Гниль

Энола Шотти даже представить не могла, что попадет в настоящий Ад, согласившись стать женой баронета Томаса Шарпа. Если бы только она смела ожидать, что ждет ее в заброшенном Аллердейл Холле… Если бы только она догадалась об ужасах поместья на холме… то волосы встали бы дыбом. Она бы наверняка отказала прекрасному мужчине с такими грустными и прозрачными глазами. Она бы жестко повела себя и прогнала бы чету Шарпов подальше от ее огромного светлого дома. Но Энола не знала о страшном секрете, который так трепетно хранили брат с сестрой. Не знала, поэтому, как глупый мотылек, полетела на огонь улыбки Томаса. Они познакомились в солнечной Италии на балу, который давал мэр города. Молоденькая женщина была совершенно очарована баронетом. Статный мужчина галантно подал ей руку и рассказал о секретах вальсирования. - С идеальным партнером свеча в руке никогда не погаснет, - сказал Шарп. Даже сейчас Энола помнит, как брюнет, тепло улыбаясь, протянул ей руку. И Шотти не отказала. Англичанин закружил женщину в танце. Его правая рука лежала на спине, а левая держала свечку. Энола, не отрываясь, смотрела в голубые глаза баронета и медленно плавилась под пронзительным взглядом партнера. Шаг-шаг-поворот… Сердце стучало так быстро, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Все лица вокруг слились в одну какофонию. Шаг-шаг-поворот… Кровь прилила к щекам, окрашивая их в предательский румянец. Дыхание участилось, и Шотти слегка приоткрыла рот, чтобы глотнуть воздуха. Когда танец закончился, разодетые в пух и прах кавалеры и дамы принялись им аплодировать. Энола взволнованно смотрела на Томаса, и не сразу заметила, что свеча потухла. Но разве это имеет значение? Разве не главное то, что во время танца их окутал магнетизм? Поглощенная в думы женщина не заметила холодной усмешки Люсиль Шарп, которая аккомпанировала им на пианино. Презрительный взгляд изящной леди Шарп был способен превратить в лед. Но ядовитая ухмылка пропала так же стремительно, как и появилась. И когда Энола повернулась и посмотрела на Люсиль, та одарила ее ласковой улыбкой. С этого дня Шотти замечали в компании английского баронета. Они могли часами разговаривать о всякой ерунде. Энола, которая славилась острым умом и красочной речью, была прекрасной собеседницей. Женщина с жаром впитывала в себя все, что говорил Томас. Даже если англичанин пытался объяснить ей принципы работы комбайна по добыче красной глины, Шотти выглядела заинтересованной. Молодой мужчина часто приглашал ее на конные прогулки. И, пожалуй, это было самое прекрасное время препровождения. Энола помнит, как ретивая лошадь понесла и сбросила ее. Перепуганная женщина даже боли не чувствовала от шока. Она попыталась подняться, но сломанная нога не дала этого сделать. И тогда появился он, прекрасный принц. Томас взволнованно допытывался о самочувствие, а когда понял, что Энола получила травму, подхватил легкую, как пушинку, женщину на руки. Шарп ловко управлял лошадью, придерживая Шотти за талию. Женщина жалась к мужчине, ища в нем защиту. Как будто его присутствие смогло заглушить боль. Но природа словно насмехалась над наездниками – они попали под дождь. Точнее это был самый настоящий ливень. Тяжелые, крупные капли барабанили по листьям и земле. Потоки воды стекали по фигурам наездников. Шелковая рубашка Томаса прилипла к груди, обрисовывая стройное тело. Энола, сотрясаемая мелкой дрожью, старалась унять «безумную пляску зубов». От холода зуб на зуб не попадал. Поэтому женщина мысленно поблагодарила Бога, когда взору уставших путников предстала небольшая сторожка. Как удивился старичок-лесник, когда увидел голодных, промокших насквозь господ. Тут же им были предоставлены теплая каша и шерстяные полотенца. - У нас все по-простому, я не могу угостить вас деликатесами, - предупредил старик. Но, завернувшиеся в теплый плед и ощущающие голод путешественники, с жаром набросились на простое кушанье. Энола с удивлением отметила, что ничего вкуснее не пробовала. Томас легким кивком подтвердил ее слова. А потом лесник перевязал ногу женщине, не позволяя ей дотрагиваться до больного места. Шотти, практически полуголая, расплетала мокрые волосы, жутко краснея и, представляя, как она выглядит со стороны. Баронет тактично отвернулся и неторопливо пролистывал книгу, которую взял со стола. Он повернутся только один раз, когда копна каштановых волос покрыла точеные плечи, с которых съехал плед. Энола этого не заметила. А если бы она поймала полный смущения взгляд, то наверняка умерла бы со стыда. В этот вечер они много разговаривали. Глаза Шотти сверкали, щеки пылали здоровым румянцем, а волны каштановых кудрей падали на высокую грудь. Никогда еще Энола не была такой красивой. Мистер Шарп видел это, и его лицо светилось радостью. Здесь, вдалеке от колючих глаз сестрицы и скучного придворного этикета, путешественники чувствовали себя свободными. Единение душ, вот как это называется. Но невидимые крылья быстро исчезли, когда оба снова оказались в городе. Нет, они не перестали общаться. Но небольшая неловкость возникла между ними. Разве можно стать более открытым, еще сильнее оголить свою душу? - Что я еще могу сказать о себе? Я, как на ладони, – размышляла Энола. Теперь при беседе женщина тревожно комкала тонкими пальцами юбку платья цвета шампани. Томас грустно улыбался и со временем стал появляться в богатом доме Шотти все меньше и меньше. А потом он исчез совсем, забрав с собой душевное спокойствие женщины. Как убивалась Энола, как корила себя за глупость и простоту. Наконец, когда глаза брюнетки подернулись пеленой от слез и бесстыдно опухли, раздался звонок в гостиной. Ловкая служанка, почтительно склонившись, объявила, что сэр Томас Шарп просит аудиенции. Энола торопливо вытерла слезы тыльной стороной ладони и ужаснулась, взглянув в