Wicked Game

And I'd never dreamed that I'd knew somebody like you And I'd never dreamed that I'd need somebody like you

Глупый святоша. Хоук с чувством опускает холодную сталь кинжала в шею Невидимой сестре. Та хрипит, слышится едва различимый надсадный крик. В груди девушки пылает пламя, оно булькает где-то в районе груди, заливая собой серую кладку площади. Алые языки расходятся в стороны, затекая в небольшие трещины и стыки, обагрив их тёмно-бордовым цветом. Кровь брызгает Хоук на лицо, но она лишь сильнее нажимает на рукоять, поворачивая кинжал по часовой стрелке. Кровь стекает по рукояти, заливает пальцы, бусинами растекаясь по пурпурному рукаву, делая его ещё темнее. Отпускать накопившуюся злобу становится легче с каждым поворотом острого лезвия. Хоук смотрит на открывшуюся перед ней Церковь, укрытую девственно-белым камнем, словно свадебным саваном. Она скрежещет зубами от злобы, бьющей её по щекам. Зелёные глаза, отличавшиеся друг от друга лишь глубиной оттенка, не смотрят на спину жертвы. Хоук придерживает неудавшуюся убийцу за плечо, чувствуя её предсмертные судороги. Хоук довольна: удовлетворение вспыхивает истомой в теле, проходясь по телу стайкой мурашек. Она облизывает губы, резким грубым движением вытаскивая кинжал, чей наконечник уже виднелся на противоположной стороне горла Невидимой сестры. Как опрометчиво нападать на человека, чью переносицу рассекает алая полоса. Особенно, если этим человеком является Хоук. Она безмятежно, как ни в чём не бывало поправляет простую голубую косынку на голове — последний подарок Карвера, который он кинул ей прямо в руки, когда они записались в армии Короля Кайлана. Небрежно, глядя куда-то в сторону, да, впрочем, куда угодно, но только не на сестру. Хоук до сих пор помнит его красные уши и смущенное покашливание, тихое бурчание, которое Хоук с трудом, но разобрала: "Держи. Это тебе. На удачу" Белоснежные пальцы нежно проходятся по мягкой ткани. Хоук делает глубокий вдох. Защитнице отчего-то кажется, что она носом чует запах тех самых лагерных костров. Запах дома и боя смешался в огне. Хоук сглатывает вязкую слюну, накопившуюся на языке. Она хмуро поджимает губы, глядя на труп под своими ногами: нога вывернута, даже видно, как из неё торчит желтоватая кость; ей даже не нужно вглядываться, чтобы заметить огромное отверстие на шее безымянной эльфийки — куски мяса покрывает кровь, которая не перестаёт хлестать из глубокой рваной раны. Вокруг тела кровь напоминает божественный ореол, алый венец, с растекающимися вдоль цепями, опоясывающими всё тело. Пустые глаза, искривлённый рот. Пустая улица, искривлённая дорога. Хоук стирает рукавом с лица кровь, бережно убирая грязный рыжий локон со лба девушки: знала ли она, что её жизнь оборвётся здесь? Хоук поднимается с колен и идёт прочь, даже не оглядываясь. Никто не может знать. Она презрительно сплёвывает, глядя в сторону Церкви, где меж длинных стройных окон ей почудилась фигура, за чьей спиной сиротливо прятался лук. Хоук отворачивается: она не из тех, кто привык тешить себя заведомо ложными надеждами. Она не видит, как длинный балдахин едва заметно колышется на втором этаже.

