Попытка номер два

Угрозу научить Чужого пить Билли попыталась осуществить без промедления. Достала из своего рюкзака кожаную фляжку, сделала большой глоток сама и тут же впихнула емкость в руки Чужому. А тот, доверчивый, повторил ее действия в точности — и судорожно закашлялся. Дауд, еще стоявший рядом, опустил ладонь ему между лопаток, и Чужой, не прекращая кашлять, неловко уткнулся ему в плечо. Худая спина содрогалась так сильно, что Дауд удивился, как тот еще не задохнулся. Он отобрал фляжку и сам сделал глоток. Хм, а неплохой виски... Чужой наконец перестал трястись и кашлять, но не торопился отстраняться. Дауд осторожно похлопал его по спине и в тот же миг был вынужден подхватить под мышки, когда Чужой начал безвольно сползать вниз. Застыв в нелепой позе, Дауд немного растерянно взглянул на Билли, но та с широкой улыбкой покачала головой и подняла руки перед собой. Подумала и отняла фляжку уже у него. — С одеялом я сейчас помогу, но устраивай его сам. — Когда Дауд в недоумении нахмурился, она пояснила: — Он за этот месяц ни разу не отключался. Говорил, что связь с Бездной мешает. Теперь связи нет. И я не думаю, что его вообще получится разбудить в ближайшее время. Дауду казалось, что он опять провалился в Бездну — такой нереальной была вся эта ситуация. Билли набросила не особенно теплое и толстое одеяло Чужому на плечи, и Дауд перехватил того под лопатками поверх ткани. Его голова безвольно качнулась, и ледяной нос уткнулся Дауду в шею. Едва не вздрогнув — от холода, только от холода! — он устроил Чужого у стены, подальше от входа в пещеру. Когда тот немедленно стал заваливаться на бок, Дауд, раздраженно хмыкнув, подтащил к себе опустевший рюкзак и сел на него рядом, подставляя плечо. Наконец поднял голову — и наткнулся на странно-понимающий взгляд Билли. — Что? — спросил он сквозь зубы. Билли качнула подбородком и внимательно посмотрела на свою каменную руку. Сжала и разжала кулак. — Вы оба теперь свободны от Бездны, а вот мне от этих кусков избавиться не светит, — она вновь глотнула из фляжки. — Но зато ты правда жив и здоров, — она изобразила, что поднимает тост, и приложилась к горлышку еще раз. — Ты поэтому ему помогала? — осенило Дауда. — Он пообещал вытащить меня? — И не соврал, — не стала отрицать Билли. Подумав, выдернула из второго рюкзака еще одно одеяло, замоталась в него сама и без церемоний пристроилась к другому боку Дауда. Протянула ему фляжку и, когда он отрицательно качнул головой, в один глоток допила оставшееся. Дауд задумчиво посмотрел на черную макушку Чужого у себя на плече. — А почему? — Почему не соврал? — уточнила Билли. — Потому что обычно не видит в этом смысла. Сам сказал. Я у него спрашивала, когда он не стал рассказывать мне сказки, а прямо признался — шанс тебя вытащить есть, но гарантий он не даст. — Гарантии не его стиль, — Дауд поджал губы, и Билли согласно фыркнула. — Нет, почему он вообще стал меня спасать? Я собирался его убить. А если бы я захотел попробовать еще раз? Билли извернулась всем телом, устроила подбородок у него на плече и с ясно слышимым сомнением произнесла: — Ага, я вижу, как ты этого хочешь. — Но он-то не знал, что не хочу! — рыкнул Дауд, и Чужой вздрогнул, но не проснулся. Билли ехидно осклабилась, а Дауд понизил голос: — Он даже спросил, почему я передумал. — И почему же? — с интересом повторила вопрос Билли. Потому что теперь понял, каково это — действительно лишиться воли и выбора. Потому что обвинял Чужого во всех грехах, не задумываясь, что и без него Бездна прекрасно справится с задачей. Потому что после откровений Чужого перестал сравнивать себя с Аттано и мучиться от необъяснимой злости. Потому что... — Он теперь человек, за что его убивать? — не стал озвучивать все свои запоздалые озарения Дауд. Билли только понимающе покачала головой и все-таки тоже легла ему на плечо. Подумав, прошептала: — Хорошо бы все теперь так считали. — Что ты?.. — начал было Дауд, но тут же догадался. — Культисты? Думаешь, они будут за ним охотиться? — И Аббатство. Орден Оракулов примерно знал, что случится. Значит, сумеет узнать и чем все закончилось. А может, и где его искать, — добавила Билли и зевнула. — Зачем он им всем теперь? — Ну, ты же его винил во всех грехах. Считаешь, ты такой один? — ее голос был полон наигранного недоумения, и Дауд