сигаретный дым

Чанёль давится сигаретным дымом; точно также, как он давится своей собственной любовью. Той, которая рассыпается в руках лепестками алых роз. В груди невыносимо больно. Жжется. У него уже все равно бесполезно, даже кашлять как-то не слишком хочется, только все равно получается. Где-то на задворках сознания улыбается чертов Ким Чонин, у него улыбка обворожительная — читай, оскал. И это Чанёлю нравится. Нравится настолько, что пятый месяц он готов тонуть в красных лепестках, готов съедать их, топить в раковине или унитазе, заварить из них чай, не используя больше специальных чайных пакетиков — отвратительно и невкусно, но… С чего начинается любовь? — Пак Чанёль не знает, но думает, что с чего-то приятного и хорошего. С улыбки, например, а еще с какой-нибудь доброй и искренней просьбы: помочь, утешить, возможно, даже подать что-то. Только главное, чтобы никто не знал — у него безответная любовь, от которой, кажется, и умереть можно. От которой хочется выть и на дерево лезть, от которой… — Привет, — улыбается ему Ким Чонин, проходя мимо. Чанёль с треском ломается, а в горле встает очередной ком. Не какой-то простой, а самый болезненный, и если бы розы лезли так же, как и из земли, его горло давно бы было изрезано шипами. Он уже давно смирился, что у него красное на красном. Алые лепестки, окрашенные в дополнительный такой же, который называется кровью. Это вовсе не эстетично, скорее ужасно грустно, потому что знает только он сам. — Привет, — давит в ответ из себя Пак, проталкивая лепестки куда-то вовнутрь. Только бы не вырвались в самый неподходящий момент. У него лицо бледное и поскорее бы обратный отсчет, который уже вот-вот — ему пора за порог этого мира. Ему просто пора. Потому что чувство безысходности, которое он вынашивает глубоко внутри в собственной груди, дало ему слишком много бутонов. Эти цветы — слишком тяжелая ноша, от которой он не в силах избавиться. Потому что Чанёль слаб, чтобы просто подойти и сказать такое желанное для него самого «люблю». Потому что отказ для Чанёля — верная гибель, только вот… — Сигарета есть? Чанёль почти уверен, что Чонин не курит, но протягивает ему пачку, стараясь не смотреть в глаза, не смотреть на чужие руки. Он должен быть собранным — один неверный жест, взгляд: поток цветов будет вырываться из его груди с новой силой. Может, ему это правда уже не нужно? — Чанёль сомневается, делает ошибку за ошибкой. — Держи, — улыбается, смотрит на Ким Чонина и задыхается. Простая реакция на собственные действия — разрушающая. Последний шаг в пропасть, из который уже никогда не выбраться. Чонин смотрит на него и улыбается, будто знает о его болезни. Знает, что он ее виновник. Чанёль очень надеется, что это совсем не так. Что он не показывает вида и все хорошо, но красные лепестки подступают к горлу. Он чувствует их горьковатый вкус вкупе с ржавым послевкусием собственной крови. — Оу, — будто высмеивая, говорит Чонин и затягивается. — Красные розы такое убожество. В них нет ничего хорошего. Люди говорят, что это символ страсти, бесконечной любви. Я думаю, что это символ тупости. Чонин хмыкает и делает еще одну затяжку. Чанёль откашливает новые лепестки, затем, кажется, бутоны. Ему нечем дышать. Ему не во что верить. Потому что каждое новое слово Ким Чонина разрушает его еще больше. — Выдуманная болезнь — поверил и ты пропал. Не лучше ли просто не любить? — опять эта улыбка-оскал. — Ненавижу красные розы. Как по мне, белые лилии куда красивее. Чонин выбрасывает окурок, вместе с этим выбрасывая, кажется, и сердце Пак Чанёля. Потому что слишком много боли в этих простых словах. Они с Чонином живут в разных реалиях: у одного цветы в легких, у другого — просто сигаретный дым. Чанёль оседает на землю, не может втянуть в себя воздух. Красный лепесток застревает где-то в горле. Обратный отсчет уже на самом деле давно пошел.