***

Хоук пьяна. Запах мускуса, душный зал и громкое, зазывное хихиканье. Где-то сбоку до неё доносится мягкий звук струн, которые лениво перебирает бард — он играет далёко не первый час. Защитница — до чего глупый титул — разглядывает его недорогую одежду с вычурной и аляповатой позолотой, стёртые в кровь пальцы. Его скошенная набок шляпка забавляет Хоук, как забавляет собственное положение: Хоук никогда и не подумала бы, что будет сидеть за расписным столом в борделе рядом с огромным количеством опустошённых бутылок вина, будучи в совершенном одиночестве. Она тянется за очередной, большим пальцем откупоривая податливую крышку. Титул Защитницы, кажется, не предполагает компанию. Даже сейчас, когда на Хоук не обращены ни восхищенные, ни опасливые взгляды, когда она не находится под прицелом всеобщего внимания — этой ночью совершенно точно пьёт одна. Варрик погружён в новый роман: его теперь и за уши не оторвать от пера и бумаги — Хоук пыталась, у неё ничего не вышло. Фенрис развлекается с Изабеллой: Хоук как раз шла от имения Верхнего Города, застав пляшущие тени двух тел на стенах кабинета, где привычно обитал эльф, когда на неё совершили очередное безуспешное покушение. Хоук грустит. "Цветущая Роза" воистину распускает свои лепестки каждую ночь. Вдоль стенки до краёв забитого борделя в попытке быть незаметной крадётся верная прислужница Невесты Создателя с пошловатой улыбкой на губах. Она в нетерпении облизывает нижнюю губу, оттягивая душный ворот робы. Хоук тошнит: красная полоса на груди сестры Церкви напоминает кровь той девушки, чьё тело наверняка уже успели убрать патрулирующие ночную тьму верные стражники — псы — Авелин. Капитан городской стражи нашла себе новых мабари, дрессируя их по своему усмотрению. Хоук смиренно вздыхает, глотая кислое чувство вины, остающееся на языке вместе с дешёвым бордельским вином. Голова немилосердно кружится. Сестра Церкви тянет за руку хорошенькую эльфийку в откровенном костюме, крепко сжимая руку своей благочестивой на вид спутницы. Хоук усмехается: как легко даётся переход из одного лона в другое. Хоук, я тоже подвержен соблазну. Она трясёт головой и пьёт ещё, набрасываясь на бутылку с остервенением, как будто эта бутылка должна стать последней в её жизни. Впрочем, учитывая, сколько зубов точат на Защитницу, каждый день действительно учишься воспринимать как последний. Горло саднит и жжёт. Хоук кашляет, но продолжает пить, не обращая внимания на стекающие струи вина по её шее, окрашивающие платиновые вьющиеся локоны в бледный красноватый оттенок. Она не желает слышать надоедливый баритон в своей голове. К чёрту принца, к чёрту Старкхевен. Разве она обязана кому-нибудь? Хоук пьяными глазами смотрит на повязку с гербом гордого дома Амеллов, змеёй обвившейся вокруг запястья. Она подставляет руку под подбородок и удрученно вздыхает — и почему всё самое важное в её жизни всегда красного цвета? Хоук не любит этот цвет, но он неустанно преследует её. Хоук нравится голубой, как глаза Себастьяна. Непоколебимый небесный оттенок рассеивается в приглушенном свете церковных факелов в её воспоминаниях. Океан иссиня-голубого упрямства, тонкая складка губ человека, убежденного в своей правоте. Хоук выражает своё раздражение в ритме, который отбивают её непослушные пальцы. Стук за стуком. Дыра в груди Хоук — необъятная бездна — с треском и трещинами разрастается всё шире. Она чувствует, как обломки человечности продолжают растворяться в ней. От вина по определению должно становиться легче, но глоток за глотком Хоук убеждается в бессмысленности этого метода: ей он ни к черту не помогает. Ноги становятся ватными, тело слабеет. Кажется, что алкоголя в Хоук больше, чем крови. Без того нечёткие очертания расползаются квадратами и овалами, сливаясь в непонятную и мутную массу, которая вызывает головокружение и тошноту. Она лишь крепче сжимает бутыль, на дне которой плещутся жалкие остатки. Хоук так одиноко, что