поморщился. — Хватит, Билли. Я... осознал. Билли внезапно немного смутилась. — Не подумай, что я не понимаю. В конце концов, я сама сменила имя и отреклась от прошлого и своей вины. Я осознала это, лишь когда Эмили сказала, что я уже не тот человек, что раньше. Но не из-за имени. А из-за моих поступков, которые хотя бы отчасти уравновешивают сотворенное мной зло, — к концу признания она скрестила руки на груди, нахохлилась и даже немного отодвинулась. Дауд же сидел неподвижно, пытаясь переварить сказанное. Он вспомнил, как в Бездне сравнивал себя с Аттано — но, кажется, не довел тогда мысль до конца. Лорд-защитник убитой императрицы не мог не чувствовать вины и ответственности за ее смерть. Но вместо того, чтобы этой виной упиваться или, наоборот, перекладывать ее на плечи Берроуза или того же Дауда, Аттано сделал все, чтобы не повторить ошибку. А вот Дауд хоть и вывалил на того целую гору обещаний исправиться, на самом деле ни капли не изменился. Не извлек уроков из своих промахов. Не научился брать на себя ответственность. — Ты не спрашивала у него, к чему привела бы его смерть? — неожиданно даже для себя спросил Дауд, только сейчас задумавшись о последствиях. Убийство императрицы погрузило в хаос Дануолл. Чем же могло закончиться убийство бога — уже для всего мира? — Да ни к чему бы она не привела. И ничего бы не изменила, — Билли устало потерла висок рядом со своим чужеродным каменным глазом. — Он сказал, Бездна через какое-то время просто найдет себе новое воплощение. И все. Дауд криво усмехнулся. Даже осознание полной бессмысленности последних лет жизни его не расстроило. Наоборот, напряжение немного отпустило: хоть в этот раз ничего непоправимого он натворить не успел. Но, если уж он задумался о неповторении ошибок... Он протянул руку и дернул Билли за край одеяла. А когда она повернулась — опустил руку ей на загривок и притянул к себе под бок. — Чтобы не замерзнуть, — совершенно непроницаемым тоном заявил он. Но Билли все поняла правильно: в ее ответном «ага» была слишком ясно слышна улыбка. Спина под ладонью Дауда постепенно начала расслабляться. Подумав, он прижал к себе плотнее и Чужого — в пещере правда было холодно. Тот, не просыпаясь, резко выдохнул, пощекотав теплым воздухом шею, вздрогнул всем телом и вдруг засунул ледяные руки Дауду под куртку. Еще раз дернулся и успокоился. Дауд тоже прикрыл глаза и прислушался к свисту ветра совсем недалеко. Если уж отрабатывать свои ошибки — то почему бы не начать с Чужого? *** До Дабоквы они добрались довольно быстро — обратный путь всегда короче, ну или кажется таковым. Как только они выкарабкались из тоннелей, где-то в районе кожевенников, Билли, пересчитав деньги в кошеле, направилась к ближайшей таверне, бурча под нос: — Надоело давиться всухомятку. Чужой, заметно уставший, оживился. — Кофе, — веско произнес он. Дауд удивленно хмыкнул, и Билли, развеселившись, протянула: — И не поверишь, что месяц назад я учила его не забывать есть, пить и бриться, да? А теперь у него уже начали появляться вку-у-усы. — Раз теперь я способен оценивать телесные блага — почему я не могу отдавать предпочтение тем, что доставляют мне наибольшее удовольствие? — серьезно и немного недоуменно спросил Чужой, и Билли разочарованно отвернулась — ее чувство юмора не оценили. А вот Дауд заметил скользнувшую по губам Чужого улыбку и мысленно напомнил себе: не стоит недооценивать пусть бывшего, но все же бога. Который тысячелетиями развлекался, наблюдая за людьми. И, видимо, был намерен и дальше веселиться, как сможет. — Он тоже умеет шутить, Билли, — Дауд сдал Чужого с потрохами, пусть это и было мелочно. Зато мрачный взгляд, которым пойманный Чужой его наградил, едва не заставил Дауда и самого улыбнуться. А вот Билли выглядела искренне возмущенной: — В моих лекциях о том, как жить человеком, вообще был смысл? — сухо уточнила она, но Чужого оказалось не так просто смутить. — Знакомая мне по наблюдениям теория и практика, которую объясняла ты, довольно заметно отличаются. Без твоего примера я действительно забывал бы поесть. Но после того, как мое тело постигло основы, я уже могу полагаться и на теорию, — его спокойному тону было бы так легко поверить, но Билли все равно возмущенно потыкала его пальцем в плечо. — Ну нет, больше я на твою невинность не покупаюсь! Чужой почти незаметно дернулся — и