зеркало. На нее смотрела зареванная, раскрасневшаяся незнакомка. Куда делось изящество лица и его тонкие черты? - Ах, как дурно я выгляжу! Шотти быстро смочила шелковый платочек водой из хрустального графина и освежила лицо. Затем женщина поправила локоны, выбившиеся из прически. Глубоко вдохнув, Энола попыталась унять сердцебиение. И именно в этот момент дверь в ее покои отворилась, и в комнату вошел Томас Шарп. Мужчина был бледен как смерть, и нервно теребил цилиндр. Шотти, повинуясь секундному порыву, хотела кинуться к англичанину и обнять. Но скованность баронета озадачила ее. - Я хотел уехать. Я видел, как вы изменились в последнее время, и мучительно думал, чем же я вызвал такое состояние. Но чем дальше я был отсюда, тем больше мое сердце болело и разрывалось на кусочки. Ах! Энола слегка покачнулась и оперлась о столик из красного дерева. Только бы не упасть от перенапряжения! Томас, увидев, что женщина едва держится на ногах, хотел было броситься к ней, но так и замер на месте. Его вид выражал растерянность, а глаза лихорадочно блестели. Мужчина шагнул вперед и тихо произнес: - Я не могу ничего изменить хоть мне этого и хочется. Видимо, я – эгоист. Энола судорожно вздохнула и слабо улыбнулась. Только потом, спустя несколько месяцев она поняла значение данной фразы. Томас знал, к чему все это приведет, но упорно гнул свою линию. Мужчина знал, что любовь расцветает нежными бутонами роз в душе у Шотти. Знал и был беспощаден. Шарп испытывал искренний интерес и влечение к молоденькой женщине. Его эгоистичная натура требовала обладания состоянием барышни и ее чувствами. - Хороший вариант, - одобрительно заметила Люсиль, когда англичанин объявил ей, на ком остановил свой выбор. Хороший вариант. Но почему так болезненно сжималось сердце? Почему в самый подходящий момент Томас сбежал как последний трус? О, как была недовольна сестра. Ведь столько времени они потратили зря. Томас честно хотел уехать, исчезнуть и больше не появляться перед глазами мисс Шотти. Но… но мужчина проиграл самому себе. Он мучительно желал видеть начитанную брюнетку рядом с собой. И пусть даже Энола сгорит в кровавом пламени, но на миг Шарп испытает нечто новое. Это пугало его. Странное чувство было доселе неведомым. И даже Люсиль не догадывалась о нем. Пышущая здоровьем, молодостью и красотой Энола отличалась от Памелы Аптон и Маргарет Макдермотт. Она другая. Именно поэтому Томас сделал свой выбор. Несчастная Шотти даже не предполагала о душевных терзаниях баронета. Если бы она только знала… Шарп стоял неподвижно как античная статуя. Его бледное лицо контрастировало с черным шелком костюма. Наконец, спустя некоторое время внутренней борьбы, мужчина шагнул вперед и, произнеся пламенную речь, протянул рубиновое кольцо. Энола, как зачарованная смотрела на кровавый камень, и, более ничем не сдерживаемая, громко разрыдалась. Она дала свое согласие. Утонув в крепких объятиях Томаса, женщина плакала и прижимала к груди руку с драгоценным перстнем. Они сыграли пышную свадьбу в Италии. Энола лично занималась всеми приготовлениями. Ведь она выходила замуж в первый и последний раз. Свадьба поражала обилием шелка и драгоценностей, изысканных блюд и вин. Шотти могла позволить себе такую прихоть, так как она была баснословно богата. По ее желанию всю церковь заставили корзинами с белоснежными лилиями. К тому же, каждый гость должен был прикрепить данный цветок к своему одеянию. Дамы крепили массивные бутоны к корсажу, а мужчины – к головным уборам. Сама невеста красовалась в шикарном кружевном платье с таким длинным шлейфом, что маленькие девочки, которые несли его то и дело спотыкались. Сэр Томас тоже сверкал великолепием. Его идеальный черный бархатный костюм подчеркивал стройное подтянутое тело. Волосы цвета вороного крыла были аккуратно зачесаны. Но лицо мужчины по-прежнему бледнее снега. Он словно еще несколько секунд раздумывал перед тем, как произнести клятву священнику. А когда заветные слова сорвались с его губ, глаза Люсиль полыхнули пламенем. Капкан захлопнулся. Но разве хоть кто-то обратил на это внимание? Разве кому-нибудь было дело до высокой молчаливой женщины, которая торжествовала? Энолу полностью поглотило чувство безграничного счастья и ей думать не хотелось о чем-то другом. Она тонула в голубых глазах своего мужа. Тот улыбался ей своей сдержанной улыбкой. На его лице мелькали смешанные чувства – радость и страх. Мужчина взирал на новоявленную леди Шарп с торжественной горечью. Разве он не получил того, что желал? Разве не должен он ликовать от победы? Когда его губы прикоснулись к губам Энолы, мужчина поймал себя на мысли, что они слегка горчат. Словно ягоды пироканты. Какая грустная ирония. Новобрачная светилась от гордости. Она не отпускала руки Томаса и, весело смеясь, называла себя миссис Шарп. - Ты уезжаешь сразу после свадьбы? – удивленно спросила Энола у Люсиль. - Да. Прости за скорый отъезд, но я должна приготовить Аллердейл Холл к встрече с новой владелицей, - холодно улыбаясь, заметила свояченица. - А пока сестра будет колдовать над родовым поместьем, я покажу тебе мир, - тихо шепнул Томас. Энола покраснела. Ее воображение нарисовало медовый месяц в Париже. Концертные залы, прекрасные отели, верховые прогулки и любовь, бесконечная любовь. Люсиль усмехнулась и обняла невестку. Затем бросила выразительный взгляд на Томаса: - Смотри, ничего не испорти! - Доверься мне, сестра. Все будет прекрасно, - смотря в глаза Эноле, тепло произнес мужчина. Она опять ничего не поняла. Слишком счастлива, слишком влюблена… Как же он устал… Он не подведет сестру, которая надеется на него. Не подведет… Медовый месяц пролетел под запах хрустящей французской булки и пьянящего шампанского. Томас был идеальным мужем – заботливым и ласковым. Он так трепетно относился к Эноле, что невольно