хочется взвыть. Она бы засмеялась от иронии, которой пропиталась ситуация — она в окружении людей, которые готовы предоставить своё тело и мнимую любовь за плату, а Хоук позволяет себе ощущать тоску абсолютного одиночества. Как невежливо с её стороны. За спиной Хоук слышит недовольные шепотки — скрипучий голос хозяйки рассадника цветущих роз — Мадам Лусины, Хоук узнаёт сразу. Она слишком часто посещает это место, чтобы не запомнить голос, высокомерно вещающий прямо с порога о том, что бродяжкам в их приличном — Хоук невольно пробирает от этих слов смех — заведении нет места. Стоит потрясти кошельком с монетами или стать вдруг Защитницей, как натянутая улыбка хозяйки становится настолько широкой, что остаётся удивляться от того, как её лицо не разделило надвое от такого сокрушительного напряжения. Хоук чувствует, как её спину прожигают недовольные взгляды. — У нас существует "Висельник", чтобы так безбожно напиваться. Это дом любви, а не какая-то пивная, — недовольно скрежещет Мадам Лусина, сложив руки на груди. Её седые волосы липнут ко лбу. На лице женщины застыла маска презрения и отвращения, но Хоук отчего-то совершенно это не волнует. Ей просто хочется пить. — Деньги платит исправно, — равнодушно ей отвечает одна из тамошних шлюх. Кажется, это Джитанн, с которым Хоук как-то успела повеселиться. Он поправляет длинные волосы и чуть заметно улыбается, глядя на спину Хоук. — Никаких скандалов и драк не устраивает. Мадам Лусина недовольно поджимает губы. — Это пока, — хмурится она. Джитанн пожимает плечами и уходит к клиенту, ждущему его в комнате наверху. Хоук продолжает пить. Чьи-то нежные руки скользят по её плечам. Пальцы с острыми ногтями рисуют узоры на линии ключиц, поднимаясь всё выше. Хоук дрожит. Стоит нажать немного сильнее, и кожа под алым ногтем без сопротивления разойдётся. Защитница приподнимает голову, пока её подбородок придерживает рука симпатичной девушки с белокурой копной волос, в свете свечей отливающих ржавчиной. Она зазывно улыбается и разворачивает Хоук к себе, усаживаясь ей на колени. Крепкие объятия больше напоминают цепкую хватку зверя. В её глазах Хоук читает усталость и желание заработать ещё. Она мягко ёрзает, двигая бёдрами по часовой стрелке. Острые уши слегка подрагивают от удовольствия, пока по скулам продолжает разливаться пьяный румянец. Хоук уважительно приподнимает брови: если память не шутит над ней, то обслуживающему персоналу строго запрещено пить во время работы. Видимо, перед Хоук бунтарка, какой была и она сама. Защитница ничего не чувствует и смотрит на честную собственность борделя остекленевшим взглядом. Удивительно. Стоит закрыть глаза, как перед ней совсем другое лицо: до одурения идеальное, до безумия добродетельное. Но Хоук знает это лицо лучше кого бы то ни было — и его льдистые глаза прячут своих демонов за церковными обетами. — Прекрати, — вымученно говорит Хоук, касаясь ладонью своего лица. Открывать глаза и видеть перед собой эльфийку после сладкого видения болезненно. — У меня нет желания развлекаться с тобой. — Монна Хоук, позвольте, — сладостно шепчет девушка, — я помогу вам лучше вина. — Она ненавязчиво, но уверенно забирает из рук Хоук бутылку. — Неразделенную любовь лучше лечить проверенным методом. Чужое тепло залечит раны, а я могу предоставить вам нечто большее. Такой наглости Хоук не терпит. Единственное, чего ей действительно хочется, так это того, чтобы её оставили наконец-то в покое. Звон битых бокалов — стекло для борделей редкость, оттого и гнев Мадам Лусины прямо пропорционален количеству осколков на мраморном полу — бьёт по шуму борделя, восстанавливая главенствующую здесь днём тишину. Распластавшаяся на полу верная слуга утех и удовольствия морщится, но отчего непонятно: то ли от стекла, впивающегося в ладони подобно клыкам, то ли от удара Хоук, оставившего на алебастровой коже красный кровоподтёк. Защитница разглядывает бутылку, которую толком не может