тут же сделал вид, что все в порядке, но Билли уже резко посерьезнела, убрала руку и как ни в чем не бывало продолжила: — Но если у тебя действительно с чем-то проблемы — ты всегда можешь спросить. Дауд закатил глаза: Билли и ее привычка опекать. Раньше — Дауда и всех юных китобоев-учеников. Теперь, похоже, она переключила внимание на Чужого — и не то чтобы Дауд был против. Чужой озадаченно моргнул, но ничего не сказал — не ожидал такого к себе отношения? Дауда эти вспышки непривычной растерянности не переставали забавлять. А кроме того — напоминать, что бога-Чужого больше нет. Билли еще мгновение подождала, потом хмыкнула, потопала ногами, сбивая снег с сапог, и наконец открыла дверь в таверну. Внутри было душно, шумно и немного сумрачно, но им повезло со столом: недалеко от входа и у самой стены, так что можно было не ждать нападения со спины. Разносчица не торопилась к ним, и Чужой, сняв куртку, принялся вдумчиво рассматривать царапины на столешнице, будто хотел прочитать по ним некое откровение. Дауд тоже молчал, но, в отличие от него, не спешил раздеваться, глядя по сторонам. — Нужно решить, что мы будем делать дальше, — заговорила наконец Билли; она всегда была прагматичной и думала о завтрашнем дне. — В этой собачьей холодрыге не хочется задерживаться. — Возвращаться в Дануолл — тоже не лучший вариант, — подал голос Дауд, отслеживая реакцию Чужого на упоминание столицы. Пусть тот и заявил, что Аттано исчерпал свою интересность, это было до появления у Чужого человеческих нужд. А лорд-защитник при дворе точно сможет обеспечить ему лучшие условия... — И в Карнаку. Не хватало на культистов нарваться, — Билли такими вопросами не задавалась. Потому что уже однозначно вписала Чужого в семью, хотя сам Чужой этого, кажется, еще не осознал. — Нам три порции того, что у вас самое свежее, — переключилась она на подошедшую разносчицу. — Кружку эля, — Дауд молча поднял два пальца, и она тут же поправилась: — две кружки эля и кофе для... нашего друга, — как-то демонстративно запнулась она. Разносчице было плевать на причуды клиентов, она делала свою работу, а вот Чужой, стоило той отойти, снова недоуменно моргнул, склонив голову к плечу. И на этот раз все-таки уточнил странноватым тоном: — Друга? — Ну, не Чужим же мне тебя при ней называть, — вроде бы колко ответила Билли, но Дауд видел, как внимательно она смотрит на того. Так-так, все-таки решила проверить, строить ли дальнейшие планы на троих или на двоих? Чужой вдруг дернулся и посмотрел в сторону, будто услышав что-то, но уже через миг снова перевел взгляд на Билли: — И вместо этого ты назвала меня другом, — все еще недоуменно проронил он. — Лучше было черноглазым... прости, зеленоглазым ублюдком? — предложила она очередной вариант — не со злостью, а скорее по-доброму подначивая. И, что удивительно, Чужой наконец именно в этот момент ее понял. Потому что ответил со своей привычной велеречивостью — но при этом с непривычной прямотой: — Концепция дружбы тоже знакома мне лишь теоретически, но, думаю, я и в этом смогу полагаться на твой пример в дальнейшем. Билли смерила Чужого нечитаемым взглядом, но тут же хлопнула его по плечу. И на этот раз он уже не отдернулся от прикосновения. Принесли его кофе и их эль, и Чужой с заметным оживлением потянулся к чашке — но вдруг опять вздрогнул и заозирался. Кофе плеснул через край на манжеты его рубашки, от этого Чужой пришел в себя и едва слышно зашипел. Сделал торопливый глоток и снова зашипел, видимо, обжегшись. — Что с тобой творится? — негромко спросил Дауд, нагибаясь ближе. Он и сам чувствовал себя в толпе не особенно уютно, но все же не видел причин для такой очевидной тревоги. — Не знаю. Ничего, — отрывисто сказал Чужой и вновь огляделся, на этот раз задержав взгляд на широкоплечем мужчине через два стола от них. Когда одна из разносчиц проходила мимо, тот от души хлопнул ее по заднице. А дальше Дауд с некоторым удивлением смотрел, как девушка мило захихикала и присела ему на колени, обняла за шею, поцеловала... Хозяин таверны точно не против такого поведения? Отвлек Дауда от наблюдений резко вставший Чужой. Лицо у него было заметно бледнее обычного, и к выходу он направился, будто с трудом переставляя ноги и ничего перед собой не видя. — Чу... эй, проклятье, ты куда?! — окликнула его Билли, но он не обернулся. Запнулся