вызвал зависть у всех дамочек. - Право, милочка, я вам так завидую, - призналась миссис Кларк, с которой молодожены познакомились в опере. Эта полная, дородная дама, обвешанная драгоценностями, вызвалась быть провожатой по улочкам Парижа. Она зазывала Шарпов к себе в особняк, где устраивала пышные обеды. Ее муж, мистер Кларк, англичанин волею судеб поселившийся во Франции, часто вел беседу о далекой Англии. Томас охотно делился последними новостями и рассказывал о своей идее по добыче глины. По вечерам чета Шарпов засиживалась в комнате отеля. Энола читала вслух сонеты Шекспира, а Томас лежал на кожаной тахте, почти соприкасаясь головой с шелковым кремовым платьем жены. Свечи, горевшие в золоченых подсвечниках, отбрасывали тени на стены и мебель. А через открытые ставни долетала легкая музыка и веселый гомон людей. Все это создавало уютную домашнюю атмосферу. Леди Шарп была счастлива. Да и сам Томас вдали от Италии стал раскованнее и восторженнее. Он, словно маленький ребенок, радовался несущественным вещам. Сколько впечатлений у него было от драматической постановки театра. И как потом он горячо спорил с женой о чувствах главного героя. А как мужчина сиял, когда они посетили биологическую выставку. Да, Энола была определенно счастлива. Единственное, что омрачало ее - отсутствие близости. Томас мог обнимать ее, прикасаться губами к волосам или румяным щекам, но на этом все и заканчивалось. Ночи тянулись однообразной пеленой – Шарп целовал жену в высокий лоб и укрывался шелковым одеялом. Энола терпеливо ждала, когда ее муж прикоснется к ней. Однажды она опустила ночную рубашку так, чтобы были видны точеные плечи и кусочек оголенной груди. Но Томас оставался по-прежнему спокоен. Наконец, уставшая бороться с подступающей дремой, леди Шарп повернулась на бок и закрыла глаза. Проснулась она от легкого прикосновения к щеке. Тонкие пальцы медленно скользили по коже лица, спускаясь к шее. Женщина решила не открывать глаз, тем самым не выдавая того, что сон покинул ее. Тем временем, подушечки пальцев невесомо дотронулись до груди, задержались на долю секунды и исчезли. Энола испытала жуткое разочарование. Она чуть не вздохнула. Вовремя прикусив язык, женщина приоткрыла глаз и разглядела темную фигуру Шарпа, отвернувшегося от нее. Новобрачная с тоской сверлила взглядом спину мужа. Как же он не понимает, чего она хочет? Или он не желает ее? Отбросив назойливые мысли, женщина снова провалилась в глубокое забытье. Наутро они пили чай из фарфоровых чашек в баре-ресторане отеля. Томас по-прежнему был мягок и заботлив. Он помешивал чай посеребренной ложечкой и, улыбаясь, составлял экскурсионный план. Затем баронет сделал глоток ароматного напитка и произнес: - Прекрасный чай, но Люсиль заваривает лучше. Энола невольно поморщилась. Люсиль. Эта женщина незримо присутствовала с ними в течение всего медового месяца. Не было бы такого момента, чтобы англичанин не упомянул ее. В театре, в ресторане или на прогулке – Томас всегда вспоминал о сестре. Сначала Энола радовалась такой крепкой семейной связи, но постепенно это стало надоедать и настораживать. «Что плохого в том, что Томас так любит сестру? Разве это не замечательно?» - размышляла Энола. Она не понимала причину своего беспокойства и ужасно злилась. Баронет не замечал перемены в жене, когда заговаривал о Люсиль. Или делал вид, что не замечал. Иногда казалось, что молодой англичанин жил в своем собственном мире, ограниченном сестрой и Аллердейл Холлом. Поэтому минуты, проведенные вдали от Люсиль и поместья, были так ценны. Но все хорошее когда-либо заканчивается. Закончился и медовый месяц. Супруги добрались до Камберленда - города, который располагался на севере Англии. Именно там, среди холмов и маленькой деревеньки находилось родовое поместье Шарпов. Здесь, вдали от прекрасного, светлого и шумного Парижа, Энола почувствовала себя неуютно. Англия встретила новобрачных проливным дождем и промозглым холодом. На землю тихо опускалась осень. Но не из-за этого молодая женщина зябко куталась в теплую шаль. Что-то тоскливое и мрачное нависло над ней. Печаль не мог прогнать даже Томас, который заботливо обнимал Энолу. Чтобы доехать до Аллердейл Холла они арендовали открытую повозку. Извозчик, мужчина с побелевшими от седины висками, молча управлял лошадью. Он только изредка перебросился парой слов да покосился на леди Шарп. От проницательного и сожалеющего взгляда, Энола невольно поежилась. Казалось, извозчик молча говорил, чтобы она убиралась от сюда куда по дальше. И, черт возьми, женщина захотела это сделать. Немедленно. Но повозка уже остановилась около ворот поместья, лишая выбора новоявленную леди Шарп. Ее сердце глухо ударилось, а внутренности завязались в узел, когда женщина взглянула на свой новый дом. Такого плачевного состояния она не ожидала. Мрачное поместье давило на сознание и заставило похолодеть пальцы. Неужели она будет тут жить? Этот дом скорее подходил на обиталище призраков нежели на жилое помещение. Но стоило Эноле взглянуть на Томаса, как она сразу поняла, что тот любит поместье. «Вложу все свои деньги, чтобы вернуть Аллердейл Холл в прежнее состояние», - мысленно поклялась женщина. В тот день Энола прилежно раскладывала вещи в опочивальне и помогала с готовкой Люсиль. Слуг Шарпы не держали, поэтому вся бытовая суета легла на плечи сестры Томаса. Женщина ловко управлялась с домашними делами. Она гордо вышагивала по сырым половицам и позвякивала связкой ключей. Люсиль представляла собой монолит, тяжелую ледяную глыбу, которую трудно сдвинуть с места или смутить. Именно в тот день Энола поняла, что никогда не станет настоящей хозяйкой в Аллердейл Холле. Дом словно сам жил своей жизнью, тяжело дыша – ветер попадал в щели и протяжно завывал, морозя итальянскую жену. Ее согревали лишь Томас и горький