взять — та, лишь чудом уцелев, лениво катается из стороны в сторону на ребре. Из открытого горлышка растекается грязно-лиловая жидкость, пачкая мрамор и дешёвую ткань. Хоук протяжно вздыхает также, как Бартранд, когда тому пришлось принять её в свои компаньоны. Мысль об алчном гноме смешит её больше, чем степенно краснеющее лицо Мадам Лусины. Кажется, ещё чуть-чуть и её лицо сравняется цветом с капюшона Рыцаря-Командора Мередит. — Непозволительное поведение, — шипит на выдохе хозяйка, стараясь держать себя в руках. Хоук отмечает, что выходит у неё это из рук вон плохо. Защитница наклоняется и протягивает руку девушке, пострадавшей от её раздражения: эльфийка не виновата в том, что Защитница в дурном настроении. В окровавленной ладони оказывается пара золотых монет, хотя наблюдательная Хоук знает, что услуги этой девушки обходятся гораздо дешевле. Монеты в качестве извинения — расхожий символ оправдания в Киркволле. Под громовые крики Мадам Лусины, Хоук помогает эльфийке подняться с колен. Та уже улыбается так, как ни в чём не бывало и, сдержанно касаясь своей щеки, благодарит самую добрую монну Хоук, которую выволакивают на улицу двое амбалов, стоящих на страже беззакония и разврата. По привычке Защитница плюёт им в лицо, за что те нисколько не обижаются: всё-таки бить Защитницу чревато — у Хоук слишком могущественные друзья. Они выводят её на свежий воздух и отводят подальше от горящего в ночи цветка — их мирного городского борделя — ближе к площади, которую недавно спешно покидала Хоук. Звёзды в ночи горят яркими цветами. От взгляда на небо у Хоук кружится голова, а желудок неприятно постанывает, грозясь выплюнуть всё своё содержимое. Она полусидит-полулежит (к сожалению, понять, в каком положении находится её тело, Хоук может с трудом), опираясь спиной о холодный гладкий выступ камня. Обнаженные плечи щекочут небольшие заросли кустов. Хоук опускает взгляд на место, где виднеется засохшая кровь: тела убитой ею женщины уже нет. Хоук беззвучно хлопает страже, сработавшей столь оперативно. Женщина думает непременно отметить это Авелин, правда, упоминать о том, что труп оставила именно она, не стоит. Отношения с Авелин у них и без того на грани острия ножей ещё с того момента, когда Защитнице пришлось продать щит Сэра Уэсли. Авелин тогда намеренно ходила с взглядом, полным осуждения, словно пытаясь прожечь в Хоук дырку. Жаль, что Авелин так и не догадалась, что лекарства, вылечившие её от непонятной болезни, обошлись именно в счёт щита. Впрочем, Хоук полагает, что Авелин не так глупа, чтобы не догадаться о том, чьи руки оставили труп на городской площади. — Хоук, тебя никогда не заботит то, что о тебе думают люди! — Хоук, мне нужна твоя помощь! — Хоук, от тебя никакой пользы! Ты делаешь только хуже! — Хоук, прошу, окажи поддержку стражникам, оказавшимся в засаде на Рваном берегу. — Хоук, лучше бы я никогда не знала тебя! Защитница пытается встать, но мир слишком бурно шатается, поэтому она отказывается от этой глупой идеи. Лишь сонно зевает. В голову ей приходит гениальная мысль: почему бы не позвать Фенриса? Может, её крики окажутся настолько громкими, что тот придёт и поможет ей убраться с чёртовой площади, потому что игнорировать стоящую перед ней церковь становится всё труднее. Окна с презрением блестят в свете ночи, а здание из белого камня осуждающе нависает над девушкой, как бы говоря ей о том, насколько она ничтожна — или это лишь вино? Хоук не знает. Ей кажется, что Церкви не умеют говорить, но почему-то она не уверена в этом, казалось бы, простом факте. Хоук больно. Хоук жаждет спасения. Хоук чувствует, как её руки обнимает чьё-то тепло. — Создатель, — хрипло смеётся она, продолжая мять закрытые веки пальцами, — кажется, я начинаю сходить с ума. — Не помню за тобой таких духовных порывов, — раскатистый баритон раздаётся у самого уха. — Когда ты на границе безумия, то и не такое случается, — фыркает Хоук, нисколько не