о чьи-то сапоги в проходе, но даже не обратил внимания на раздраженный рявк их хозяина. — И все-таки без нормального имени жутко неудобно, — мрачно рыкнула Билли и начала вставать, но Дауд удержал ее за локоть и поднялся сам. — Понаблюдай за тем мужиком с разносчицей, — и, подхватив куртку Чужого со спинки стула, вышел из таверны следом. Стараясь не задумываться, что с истериками тех же китобоев тоже обычно справлялась Билли. Так чего это он?.. Чужой нашелся недалеко: стоял, прижавшись спиной к стене, в переулке напротив, только рубашка белела в сумерках. Дауд, специально погромче стуча каблуками сапог по припорошенной снегом брусчатке, подошел ближе, но Чужой даже не поднял голову. Так и смотрел остановившимся взглядом себе под ноги, дрожал всем телом и очень-очень медленно и глубоко дышал. Пальцы, которыми он вцепился себе в плечи, побелели от напряжения. И что-то Дауду подсказывало, что это он вовсе не от холода так трясется, хотя в воздухе и кружились редкие снежинки. Пытаясь привлечь внимание, предупредить о своем присутствии, он кашлянул — и вот тут-то Чужой наконец встрепенулся, выпрямился и, словно впервые ощутив холод, отшатнулся от стены. Дауд подчеркнуто медленно потянулся и набросил куртку ему на плечи. — Что случилось? — негромко спросил он, надеясь, что его тон подействует на Чужого успокаивающе. Но тот только нервно сглотнул, резко схватил Дауда за руку и дернул с нее перчатку. Успевшие замерзнуть пальцы скользнули по запястью, по ладони, задели кончики пальцев Дауда... А потом Чужой отпрянул обратно к стене, вжимаясь лопатками в неровную кирпичную кладку. — Ты ее совсем не чувствуешь, да? — свистящим шепотом спросил он, снова начиная дрожать. Дауд озадаченно нахмурился, посмотрел на свою руку — и вдруг понял, что проверял Чужой. Но метки больше не было... — Бездну? Не чувствую, — осторожно подтвердил он, не понимая, чего ожидать. Когда Чужой продолжил молчать, он рискнул и спросил: — А должен? — Нет, — отрубил Чужой и добавил тише, с тоскливыми интонациями: — И я не должен бы. Но... ощущаю ее рядом... Пока мы шли обратно, я даже не обращал внимания на эманации магии, исходящие от Билли, но только что... У того человека есть костяной амулет, настроенный на привлекательность для женщин. Почему я это знаю? А если ничего не изменилось?.. Если это все иллюзия, сон? Если я все еще там, но принимаю желаемое за действительное?.. Иначе почему я до сих пор помню все до единого свои святилища, имена и судьбы всех отмеченных, коды от тысяч сейфов и тайников по всей Империи, сотни магических ритуалов и книг и многое, многое другое? Человеческая память не приспособлена к таким объемам информации, — к концу тирады у него чуть сбилось дыхание, но голос оставался идеально ровным. У Дауда вдоль позвоночника пробежали мурашки. Нет, не может этого быть. Чужой дышал, спал, ел, дрожал от холода — так или почти так он недавно говорил самому Дауду там, в тоннелях? А божество Бездны ни в чем из этого не нуждалось. А еще божество Бездны точно не боялось бы вернуться туда. Чужой же был именно испуган — это было очевидно. Потому что с его привычкой контролировать каждое слово и каждый жест, даже сорванное дыхание можно было считать практически полноценной паникой. Пусть обычно Дауд особо не любил прикосновения — но прямо сейчас Чужому срочно нужен был физический якорь. Схватить его за запястья, дернуть к себе, прижать, заставляя уткнуться в грудь, и выдохнуть в самое ухо, растапливая дыханием застрявшие в черных волосах снежинки. Ничего не говорить, просто дать ему почувствовать себя здесь и сейчас, а потом все-таки шепнуть, вроде бы без смысла: — Билли как-то давно спрашивала меня, чем от тебя пахнет. Так вот в Бездне — не пахло ничем. А сейчас ты вполне по-человечески благоухаешь потом, знаешь ли. А еще пролитым кофе, но этого Дауд сообщать не стал, только вздохнул снова. Но когда Чужой, расслабившись разом, будто лишившись костей, привалился к нему всем телом, да так и замер — Дауду в кои-то веки совершенно не хотелось отстраниться. *** Направились они в итоге на Серконос, но не в Карнаку, а в Саггунто, после того как Чужой уверил их, что у культистов город популярностью не пользуется. Денег правда хватило едва-едва, пришлось еще и пообещать капитану выполнить одно его поручение по прибытии в город, и каюта