор, он увлёкся рисованием. Забросив его после нескольких неудачных попыток, он, однако, не переставал следить за своим кумиром и жадно поглощал любую связанную с ним информацию, будь то интервью или фотографии картин. И в какой-то момент жизнь подарила ему шанс, который выпадает не каждому любимцу Фортуны – Виктор приезжал в Японию, и Юри бы душу продал за шанс встретиться с ним, с человеком, который вдохновлял его и был настоящей путеводной звездой. Но, даже встретившись с ним лицом к лицу, Юри не смог сделать ничего и лишь десять лет спустя столкнулся со своим кумиром в тот момент, когда уже действительно ничего нельзя было сделать. – Гав-гав! – Макка чуть ли не в ухо загавкал, чтобы на него наконец-то обратили внимание. Юри повернулся: пёс сидел на задних лапах, а из пасти у него торчало что-то, напоминающее… Юри выхватил из пасти собаки оборванную петлю. Пёс заскулил, припав мордой к земле, и жалобными глазами смотрел на Кацуки. Юри трясущимися руками сжал верёвку, и, словно получив разряд тока по всему телу, тут же встрепенулся. В его глазах предстал образ Виктора, повисшего в этой самой петле. Закинув петлю в свою сумку, Юри тотчас помчался домой. На секунду ему показалось, что он услышал шорох крыльев прямо за своей спиной.

***

– Хочешь сказать, что я?... – Да. Виктор удивлённо смотрел на Юри, сидевшего перед ним на коленях. Приподняв одну руку, он свесил петлю вниз. Ветхая веревка слегка качнулась. Виктор посмотрел на свои руки – они всё ещё были едва прозрачными, но плотными. Из его груди вырвался нервный смешок. – Этого недостаточно, – в его голосе была слышна досада. – Нужно знать причину. – Ты же сам сказал, что это был срыв… – Да. Но я не знаю, что именно подтолкнуло меня к такому… шагу. Нужно что-то конкретное. Юри изнывал от дилеммы – у него было ощущение, что он знал подсказку, которая могла направить их на правильный ответ, но она каждый раз ускользала от него, как мираж в пустыне. Будто есть что-то, что раскрыло бы перед ними все карты, но сам Юри, – что-то внутри него – блокировало эту информацию, и как бы он ни старался, какие усилия ни прикладывал, всё было тщетно. Мысли в его голове шумным роем хаотично мелькали в сознании, вот если бы он только мог узнать, что происходило в этом доме несколько лет назад. “Записки!” “Прочти записки!” “Покажи их кому-нибудь!” Голос в его голове приказывал властно, строго, и этот голос казался ему до боли знакомым, будто говорил он сам. В спешке вытащив телефон, Юри наугад ткнул в номер, записанный в его контактах. На экране высветилась фотография Криса, кокетливо поправляющего очки, и его номер телефона. Без раздумий он набрал сообщение и отправил адресату, и только увидев под сообщением уведомление о том, что оно было получено, семя сомнения пустило корни в его душе. “Нужно встретиться. Вопрос жизни и смерти”.