чай, который подавала ей Люсиль. Поначалу напиток из ягод пироканты жег желудок, но постепенно Энола привыкла к его необычному вкусу. Свояченица щедро подливала горячий чай в фарфоровую чашку и буквально следила за тем, чтобы невестка выпивала все до последней капли. - Если ты заболеешь, дорогая моя, Томас мне никогда не простит, - криво улыбалась женщина. Один день тянулся за другим, и каждый последующий был похож на предыдущий. Энола любила засиживаться в библиотеке и читать перед камином. Правда иногда ей казалось, что портрет Беатрис Шарп – матери новых родственников - пристально наблюдает за ней. Новый дом женщина искренне не любила – мрачная и тоскливая обстановка нервно действовала на впечатлительную натуру. Тяжелое дыхание поместья настораживало и заставляло дрожать от холода, а ванна, из крана которой текла красная как кровь вода, наводила жуткое уныние. Помимо пыльных книг женщину спасали прогулки по саду Аллердейл Холла. Она любила аккуратно вышагивать по двору или наблюдать за работой Томаса. Муж упорно трудился, стараясь заставить работать комбайн по добыче глины. Баронету помогал Финли – единственный старый слуга Шарпов. Старик обожал молодого хозяина, и общался с ним по-отечески ласково. Томас отвечал ему взаимным уважением. Слуга, казалось, был приложением к дому – такой же древний и угрюмый. На Энолу он смотрел как на пустое место. «Бедный старик, видимо уже давно выживший из ума, ты видишь смысл своего существования в развалинах Аллердейл Холла и в дружеской улыбке Томаса», - грустно размышляла леди Шарп. С каждым новым днем ее силы таяли. А однажды, на шелке подушки она нашла кровь. Это испугало женщину. Энола хотела рассказать обо всем супругу, но что-то удерживало ее. Однако Томас видел, что жена становилась все бледнее и тоньше. Он старался не оставлять ее и часто находился рядом, тем самым возмущая Люсиль. - Она заболевает, - тихо говорил Шарп. - Конечно, заболевает, - с сарказмом отвечала сестра, - разве у нее может быть другой исход? И все же баронет надеялся. По вечерам он обнимал продрогшую Энолу и нежно целовал ее в щеку. Мужчина рассказывал ей истории и покачивал на руках, дожидаясь пока жена уснет. Иногда леди Шарп долго не засыпала, и они болтали. Энола, краснея, говорила о будущем: - Поскорее бы получить бумаги от адвоката и обустроить поместье! Я так хочу, чтобы дом снова стал живым. Только представь Аллердейл Холл, наполненный голосами друзей и … возней детей! Англичанин стремительно бледнел и устало зарывался носом в каштановые кудри: - Да, это было бы … чудесно… Но бумаги сейчас не сделают погоды, - неожиданно выдал Томас. - Почему? – удивленно спросила женщина. Она даже освободилась из объятий мужа и, хмурясь, посмотрела на него. Мужчина выдержал тяжелый взгляд супруги и вкрадчиво повторил: - Бумаги не нужны сейчас. - Разве доверенность не позволит восстановить особняк? Ведь это то, к чему ты стремишься … мы стремимся! Томас прижал к груди Энолу, слегка покачивая ее. В комнате повисло тягостное молчание. Женщина поняла, что разговор окончен и обиженно надула губы. Она медленно скользила глазами по комнате, обдумывая слова супруга. Он что-то не договаривает. Вот только что… Наконец леди Шарп остановила взгляд на золоченом подсвечнике. Свечи горели ровным, тусклым пламенем. Мрачные тени темной рябью плясали на стенах. Как призраки… - Мы с тобой больше не танцевали вальс, - неожиданно заметила Энола. – Я хочу попробовать еще раз. - Может быть не сегодня – тебе лучше поспать? – осторожно пробормотал Томас. - Пожалуйста… Энола умоляюще посмотрела на мужа, и сэр Шарп не смог отказать. Мужчина выпустил жену из объятий, поднялся с кровати и аккуратно вытащил свечу из подсвечника. Пламя играло на бледном лице англичанина, изменяя цвет кожи в болезненно желтый. Казалось, даже голубые глаза потемнели. Энола невольно вздрогнула, про себя отмечая, что супруг похож на восковую фигуру. Но женщина быстро отогнала глупые мысли и смело вложила тонкую ладонь в ладонь Томаса. Они снова закружились в вальсе. Только на этот раз не было ни музыки, ни гостей, ни светлого огромного зала. Их окружала только темнота, холодная и вязкая. Но Шарпов это не интересовало. Шаг-шаг-поворот… Энола не сводила глаз с мужа. Его руки, касающиеся ее, словно прожигали тонкую сорочку насквозь. Воздуха снова не хватало, а сердце билось слишком сильно. Грудь Томаса быстро поднималась и опускалась. Он тоже не успевал за бешеным вихрем танца. А потом мужчина наклонился и поцеловал ее долго, страстно, отчаянно. Тонкие пальцы запутались в каштановых кудрях. Энола прильнула к баронету, вдыхая пряный запах. Голова кружилась от вальса и близости мужа. Томас отстранился так же неожиданно, как и поцеловал. Глаза англичанина блестели, а дыхание было частым и рваным. Женщина аккуратно обхватила ладошками лицо мужа и сама прикоснулась к его губам нежно, трепетно. Затем Энола посмотрела и свечу и нахмурилась. - Опять потухла… как обидно! - Я научу тебя вальсировать, - тихо прошептал Томас, обнимая супругу. В тот момент Энола подумала о том, что все изменится. Все снова будет прекрасно. Но время шло, а промозглый Аллердейл Холл по-прежнему наводил уныние. Однажды Энола заметила, что Люсиль насыпает ей чай из синей банки, а себе и Томасу – из красной. Свояченица внимательно следила затем, чтобы содержимое точно попало в чашку невестки. А когда Люсиль щедро посыпала чаинками дно фарфорового изделия, то отряхнула руки. Это удивило и насторожило женщину. За обеденным столом Энола чувствовала тяжелый взгляд сестрицы, и даже веселая болтовня мужа не придавала воодушевления. Женщина внимательно наблюдала за Люсиль из-под опущенных ресниц, и отвечала Томасу невпопад. Когда же свояченица потянулась к чайнику, то Энола шумно выдохнула: - Я хочу попробовать другой чай! Брюнетка медленно