удивляясь своему собеседнику. — С чего вы, уважаемая Хоук, решили причислить себя к этому почётному званию? — Ну, я уже разговариваю сама с собой, причём Внутренний голос отказывается звучать как мой собственный. Это забавно. — Хоук, Хоук, — насмешливо произносит голос. Огрызаться у неё нет сил, поэтому она просто продолжает наслаждаться теплом на своей раскрытой ладони. Тело Защитницы неожиданно взмывает ввысь, что вызывает неприятные ощущения в желудке. Хоук ощущает приливы тошноты, которые находят на неё волнами. Защитница вспоминает Изабеллу с её шутливыми рассказами о морской болезни, с которой Хоук знакома не понаслышке. Она прижимается к прохладным лёгким доспехам, от белизны которых болят глаза. Над своей макушкой Хоук слышит усталый вздох. — Задница Андрасте, — только и удаётся проговорить бравой воительнице, пока её голова безвольно покоится на плече принца Старкхевена. — Прибегать к подобным выражениям в присутствии церкви... — начинает свою поучительную тираду мужчина, слегка подбрасывая Хоук, чтобы перехватить поудобнее. Лук непривередливо болтается за спиной, с глухим стуком ударяясь о нагрудник с каждым сделанным шагом. — Задница Андрасте, — только и повторяет растерянная девушка. Всё же до этого момента всё происходящее действительно казалось ей сном. — Какого чёрта, Святоша? — Хоук раздраженно ощерилась. Она понимала, что в её положении и состоянии лучше не пытаться вести беседы, но ничего не могла поделать с собой — пары вина не выветрились; алкоголь кипятил кровь Защитницы так сильно, что она буквально ощущала жжение во всём теле, и этот необъяснимый гнев требовал своего выхода. — Я прекрасно проводила время. Какого чёрта ты заявился! Поставь меня на землю. Хотя нет, — задумчиво протянула Хоук, приобняв молчаливого Себастьяна рукой за шею. — Лучше неси, да помедленнее, если не хочешь запачкать свой до тошноты, — она сморщилась, говоря последнее слово, — белый доспех. Варрик говорил, что видел в нём лысину Создателя! Как думаешь, если я буду всматриваться долго-долго, то он меня увидит? А я его? — Хоук. — Раздражение в тоне Себастьяна прослеживалось слишком чётко. Он неумело пытался скрыть его, но распознать столь очевидную ложь для Хоук, пребывающей даже в настолько удручающем состоянии, не оказалось проблемой. До чего смешной, до чего глупый парень. Почему-то Хоук чувствует себя сейчас с ним так, будто Себастьян её сын, а она — его нерадивая мать, не оправдавшая детских надежд. — Прекрати этот балаган. Девушке это не к лицу. Хоук усмехнулась, безвольно откинув голову. Её звонкий смех отскакивает от высоких арочных колонн Верхнего города. Разбуженная кошка недовольно шипит, в одном из высоких окон кто-то закопошился. Себастьян решительно продолжает подниматься по недлинной — по его меркам — лестнице. Держать себя в руках выходит в присутствии трезвой Хоук, мягко говоря, проблематично, но нести её же абсолютно пьяную, обсуждающую с самой собой откровенную чушь, было немногим легче. Но Себастьян не жаловался. Ему нравилось держать в своих руках Защитницу и нести её так, словно та была его собственной королевой. Хоук — что-то большее, чем просто человек. Себастьян заметил это ещё с их первой встречи, когда она, весело улыбаясь, с невероятным грохотом раскрыла двери церкви — те с оглушающим треском врезались в стены, перепугали сестёр и вызывали недовольство Владычицы Эльтины. Себастьян помнит свой праведный гнев, который затмило удивление при виде девушки с длинными отливающими золотом волосами, в руках которой было его смятое объявление. Себастьян не мог совладать с собой — Хоук, как представилась незнакомка, с лукавой улыбкой смотрела на него из-под полуприкрытых век, пока её рука требовательно тянулась к нему. Сначала он не понял, что к чему и в забытьи растерянно коснулся губами тыльной стороны руки девушки, отчего та лишь фыркнула: "Что за детские забавы? Мне нужны деньги, а не поцелуи. За поцелуями я и в