Чужому с Даудом все равно досталась одна на двоих. Первым же вечером на корабле Дауд натравил на Чужого Билли, которая тоже страдала из-за сохранившихся сверхъестественных способностей. Он не знал, до чего они договорились, но вернулся в каюту Чужой с парой костяных амулетов, которые немедленно принялся разбирать на части. Дауд не спрашивал зачем, а сам Чужой не спешил откровенничать. Ну да, в том переулке он и так был непривычно открытым. Спал Дауд по обыкновению некрепко и чутко, пусть понемногу и начинал привыкать к присутствию Чужого рядом. Поэтому когда на третью ночь тот принялся ворочаться и бормотать что-то на непонятном языке, Дауд сразу открыл глаза, соскользнул на пол и одним движением зажег свечу. В ее колеблющемся свете на лбу у Чужого блестела испарина. Он мотал головой по подушке, сжимал в кулаках колючее шерстяное одеяло и кусал губы. Дауд решительно подергал его за плечо, но Чужой не проснулся, только затих мгновенно под его рукой и задышал ровнее. Дауд подождал пару мгновений и разогнулся — но стоило ему сделать шаг к своей койке, как Чужой снова мотнул головой и тихо застонал. Дауд опустил руку обратно — и тот опять замер. Но так и не проснулся, даже когда Дауд окликнул его и сильнее встряхнул за плечи. При этом, стоило отпустить его, как Чужой вновь принимался беспокойно бормотать. В итоге Дауд, не сумев его разбудить, уселся на пол рядом и просидел всю ночь, касаясь его запястья, считая постепенно замедляющиеся удары сердца и то и дело погружаясь в дремоту. Утром Чужой открыл глаза ровно за миг до того, как Дауд собирался встать, чтобы сбежать подальше и никогда не вспоминать об этой ночи. Глаза он открыл, но вот вырывать руку не спешил — наоборот, немного развернул кисть, в свою очередь ловя подушечками пальцев пульс Дауда. — Я совсем забыл, какими реальными кажутся сны, — вопреки смутным ожиданиям, заговорил Чужой не шепотом, а вполне нормальным голосом. — И не подумал о том, что человеческий сон есть частичное погружение в Бездну, — тут он глубоко вздохнул и наконец разжал пальцы. Резко сел и с силой провел ладонями по лицу. Дауд, не шевелясь, так и сидел на полу и с некоторой опаской ждал — то ли дальнейших откровений, то ли, наоборот, того, что Чужой сейчас замолчит и замкнется в себе. Но... Дауд вспомнил, как Билли когда-то никак не могла признаться в том, что видит кошмары — потому что считала их слабостью. Сдалась она после того, как он сознался в той же самой слабости первым. — Всем снятся кошмары время от времени, — он оперся на край кровати и все-таки встал. Замер, прислушиваясь к своему телу — ночь на полу уже лет двадцать как не проходила для него бесследно. Но сегодня... не болела спина, не хрустел позвоночник и колени, перестало ныть даже неоднократно вывихнутое плечо и два неправильно сросшихся ребра. Голос Чужого прервал его размышления: — Я шел по Бездне и снова чувствовал себя ее богом — но знал, что на самом деле я сплю здесь, на узкой койке, рядом с тобой, — задумчиво выговорил он, будто с некоторым трудом облекая ночные впечатления в слова. — Но одновременно я знал еще сотни, тысячи, миллионы вещей — совсем, как раньше, и я чуть не потерялся в этих видениях. Твое прикосновение, оно... вытянуло меня обратно, ближе к реальности. — Что случится, если ты потеряешься там? — нахмурившись, спросил Дауд. Вопрос внезапной легкости в теле отошел на второй план. — У меня не получилось тебя разбудить... Но Чужой с тихим смешком покачал головой: — Люди не могут потеряться во сне, это так не работает, Дауд, ты должен знать. Даже я, хоть и брожу до сих пор глубже прочих. Потому что я действительно человек, — он посмотрел на свои руки и прикусил губу, — из плоти и крови. И иррациональный страх заблудиться в Бездне это только подтверждает, — он поднял голову и спокойно встретился с Даудом взглядом; лучи солнца, сочащиеся в каюту сквозь крохотное окошко, падали теперь Чужому прямо на лицо, но он даже не щурился. — Но именно из-за этого мне не стоит заходить теперь слишком глубоко. — Почему? Что-то все-таки может случиться с тобой в Бездне? — снова принялся допытываться Дауд. Он... не то, чтобы беспокоился за Чужого. Просто хотел до конца прояснить, что же могло тому грозить. — Не в Бездне, по крайней мере, не напрямую — Чужой почти незаметно качнул головой. — Но чем больше информации