подняла голову и уставилась на женщину. Глаза Люсиль, казалось, вот-вот выпрыгнут из обрит. Но леди Шарп была прекрасной актрисой и поэтому быстро изобразила улыбку. - Не думаю, что тебе понравится другой напиток – он еще более горький. Ты не привыкнешь к нему. - Я хочу этот чай! – упрямо повторила Энола. - Налей ей, - отстраненно произнес Томас. - Чай не придется по вкусу твоей жене! - Люсиль, прошу тебя… Свояченица зло скрежетнув зубами, раздраженно плеснула чай в чашку. Да так сильно, что часть напитка оказалась на скатерти. - Только смотри, я тебя предупреждала! Вкус горячего напитка и вправду оказался другим. Он был более натуральным. Чай не жег горькостью язык и небо, и проглотить его не составило особого труда. Под пронзительным взглядом Люсиль, Энола выпила все до последней капли. После обеда, женщина поймала Томаса за руку, и тихо прошептала: - Я бы хотела почаще пить чай из красной банки. - Да-да, конечно, - рассеянно ответил баронет. Томас видел, как разозлилась Люсиль. Но душа англичанина ликовала – супруга оказалась на редкость внимательной. Каким образом она догадалась про чай, мужчина не знал, да и ему было все равно. Главное, что Энола не стала пить эту гадость. В сердце Томаса затеплилась робкая надежда – неужели все измениться? Неужели влечение, сияющее дрожащим пламенем свечи, сможет окрепнуть? Энола – страстная, умная, начитанная женщина. Томас искренне восхищался ей. Он сразу заметил, что женщина чувствовала себя неуютно в мрачном Аллердейл Холле. И дом ей не нравился не потому, что он не походил на роскошный особняк в Милане, а потому, что супруга словно чувствовала проклятие, довлевшее над родовым поместьем. «Смогу ли я ее спасти?» - рассуждал мужчина. Томас всегда был в тени сестрицы, всегда молча повиновался ей, а она крутила им как ей вздумается. Люсиль придумала этот коварный план, а он согласился. ОН выбирал жертв, и не испытывал угрызения совести. Точнее, совесть скреблась где-то в самых отдаленных уголках черной души, но баронет с легкостью успокаивал ее. Сейчас же все по-другому. Энола – воздушное создание, переполненное жизнью и теплом. Она не Маргарет Макдермотт, которая доживала последние годы, и не болезненная крошка Памела Аптон. Их смерть в какой-то мере была гуманной, лучшим даром безумных Шарпов. Их никто не искал, они никому были не нужны. У Энолы тоже не было близких родственников: только троюродная сестра, которая иногда писала письма. Но это было так редко, что Томас мог бы по пальцам пересчитать белоснежные конверты – два. Хотя может быть их было и больше – предприимчивая Люсиль тщательно проверяла почту супруги и прятала ненужные письма. «Любовь моя, как мы далеко зашли, - тоскливо думал мужчина, - не хочу делать тебе больно, но и ее не хочу потерять…» Так сумеет ли он спасти Энолу? Эта навязчивая мысль терзала его с утра до вечера. Особенно сильно она разгоралась, когда англичанин зарывался носом в каштановые кудри жены. - Ты очень мягкий человек, твоя сестра жестче, - как-то заметила она. Томас не стал отрицать. Да, он такой, какой есть. Но он все же мужчина, и поэтому так сложно сдерживать желания. «Я буду тверже», - давал себе зарок Шарп, но всегда обманывал себя. Вся твердость разбивалась о холодные глаза Люсиль. - Сделай хоть что-нибудь сам, - едко говорила сестра. И он делал – старался не замечать мучительной кончины жен, и мрачное угасание Энолы. Но это было сначала, а сейчас баронет отчаянно хотел уберечь супругу… ничего не делая при этом. Что ж, это его личное маленькое проклятие. Миссис Шарп иногда так смотрела на баронета, что тот сгибался под тяжестью взгляда. Женщина словно знала о намерениях новых родственников. - Почему у нас нет совместных фотографий? – удивленно вопрошала Энола. И Томас не смог ей отказать. Сам он не любил вспышки и картонные позы. Лица на матовых листах не отражали истинные эмоции. К тому же, в подвалах мрачного поместья были спрятаны фотографии с предыдущими женами. Это разрушало англичанина изнутри и наводило на грустные мысли. Но фотограф все же приехал, а Энола была великолепна в своем любимом белом платье. - Встаньте друг к другу поближе. Вот так! – суетился фотограф. Он носился из одного угла в другой, постоянно подбегая и поправляя кружева на платье леди Шарп. - Сэр, улыбнитесь: посмотрите на жену. Разве она не прекрасна? Наконец фотограф скрылся за черной шелковой тканью, потянулся к крышке и вдруг снова подскочил к супругам. - Нет, это никуда не годиться! Чего-то не хватает! – раздраженно восклицал мужчина. - Может быть чашки? – криво улыбаясь, заметила Люсиль. - По-моему будет чудесно смотреться. Все это время баронесса стояла, опершись на книжный шкаф, и внимательно взирала на съемку. Женщина аккуратно подала фотографу изящную фарфоровую чашку. Ту самую, из которой Энола пила горький чай из пироканты. Новобрачная передернулась, когда фотограф всучил чашку ей в руки. Только ободряющее прикосновение Томаса смогло успокоить женщину. Потом, рассматривая матовые листы, миссис Шарп заметила, что ее лицо выглядело восковым и картонным. «Как у мертвеца»! – подумала Энола и сама испугалась этой мысли. В последнее время состояние ее заметно улучшилось – может женщина привыкла к климату Англии или же все дело в том, что Томас давал ей пить чай из своей чашки. Делал он это незаметно. Скрытность, с которой сэр Шарп проделывал маленькую махинацию, поражала Энолу. Мужчина настолько ловко менял чашки, что женщина только диву давалась. - Видимо, напиток из ягод пироканты вреден для тебя, - бормотал Томас. – Люсиль очень переживает за твое состояние… Переживает. Ну-ну. Миссис Шарп помнит, с какой злостью свояченица налила чай, предназначавшийся ей и брату. «Поскорее бы получить бумаги из Милана, и я попробую уговорить Томаса уехать из Камберленда», - думала женщина. Поэтому, когда