бордель схожу. Да и в конце концов, руки мне и мой мабари оближет. Деньги на стол, принц Чего-То-Там". Хоук — идеальный образец непокорности. — Не к лицу девушке! — въедливо произносит Хоук, её лицо искажает презрительная гримаса. — Я показывала в Лотеринге, что значит "не к лицу девушке", и тебе могу! — она злобно стрельнула в Себастьяна взглядом. Тот в ответ лишь состроил страдающее лицо, хотя в глубине души действительно чувствовал небольшую вину за то, что задел Хоук. — Полон раскаяния, монна Хоук. — То-то же. Себастьян с усмешкой разглядывает девушку на своих руках — Хоук не меняется. Что бы ни случилось, Хоук продолжает держать себя в руках. Себастьян невольно вздрагивает, будто кто-то с чувством прошёлся когтями по стеклу. Единожды лишь он видел потерю контроля бравой защитницы Киркволла: спина девушки сотрясалась от безудержных рыданий и всхлипов. Он помнит дрожащие руки Хоук, нависающие над лицом матери. Девушка словно боялась прикоснуться к ней: будто бы, если она коснётся лица Лиандры, то происходящее не окажется сном, а её смерть не будет иллюзией. — Кто дал тебе право?! — рёв боли и гнева отразился от стен. Хоук не знала, к кому обращалась точно: к убийце или погибшей матери. Как она могла оставить её? Как он посмел забрать у Хоук самое важное? Уголки глаз жгли слёзы, градом стекающие с щёк. В ушах девушки звенит какофония, отдающая пронзительной болью в голове. Хоук, не веря, смотрит на тело матери, неровный шов, пронзающий шею по кругу нитками, пропитавшийся кровью: она просто не может принять эту реальность за настоящую. Хоук спит, спит, спит. — Пожалуйста, — Защитница закрывает глаза и прижимает безжизненные холодные руки матери к своему лицу. — Пожалуйста, умоляю, я не хочу. Пожалуйста, пускай всё окажется сном. Пожалуйста, мама. — Хоук качается из стороны в сторону, не переставая молить. Ничего она не хотела так горячо, как спасения матери. Хоук проводит большим пальцем по щеке матери, продолжая прижимать её ладонь к своему лицу. Она смотрит на мать, чьи безжизненные глаза немигающим взглядом пронзают потолок. — Мама, пожалуйста, посмотри на меня. Я здесь, мама. Мать Хоук не отвечает. Тело Лиандры напоминает сломанную куклу, и Хоук медленно начинает походить на неё. Калейдоскоп воспоминаний сводит Себастьяна с ума: он с дрожью вспоминает то время. Глаза Хоук тогда преобразились, приобретя стальной блеск в своей синеве. Взгляд Хоук пугал: он был похож на взгляд самоубийцы с невероятной решимостью. После случая с Лиандрой Хоук часто ходила к Варрику, порой не уходя оттуда домой, в своё поместье. Она боялась остаться наедине с собой. Все остальные боялись того же, поэтому с Хоук непременно всегда оставался кто-нибудь рядом. — Себастьян? — Хоук щёлкает пальцами перед его лицом. И где же прячется эта хрупкость, с удивлением думает Себастьян. Пьяный румянец на лице Хоук становится ещё краше. — Поставь меня на землю. Себастьян с сомнением взглянул на девушку, болтающую ногами в воздухе. Воистину, Хоук есть сущий ребёнок. Спорить Ваэль не стал, аккуратно опуская девушку на каменные плиты. Они стояли прямо перед входом в поместье. Себастьян и сам не заметил, как они добрались до пункта конечного назначения. Хоук опирается руками о плечи Себастьяна и старается удержать себя от смеха. — Ну что, понравилось видеть меня беспомощной, а, Ваэль? — она пристально смотрит на мужчину исподлобья, не скрывая улыбки. Девушка проводит указательным пальцем по подбородку Себастьяна и, подтянувшись на носках, кусает его. — Тем не менее, — доверительно сообщает ему Хоук, кладя руки на свои бока, — даже в таком состоянии я способна тебя уложить. Хоук грозится кулаком. Себастьян опешил, удивление разливается в его голубых глазах. Хоук, тем временем, позволяет себе любоваться переливами аквамарина в его зрачках. — Хоук, — предупреждающий тон забитого агнца. — Остановись. Себастьян отстраняется, сохраняя серьёзный вид, но под этой равнодушной