я буду получать во сне, тем чаще стану страдать головными болями и приступами рассеянности, а позднее вообще могу впасть в кататонию. Ты... удерживал меня на верхних слоях Бездны, и за это я хотел бы тебя поблагодарить. Дауду очень сильно захотелось себя ущипнуть. Вместо этого он задумчиво уточнил: — Поблагодарить меня. Ты. Хм, может, это я сплю? Поэтому и не болит ничего... — Ничего не болит, потому что Бездна не могла оставить свою ищейку в том плачевном состоянии, в каком пребывал ты. Она постепенно латала твое тело, чтобы оно ни в коем случае не подвело при встрече со мной. Ты просто не обращал внимания, но ты даже выглядишь теперь моложе, — безмятежно ответил Чужой, упрямо глядя Дауду в глаза. И если раньше непроницаемо-черный взгляд вызывал желание отвернуться, то теперь светло-зеленые глаза, подсвеченные утренним солнцем, создавали впечатление уязвимости. Дауд мысленно тряхнул себя за плечи: Чужой и уязвимость? Глупости. — Но откуда ты знаешь это? — он прищурился — не уточняя, что справиться с Чужим смог бы в любом теле. А вот ищейкой он стал уже после того, как тот лишился божественного всезнания. — Я же сказал: во сне я снова знал... все, а этот факт был лишь одним из множества. Но если большая часть этой информации с пробуждением забылась, чтобы предохранить мой разум от перенапряжения, то эту мелочь я выбрал запомнить, так как она касалась тебя, — Чужой коротко взглянул на стол с разложенными по нему косточками и обломками металла, и Дауд только сейчас осознал: все то время, что они смотрели друг другу в глаза, он почти не дышал. — На самом деле я еще многое помню, но рад, что наконец начал постепенно забывать некоторые вещи. Это оставляет мне все меньше поводов для сомнений в собственной человечности. — Если будешь и дальше разговаривать таким высоким штилем — то в ближайшем времени убедишься в ее наличии, когда тебе набьют морду, — нарочито грубо буркнул Дауд. Ему не нравилось, что Чужой никак не оставит эту тему. Что его до сих пор грызут скрытые опасения. Сам Дауд ясно помнил, каково это — жить в постоянном страхе. Еще с тех пор, когда каждый день ждал прихода Аттано по свою душу. — Но ты же меня защитишь? — с тонкой улыбкой спросил Чужой, и Дауд снова захотел себя ущипнуть. — Я? Скорее Билли. А я разве что великодушно вырублю тебя в следующий раз, когда тебе будут сниться кошмары. Если уж в Бездне ты все равно не потеряешься, — немного нервно отрекся он от этого предположения. Чужой лишь приподнял брови, но Дауд упрямо промолчал. Признаться — да, конечно, защитит, — ему не позволяли остатки гордости. *** Из двух амулетов Чужой через неделю в итоге собрал один — и презентовал его Билли, заявив, что устал смотреть на ее капюшон, который она на корабле почти не снимала. И когда та немного настороженно стащила с себя куртку — Дауд едва не присвистнул: если бы он не знал о ее каменном глазе, то не заметил бы в ней ничего необычного. — Прицельное отвлечение внимания, — самодовольно подтвердил его догадку Чужой. — Я забываю все больше, но касающиеся создания костяных амулетов знания пока не теряются. Думаю, я смог бы делать их на заказ в соответствии с конкретными пожеланиями. Билли рубанула воздух рукой: — И не думай! Еще заинтересовать Аббатство не хватало! — Не ты ли говорила, что у нас нет денег? — Чужой уже перестал запинаться, когда говорил «мы» или «нас». — Заработаем по-другому, — нахмурилась Билли. Раньше она не относилась к Аббатству с такой опаской, что изменилось? — Ты говорил, что помнишь расположение самых разных тайников, — Дауд довольно давно обдумывал эту мысль. — А в Саггунто они есть? Чужой потянулся к шее, и Дауд лишь сейчас заметил появившуюся у него неизвестно откуда тонкую медную цепочку. — Я попробую вспомнить, — уклончиво ответил Чужой, сжимая что-то в кулаке. Дауд прищурился, пытаясь разглядеть: между длинных пальцев мелькнуло светло-серым. В памяти неожиданно всплыл момент, на который он раньше не обращал внимания: засыпал Чужой теперь всегда прижав руку к груди. И больше ни разу не метался по постели от кошмаров о Бездне. — Первое время можно перебиваться мелкими заказами и поручениями, таких всегда полно на черных рынках, — вмешалась Билли. — Вопрос не в этом, — она пристально смотрела на Дауда. — Убивать мы не будем, — сказал он, как отрезал, и посмотрел Билли в глаза — но та довольно улыбалась. Что, даже после их разговора в пещере сомневалась? И кстати, она тогда говорила что-то про «уравновесить уже сотворенное»... — А вот если наоборот защищать... — пытаясь поймать мысль за хвост, протянул Дауд. — Телохранителей обычно нанимают как раз те, кто нечист совестью, — возразила Билли. — Так какая разница: убивать самим или защищать тех, кто отдаст приказ убить другому? Дауд скривился, но и не подумал возражать. Билли была права. — А что, защищать можно только их? — вступил Чужой, так и не выпустивший свою цепочку из рук. Взгляд у него был слегка расфокусированный, будто он усердно копался в памяти или рассматривал нечто невидимое другим. — На улицах любого города можно найти множество людей, которые не отказались бы от помощи — с теми же смотрителями, или стражниками, или бандитами... Дауд буквально онемел. А вот Билли посмотрела на Чужого с пониманием — вспомнилось вдруг, что она говорила в Бездне: богом тот стал далеко не по своей воле. А был ли кто-то, способный защитить его, — тогда? — Однако денег на этом все равно много не заработаешь, — с некоторым сожалением отмела она и эту идею. — Или что ты предлагаешь: учить всех желающих фехтованию? — А если предлагаю? Вы не хотите убивать, но забываете, что бой для вас обоих давно стал чем-то необходимым. Кровь быстрее бежит по венам, все мышцы горят от напряжения, разум принимает решения за доли мгновения, а воля решает, чем закончится схватка для противника... — от плавного, вкрадчивого описания Чужого у Дауда непроизвольно напряглась спина и сжались кулаки. Потому что тот был прав в каждом слове. Дауд ни за что не признался бы Билли, но если бы не навязчивая идея с убийством Чужого, он был бы совсем не против умереть на ринге у Безглазых. Но — обязательно в бою. Сглотнув, чтобы избавиться от неприятных мыслей, Дауд решительно подвел итог: — Начнем с черных рынков, с остальным сориентируемся по ходу. Для таких затей нужна репутация. И время, чтобы ее заработать. Вот только задумчивое выражение лица Билли подсказывало: он зря изображал разумную сдержанность. Она тоже помнила — и, что важнее, любила — горячку боя. Да, несомненно, можно устраивать спарринги, но они слишком хорошо друг друга знают, чтобы выкладываться всерьез... Билли поймала его взгляд и решительно кивнула. Она по-прежнему читала его, как открытую книгу. И почему-то от такой мелочи немного щемило за грудиной. Словно почувствовав это, она коварно ухмыльнулась и ткнула пальцем в сторону Чужого: — А пока можно будет начать тренировки с него. Судя по растерянно расширившимся глазам, такого варианта тот не предусматривал. *** Чужой лежал на теплом песке, жадно хватая ртом воздух. Дауд, у которого даже дыхание не сбилось, одним движением поднялся и покачал головой: тренировки пока шли с переменным успехом. Чужой научился неплохо уклоняться и парировать удары, но вот с нападением дела никуда не годились. Ему не хватало не силы — намерения ударить всерьез. — Попробуй представить на моем месте смотрителя, что ли, — немного насмешливо предложил Дауд, когда Чужой наконец сел и взлохматил себе волосы, стряхивая запутавшиеся песчинки. — Как будто от этого смысла в тренировках прибавится, — в ответ Чужой сардонически приподнял брови; когда он уставал, настроение у него всегда портилось. И когда не высыпался, просидев полночи над очередным амулетом, — плевал он на все запреты и уговоры Билли быть осторожнее с еретическими умениями. Еще когда за день у него было больше десяти пациентов — после того как он, кажется, скорее от любопытства, чем из человеколюбия, ловко зашил соседскому ребенку распоротую о ржавый гвоздь ногу, слухи о поселившемся по-соседству лекаре распространились по пригороду быстрее пожара. И пока что Чужой, открывший в себе таланты доктора, великодушно не отказывал никому в помощи — не забывая, правда, брать за это деньги. — От одного-двух бандитов я и сейчас отобьюсь, а с большей группой или просто с кем-то более опытным не справлюсь и через год тренировок. Но сильнее всего настроение у него портилось, когда у них заканчивался кофе. Сегодня был как раз такой день. — А где же уверенность в собственных силах? — Дауд хищно осклабился: у него после разминки настроение наоборот поднималось. Было так приятно снова чувствовать, как тело отзывается на любую команду, как