документы оказались у нее на руках, она подписала их безо всяких раздумий. И именно с этого дня самочувствие резко ухудшилось. Порой Эноле было трудно дышать, а на подушке появлялись свежие пятна крови. Один раз Томас застал жену, упорно оттирающую вязкую красную жидкость с уголков губ. Женщина, краем глаз увидев супруга, поспешно спрятала кружевной платок в складках белоснежного платья. Лицо англичанина перекосилось, а глаза наполнились таким ужасом, что Энола задрожала. - Что это? – выхватывая платок у супруги, выдохнул мужчина. Баронет уставился на кровь, алеющую на кружеве, потер пятно пальцем. Жидкость, еще не успевшая впитаться в ткань, окрасила подушечку пальца. - Ты пьешь чай?.. - Только тот, что даешь мне ты, - быстро ответила Энола. Вдруг ее осветила догадка, которую она так упорно отбрасывала от себя: - Что было в том напитке? Чем так упорно поила меня Люсиль? Яд? - Нет-нет… нет… Томас мысленно выругался. Трус, какой же он трус! Неужели так сложно все рассказать? «Ведь ты хочешь спасти ее!» – напомнил себе мужчина. - Я хочу уехать! – резко сказала Энола. – Ты поедешь со мной? Ты же любишь меня? - Уехать? – медленно переспросил Томас. Такая мысль ему никогда не приходила в голову. А что если и в правду исчезнуть из Камберленда? Оказаться отсюда далеко-далеко? Энола молча ждала ответа. С каждым днем желание покинуть Аллердейл Холл крепло все сильнее. Но уедет она только с мужем. Неприязнь к Люсиль росла так же быстро. По реакции Томаса, Энола окончательно убедилась, что та что-то подсыпала ей в чай. И пусть супруг не признается в этом, но … - Так что же? – не выдержала женщина. - Ложись спать. Тебе нужно отдохнуть, - устало ответил мужчина. На лице Энолы отразилось разочарование, но она не собиралась отступать. Брюнетка шагнула к баронету и порывисто обняла его. Прижавшись щекой к груди мужа, женщина горячо зашептала: - Прошу, уедем вместе… я люблю тебя… люблю больше всего на свете. Мы справимся только вдвоем. - Милая, - как же Томас был рад, что не видит глаз жены, иначе бы он не выдержал молящий взгляд, - мне нужно подумать… - Обещаешь? – воодушевленно встрепенулась Энола. - Да. Женщина, окрыленная ответом мужа, позволила взять себя на руки и уложить в постель. Томас накрыл ее одеялом и поцеловал в лоб. Затем секунду поразмыслив, баронет поцеловал жену в губы легко и невесомо, словно крылья бабочек коснулись ее. Энола почувствовала непреодолимую усталость, но все же нашла в себе силы сжать руку англичанина. - Ты куда? - Я должен подумать. Спи. Я скоро приду. Сон Энолы был тревожным – женщина то бежала куда-то, то проваливалась в пустоту. Когда же она, задыхаясь от кашля подскочила на кровати, то увидела, что супруга не было рядом. Женщина провела рукой по покрывалу – пальцы соприкоснулись с холодом. Значит, баронет еще не ложился. - Я должна найти его, - тихо, но твердо сказала Энола. Женщина откинула одеяло и, захватив канделябр, прошлепала по длинному коридору. Темные стены, темные полы… весь Аллердейл Холл тонул во мраке. «Извилистые лестницы, скрипящие половицы, душный воздух и ночные бабочки – вот мои товарищи по несчастью», - с горечью думала Энола. И все же - почему Люсиль подсыпала ей что-то? Может быть, она невзлюбила невестку или не хотела ни с кем делить брата? От этой мысли женщину даже передернуло. Тихий разговор заставил Энолу замереть на месте. Брюнетка медленно повернулась и пошла на звук. Голоса раздавались из-за двери комнаты Люсиль. Сама дверь была приоткрыта, и лунный свет, смешивающийся с пламенем свечей, падал через щель на пол. Энола аккуратно подошла поближе и заглянула в щель. Она увидела ее. Люсиль, совершенно обнаженная, вальяжно развалилась на кровати. Ее голова была откинута назад, и волны черных волос водопадом падали на покрывало. Вся ее фигура дышала утонченностью и развязностью. Высокая белая грудь мерно поднималась и опускалась при вздохе-выдохе. Кожа, молочная белая, как будто светилась в лунном сеянии. - Неужели мы должны это сделать? – раздался неуверенный голос. Люсиль лениво подняла веки и протянула: - Не должны, а обязаны! - Но это же… неправильно… я… - Мой дорогой, только не говори, что ты испытываешь угрызения совести! – иронично фыркнула женщина, - раньше ты не особо мучился! - Куда ты добавляешь яд? ЯД! Энола вздрогнула, и прикусила губу. Значит, она была права – Люсиль травит ее! А Томас прекрасно осведомлен об этом. То, что говоривший был ее мужем, не вызывало у бедной женщины никакого сомнения. - Во всю еду. Чай же она пьет не так часто. Я не хочу говорить про нее… подойди ко мне… - Люсиль призывно протянула руку. Баронет медленно подошел к постели. Обнаженный и прекрасный. Энола задохнулась от ужаса. Ее глаза расширились, а кровь прилила к вискам. Они оба нагие и ведут себя так спокойно, будто так и надо. Неужели они спят? Брат и сестра? Как это мерзко и противоестественно! Тем временем англичанин сел на кровать и внимательно посмотрел на сестру. - Оставь ее. Дурная затея. Найдем еще кого-нибудь. - Глупости, - Люсиль провела ладонью по щеке Томаса и увлекла его за собой. Ее спина соприкоснулась с одеялом, и баронет навис над женщиной: - Бумаги она подписала, а теперь мы должны с ней покончить… и найти новую … пташку… Баронесса потянулась к Томасу и поцеловала его – долго, страстно, по-собственнически. Вдруг женщина резко толкнула мужчину и оказалась сверху. Ее глаза дико блестели, а тонкие пальцы сжимали горло англичанину: - Не делай глупостей, братец! Думаешь, я не вижу твою привязанность к ней? Думаешь, я не знаю, что ты ее целуешь? - Сестра, прошу тебя… - прохрипел Томас. - Ты – Шарп и это твое проклятие! Так прими его и неси достойно! Вместе до конца, или ты забыл? - Помню! – выдохнул баронет и закашлялся, когда Люсиль убрала пальцы с его шеи. - Вот и умница! – довольно улыбнулась, свояченица. Энола, борясь