Солнышко-Джинни

Зима в Англию пришла внезапно: уколола льдом замерзших луж и острых сосулек на крышах домов. Резко стало холодно, Солнышко-Джинни почувствовало, что начинает дрожать. Тряслись руки, по обнаженной коже бежали мурашки, стремясь добраться до сердца. Никто Джинни не грел. Гарри задерживался на работе, придумывал новые отговорки. Оно и понятно: Джинни же солнышко, это она должна греть, а не ее. Джинни достает из шкафа вязаный свитер, зеленый, похожий на оттенок глаз Гарри, с вышитой первой буквой своего имени — знаменитый свитер Уизли — надевает и идет готовить кексы, чтобы чем-то себя занять. Орбита Джинни трещит по швам. Планеты-составляющие улетают с нее стремительно, не спрашивая разрешения. Мама и папа больше не рядом с ней всегда и не могут защитить так же, как в далеком детстве — одна планета. У братьев своя жизнь — вторая планета. Гермиона все реже заглядывает на чай — третья. Гарри тоже больше не держится на орбите Джинни и ей это прекрасно известно. Ласковое Солнышко-Джин, согревающее и правильное, невозможно теплое ему и не нужно. Гарри нужен гром, шторм и смерч, чтобы ветер жег щеки до боли, распирал легкие, запирая воздух внутри них, не давая дышать. Чтобы холодные серые глаза смотрели в упор, а пряди светлых волос касались кожи. Чтобы по утрам не запах испеченных Джинни кексов, а остывший кофе от Малфоя, без сахара и сливок. Совсем не такой, как Гарри любит. Уж Джинни-то знает. Но Гарри давится не горьким кофе, а нежными румяными кексами, ест их нехотя, словно Солнышко-Джин не встало на полтора часа раньше, только чтобы приготовить их. Джинни-Солнышку обидно, на самом деле. Вся эта фальшивая ясность и безоблачность их отношений вытягивает из нее свет. Малфой, мрачной тучей нагрянувший из неоткуда, набрасывает на солнце тень, не предвещающую ничего хорошего. Гарри смотрит на Джинни устало, даже обреченно. Будто ее глаза и не отливают больше золотом, не сияют при свете дня. Он больше не считает веснушки на ее теле, не замечает появления новых крапинок — у Джинни появились две новые на мочке левого уха и целых пять решили выскочить на лбу. Джинни не знает, как так вышло. Как вышло, что ее теплые глаза и ласковые прикосновения Гарри променял на отрешенные, словно оледеневшие, глаза Малфоя, его рваные жесткие касания. Джинни плакать хочется неимоверно, да только слезы, едва попадая на веснушчатые щеки, начинают жечь, и больно так сразу становится, и в груди колет, а сквозь влажные ресницы прищуренным взглядом видятся солнечные лучи, пробивающиеся в комнату сквозь старые занавески. Джинни думает, что если Малфой и может плакать, то его слезы наверняка превращаются в лед, касаясь щек. Солнышко-Джинни отпускает Гарри со своей орбиты, правда. Любит настолько, что хочет для него только счастья, пусть и не с ней. Прекращает готовить раздражающие кексы по рецепту матери, выбрасывает в мусорное ведро последнюю партию. Отдает Гарри на добровольное растерзание Малфою и холодному кофе по утрам. Жизнь — словно открытый космос, никогда не знаешь, что ожидает тебя через пару секунд. Жизнь светил непредсказуемая штука. Солнышко-Джин накаляется и в конце-концов взрывается миллиардами осколков, оставляя после себя лишь поблекшую копию, белого карлика. А белые карлики больше не могут светить, не могут греть и дарить тепло. Но есть и плюсы: плакать Белому-Карлику-Джинни теперь совсем не больно. Слезы не жгут щеки, теперь они стекают тонкими полосками, и Джинни вытирает их руками с поблекшими на них точками веснушек. Белый-Карлик-Джинни терпеливо ждет момента, когда кто-то сможет зажечь огонь снова. И тогда Джинни возродится вновь, подобно любимому Дамблдором фениксу - вспышкой, освещая все вокруг себя, сияя ярче сверхновой, излучая тепло. А пока Джинни будет просить самого Мерлина о том, чтобы Гарри не замерз с Малфоем, чтобы его глаза не леденели, а сохранили привычную зелень листвы. Джинни чувствует первые признаки пробивающихся из души теплых лучей солнца, когда видит Гарри с Малфоем, счастливого, смеющегося и цветущего на глазах. В Англию медленно и осторожно, на цыпочках, стараясь не шуметь, пробиралась весна.