маской Хоук всё ещё видит проскальзывающее удивление. Ваэль потирает подбородок, чувствуя под пальцами следы укуса Хоук. Не больно. Странно. Хоук вообще странно себя ведёт. Особенно сейчас. Себастьян знает, что это значит и к чему ведёт. Заигрывания Защитницы казались принцу детскими шалостями. Он вспоминает собственное прошлое, наполненное воспоминаниями далеко не скромного служителя церкви. Он определенно не хочет её целовать. Хоук определенно не та девушка, с которой он бы связал свою жизнь. Эта мысль кажется ему слишком нереальной, чтобы быть правдой, поэтому он так отчаянно вдалбливает её себе в голову. Её губы мягкие. Это единственная мысль, бесцеремонно ворвавшаяся в стройную череду мыслей Себастьяна. Растерявшись, он отступает назад, пока руки Хоук требовательно обхватывают шею мужчины — ей определенно надоело ждать. Она всегда была быстрее Ваэля. Зелёные глаза разных оттенков прикрыты, а золотистые волосы шёлком касаются пальцев Себастьяна. Он слишком растерян, чтобы выдавить из себя хоть слово. Себастьян застыл каменным изваянием. Он забыл как дышать. Хоук касается его губ своими, слегка покусывая мягкую кожу. Себастьян не помнит своего имени, но сейчас ему кажется это неважным. Он крепко прижимает к себе девушку, отчего та улыбается: Себастьян чувствует это кожей. Молитвы теряются в её волосах, а данное обещание себе и Создателю становится слишком зыбким, почти невидимым. Ваэль исступленно покрывает кожу Хоук россыпью поцелуев, словно тело Хоук — Беленас, а его поцелуи — звёзды. Себастьян не находит слов, чтобы выразить свою любовь, поэтому делает это губами. Зелёные глаза напоминают ему о далёких холмах Старкхевена — глаза Хоук становятся ближе, чем собственный дом. Себастьян целует их, а она смеётся заливистым и беззаботным смехом, нежно держа его лицо в своих ладонях. Кажется, Хоук нравится разглядывать принца Старкхевена. Он губами касается её висков, тех, что так часто заставляют её морщиться от боли — Защитница уже привыкла к этому ежедневному испытанию. Его бедная, бедная Хоук. Он беспомощно сжимает её в объятиях. Себастьян искренне улыбается, оставляя целомудренный поцелуй на лбу Хоук: даже сейчас он продолжает сдерживать себя, но руки Защитницы, блуждающие по его рукам и шее заставляют невольно вздрагивать — в броне Себастьяна одна за одной расцветают белоснежным светом яркие бреши. Он теряется. Губы Хоук действительно мягкие. Она пахнет солёным ветром и подсолнухами, горечью вина и улыбками. Она продолжает горячо целовать его прямо у порога своего дома, требуя продолжения, и Себастьян даже не пытается вырваться. Рядом с Хоук он чувствует давно забытые понятия: тепло и уют. Себастьян медленно плывёт по течению, позволяя себе расслабиться, потому что тревоги, занимавшие его мысли, ушли прочь. Хоук уничтожила всё и воссоздала заново. Тяжелая ноша, ноющая в груди, болит чуть меньше, но не настолько, чтобы полностью забыть — этот долг перед своей семьей Себастьян никогда не забудет. Он должен помнить. Ваэль отстраняется, оставляя Хоук с вороватой ухмылкой на лице. Она с самым самодовольным видом проводит по своим губам пальцем, слизывая оставшуюся слюну. Себастьян чувствует себя наивным юнцом: краска заливает его щёки, а глаза блестят шальным блеском. Сердце вот-вот готово вырваться из груди. И это его имя было тем, что заставляло девушек трепетать, стоило им только услышать его? Себастьян закатил глаза, строго складывая руки на груди: Хоук, кажется, не меняется. До чего глупо он себя чувствует! Он кашляет в сложенную в кулак ладонь. — Так вот, — подходя к двери, лениво протягивает Хоук, — если в следующий раз захочешь поцеловать меня, можешь просто попросить, Ваэль. — Она разворачивается и посылает ему воздушный поцелуй. Дверь скрипит и закрывается, а Себастьян ещё несколько минут стоит в смятении перед порогом дома Защитницы. Он вспоминает мимолётное соприкосновение их губ и понимает, что ночь будет долгой.