с подступающей тошнотой, рванула прочь от комнаты баронессы. Окончание разговора женщина не собиралась дожидаться: ей и так хватило откровений Шарпов. Добравшись до собственной спальни, Энола забралась на кровать и укрылась одеялом с головой. Ее тело дрожало, а грудь сотрясалась от рваных всхлипов. Томас обманул ее! Все его слова были ложью с самого начала! Им нужны только деньги. Только зеленые бумажки давали Эноле право на жизнь. А теперь и это право закончилось. Женщина обхватила плечи тонкими руками и разрыдалась. Ведь Томас предупреждал ее – бумаги не нужны так скоро. Значит, он хотел уберечь ее? Значит, он все-таки что-то испытывал к ней? Робкая надежда затрепетала в душе крыльями бабочки. Они были счастливы вдали от Аллердейл Холла. Неужели она не сможет вразумить мужа? Перед глазами появилось бледное, гордое лицо Люсиль. Люсиль. О, как же Энола ненавидит ее! Свояченица крепко держала Томаса и не собиралась его отпускать. Люсиль была искусным кукловодом, который дергал за ниточки, а баронет – безвольной марионеткой. Но все же англичанин попытался освободиться из цепких объятий сестрицы. Пусть это было робкое, почти незаметное усилие, но мужчина сделал рывок и … шагнул назад. Баронесса делала все, чтобы брат не смог сбросить мрачное проклятие Шарпов. Если бы не Люсиль, они бы бесконечно любили друг друга, у них были бы дети… Несбыточная мечта. Энола прекрасно осознавала это. Женщина застонала от слабости. Бежать! Бежать отсюда! Сейчас же! Энола сбросила одеяло и рванулась к двери. Но бессилие и отчаяние, яд и горечь пироканты пронзили ее. Женщина потеряла сознание, так и не покинув спальню. Энола бредила и металась по постели. Туда положил ее Томас, нашедший супругу в бессознательном состоянии ранним утром. Баронет испытал ужас, когда увидел бездыханную жену. Сначала он подумал, что яд сделал свое дело, но, приставив к губам зеркальце, англичанин убедился, что Энола жива. Томас даже предположить не мог, что супруга видела прошлой ночью. А если бы он и Люсиль догадались, то итальянка не прожила бы и часу. Баронесса пыталась кормить бредившую женщину отравой и протирать ей лоб повязкой, смоченной ядом. Томас же пресекал все попытки сестры расправиться с женой. Он зорко следил за ее состоянием. - Когда же она умрет! – зло шипела Люсиль. – Ее присутствие не выносимо! - Оставь ее. Она не заслуживает такого отношения,– холодно говорил баронет и сам себе удивлялся – как он мог отвечать сестре с таким презрением. - ТЫ выбрал ее! ТЫ втянул ее в это! ТЫ ее убил! – визжала баронесса. – Не делай из меня монстра! И Томас замолкал. Люсиль опять была права. Англичанин чувствовал, как голова становилась тяжелой, словно налилась свинцом, мысли путались, а внутри все одеревенело. Он превращался в мраморную статую – отрешенно холодную и печальную. Его душа раздиралась сомнениями и страхами. С одной стороны Люсиль, которой он был неимоверно предан, с другой – Энола, чья любовь окрыляла его. Сложно отринуть проклятие Шарпов. Ореол мрака довлел над мужчиной, и чувств супруги не хватало, чтобы сбросить его. Томас понимал это, снова и снова приходя в покои сестры. Лежа на белоснежных простынях, баронет вырывал по кусочкам образ итальянки из сердца. Но наутро, стоило солнцу проникнуть в темную спальню, улыбающееся лицо жены снова вставало перед глазами. Наконец жар, терзавший Энолу, постепенно сошел. Бледность и круги под глазами исчезли. Женщина, обложенная подушками, могла уже сидеть. Ей приходилось терпеть визиты Люсиль и ее наигранно заботливую улыбку. Но стоило баронессе только отвернуться, как миссис Шарп одаряла ее взглядом полной ненависти. Томас лично приносил жене поднос с едой. Та косилась на серебряные плошки с недоверием и отрицательно мотала головой. - Поешь. Тебе нужно набраться сил, - замечал англичанин, - Не бойся, ЭТО можно есть. И в доказательство отправлял себе ложку с кашей в рот. Энола покорно слушалась Томаса, понимая, что он единственный, кто может спасти ее. Пусть только не травят. Она восстановит силы и уйдет. Постепенно леди Шарп смогла прогуливаться по Аллердейл Холлу. Однажды она нашла старый граммофон с восковыми цилиндрами. Недолго думая, женщина решила записать маленькое послание. - Меня зовут Энола Шотти. Я жена баронета Томаса Шарпа, - набрав побольше воздуха в легкие, выдохнула итальянка, - Если вы слушаете эту запись, то знайте – Шарпам нужны только деньги. Они медленно отравляют меня! Бегите отсюда! Спасайте свои души! Запись закончилась. Энола спрятала граммофон и покинула комнату. Если бы она только знала, что послание найдет своего адресата… Следы яда окончательно исчезли. Женщина чувствовала себя полной сил, но тщательно скрывала это от Люсиль. При свояченице Энола с трудом передвигалась и хрипло кашляла. Миссис Шарп подметила, какой ключ из многочисленных в связке открывал входные двери, и вынашивала план побега. И когда она была окончательно готова покинуть Аллердейл Холл, Люсиль забеременела… Баронесса встретила эту новость с торжественно гордым лицом. Томас, казалось, был рад, но отныне под чудесными голубыми глазами появились черные круги. Мужчина выглядел изможденным. Энола пожирала взглядом свояченицу и была готова исполосовать ее ножом. Никогда еще она ТАК не злилась. Люсиль отобрала ее жизнь, Томаса и детей, которых Энола не сможет родить. Сестрица вытеснила ее из уютного мира замужней женщины. И терпеть это больше Энола не собиралась. Она проникла в спальню Люсиль, для того чтобы найти ключ. По счастливому стечению обстоятельств, баронесса разгуливала в тот день без связки на поясе. Итальянка перерыла всю комнату, пока не нашла то что искала. Но, просмотрев все ключи, женщина пришла в ужас – того, что было так ей нужно – не хватало в связке. С отчаянием Энола перебирала пальцами железное кольцо. А когда из ее глаз потекли злые слезы, она услышала едкий голос: - Не это ли ищешь? Обернувшись, итальянка увидела Люсиль. Та стояла, облокотившись на дверной косяк. В тонких руках женщина держала ключ. Тот самый. Итальянка чувствовала себя загнанным зверем. Баронесса, победно усмехавшаяся, действовала на нервы. - Отдай ключ, - тихо прошептала Энола, едва сдерживая ярость, - Отдай немедленно! Люсиль рассмеялась и, подразнивая, покрутила ключом перед носом невестки. - Возьми! Итальянка подскочила к свояченице и дернула ее руку на себя. Энола изо всех сил потянула за ключ, чувствуя, как железные зубчики царапают ладонь. Люсиль, не ожидавшая такой прыти, покачнулась и пронзительно заверещала, когда невестка отпихнула ее и бросилась прочь. - Гадина! – завопила баронесса. Энола неслась по извилистым коридорам Аллердейл Холла. Еще немного и она будет на свободе. Собравшись с силами, женщина сбежала по ступенькам и … почувствовала прикосновение к руке. Хватка была сильной, цепкой. Итальянка, пытаясь выбраться из стальных объятий, повернулась и наткнулась на дикие глаза Люсиль. Ее лицо горело безумием, а волосы растрепались. Баронесса запустила пальцы в каштановые локоны Энолы и дернула ее голову на себя. - Хотела сбежать? Не получится – я знаю этот дом как свои пять пальцев. Все потайные ходы! «Значит, вот как она меня догнала!» - промелькнуло в мыслях у новобрачной. Она сделала еще одну попытку, чтобы освободиться. Но Люсиль не собиралась ее отпускать. - Дура! Как ты мне надоела, - женщина тряханула голову Энолы и протащила бедняжку по полу. Со всей силы Люсиль приложила невестку о мраморную колонну. Итальянка тихо застонала и беспомощно дернулась. Кровь медленно стекала по ее лицу. Баронесса со злостью пнула Энолу в живот, потом подумала и пнула еще раз. Затем повторила это снова. «Боже, пожалуйста! Пусть эта пытка кончится!» - мысленно взмолилась женщина. Ее силы таяли, а глаза застилала белая пелена. Наконец Люсиль успокоилась. Она наклонилась к невестке и произнесла ровным голосом: - Ты останешься в поместье. Мне будет нужна помощь с родами и ребенком. Если все будет гладко, ты сохранишь себе жизнь. Я даже разрешу тебе находиться рядом с Томасом. Но как только ты совершишь ошибку - тебе конец! Энола осталась. Она, прожигаемая ненавистью, ухаживала за Люсиль, а потом и за малышом. Ребенок родился слабым, полумертвым и уродливым. Ни намека на тонкие аристократические черты лица Томаса. Может быть, поэтому баронесса старалась не подходить к младенцу. Вся забота легла на плечи итальянской жены. Женщина понимала, что этот ребенок ее спасение, и упорно продолжала выхаживать его. - Люсиль, мальчик уже реже кричит по ночам! – радостно объявлял баронет. - Вот как… замечательно, - рассеянно отвечала сестра. Томас не понимал холодности Люсиль. Она ведь так хотела дитя, так стремилась забеременеть. Она не слушала доводы, которые приводил ей англичанин. А сейчас женщина даже на руки ребенка не брала. Баронет наблюдал за тем, как Энола трепетно относилась к его сыну. Удивительно, но итальянка привязалась к нему. Мужчина видел, как супруга укачивает младенца, поет ему колыбельные. Словно она настоящая мать. Томас любил оставаться подолгу в комнате жены, сидеть с ней и играть с малышом. Они выглядели настоящей, счастливой семьей. Люсиль это видела и тихо страдала. Понимание того, что брат счастлив с другой женщиной, угнетало ее. Но заставить себя подойти к сыну она не могла. Слишком уродливый и слабый. Он не выглядел как настоящий Шарп. И женщине оставалось надеяться, что со временем дитя изменится. Но ребенок умер. И мир для Энолы окрасился в алый цвет. Она страдала, металась и задыхалась от кашля. Казалось, что даже воздух был пропитан ядом. Ее рвало кровью. Женщина чувствовала, как внутри у нее все горит, и капилляры рвутся. Казалось, что вместе с кровью из нее выходят кишки. Она сгибалась, билась в конвульсиях. Ее чудесное белоснежное платье окрасилось в багряный цвет. Ее руки были в крови, но Энола пыталась доползти до двери. Снова приступ рвоты, и по полу тянется отвратительный алый след. В коридоре раздаются недовольные голоса. Постепенно женщина срывается на крик. Затем слышится громкий хлопок двери. Энола открывает глаза и пытается посмотреть сквозь кровавую пелену. Она видит мужа, склонившегося над ней. Его голубые глаза горят отчаянием, его холодные как лед руки скользят по огненным щекам женщины. «Зачем ты здесь?» - хочет спросить Энола, но из горла вырывается только хрип. Ее тело снова бьется в конвульсиях. Новый приступ рвоты содрогает обессиленное тело. Итальянка выгибается на руках у мужа и отчаянно хватает ртом воздух. Баронет придерживает ей голову, откидывая назад пряди каштановых волос, слипшихся от крови. Его тонкие пальцы все перепачканы, на мраморном лице кровавые разводы, но мужчина упорно прижимает к себе супругу. Энола округляет глаза и прикасается к высокому белому лбу. Рука медленно скользит вниз, оставляя на Томасе кровавую дорожку. А потом итальянке кажется, что ее горло разрывается…

***

Оно наблюдало. Алый призрак женщины с младенцем на руках покачивался в воздухе. Оно выжидало и было переполнено мрачной торжественностью. Нечто желало мести. И наконец, дождалось. Призрак видел, как сэр Шарп переносит через порог Аллердейл Холла худенькую блондинку. Та, испуганно оглядываясь, осматривала новые владения. Она даже не предполагала, что за ними наблюдают. Призрак не собирался показываться ей, но это только пока… Подожди немного американская девочка и ты сможешь лицезреть секреты Аллердейл Холла. Оно было довольно – безумцы Шарпы даже не предполагали, во что ввязались. Эта жертвенная невеста не такая как все. Она еще покажет себя. Призрак дрожал в предвкушении. Оно поможет девушке восстановить справедливость! И тогда обитателям поместья не сдобровать!