послушно и мягко сокращаются мышцы, тянутся связки, гнутся суставы... А еще ему доставляло непонятное удовольствие смотреть на раскрасневшегося и растрепанного Чужого в промокшей от пота рубашке. В остальное время тот всегда был застегнут на все пуговицы, причесан, приглажен и собран. Как на приеме в высшем обществе, а не в рассыпающемся от старости доме, стоящем отдельно, в некотором отдалении от портового квартала — на большее денег, и правда найденных по разным тайникам, не хватило. Но Дауда это тихое место вполне устраивало. Раньше обучение китобоев контролировала Билли — и ей это занятие нравилось, а Дауд предпочитал лишь устраивать экзамен тем, кого она сочла готовыми; неопытных новичков он размазывал по земле чересчур быстро и без настоящего упоения боем. Но учить Чужого оказалось слишком забавно, чтобы Дауд добровольно отказался от этого. — Эй, к тебе тут на снятие швов пожаловали! — крикнула Билли из окна, и Чужой выразительно посмотрел на Дауда: хватит на сегодня? Не заставишь же ты человека ждать? Дауд хмыкнул: как будто Чужой не мог попросить своих пациентов приходить в другое время. Словно прочитав мысли, тот неожиданно соизволил пояснить: — Нет, в другое время он прийти не мог. Их судно уходит на рейд перед закатом, до которого всего два часа. Дауд только покачал головой и, даже не подумав подать Чужому руку, пошел в дом первым: он уже успел смириться, что однажды бог — всегда немного бог. Чужой и не пытался скрывать свои странности. Проницательность была лишь еще одной из них, но понятной — как тут не стать проницательным, когда ты столько веков наблюдал за самыми разными людьми. За полгода совместного проживания она даже перестала Дауда раздражать. Кроме этого, Чужой еще, к примеру, до сих пор не выбрал себе имя. Объяснял он это тем, что больше не видит смысла в возвращении к прозвищу, которое принадлежало уже четыре тысячи лет как мертвецу, а к новому имени у него не лежит сердце. Так что благодарные пациенты звали его «господин лекарь», Билли наедине спокойно звала Чужим, в остальных случаях ограничиваясь скомканным «эй». А Дауд старался вслух не звать никак. Молодой парень-рыбак в общей комнате на первом этаже заметно оживился, когда вслед за Даудом зашел Чужой, но тот махнул ему рукой — подожди — и направился наверх, переодеваться. Ну да, ни одной лишней минуты в потной и грязной рубашке! Дауд, скрывая улыбку, закурил и подсел к Билли, разбиравшей стопку записок от знакомого контрабандиста за соседним столом. Заказы на черном рынке и правда не переводились. Уж в этом деле репутацию они заработали себе быстро: нужные люди сразу сообразили, что мало кто лучше их с Билли умел пробираться в любые места и выполнять любые поручения. Шутить с ними тоже не пытались, после того как Дауд в одиночку сделал калеками трех охотников до легкой наживы. Но не убил — убивать ему на самом деле больше не хотелось. Он даже вспоминал еще пару раз свои обещания Аттано и невесело смеялся про себя — сдержал их через пятнадцать лет, надо же. Зато вскоре после той демонстрации к Дауду рискнул обратиться некий Альфредо Горбач, главарь одной из городских банд. Дауд согласился на его предложение лишь потому, что тот напомнил ему Лиззи, — но не пожалел. Регулярно избивая парней Горбача под предлогом обучения их кулачному бою, он старался не думать о том, что Чужой как всегда оказался прав. Без горячки драки жизнь теперь казалась Дауду слишком пресной. Он медленно выдохнул дым через нос, и рыбак, поймав его задумчивый, слегка расфокусированный взгляд, совсем съежился на своем стуле. Товарищей «господина лекаря» здесь любили заметно меньше. Точнее, их обоснованно побаивались. А вот к Чужому его изысканные речи и прочие странности наоборот привлекали повышенный интерес вместо того, чтобы раздражать местных. Кажется, они готовы были его чуть ли не обожествлять — о, эта ирония! За его специальные крохотные костяные амулеты, которые было куда легче спрятать, за травяные настойки, рецептами которых он отказывался делиться даже с проявившей любопытство Билли, за ровные, аккуратные швы и за перевязки кипенно-белыми бинтами, каких здесь отродясь не видели и за которыми то Дауд, то Билли наведывались в богатые районы. А что делать, если «работать как шарлатаны» Чужой категорически отказывался? Его практика, в конце концов, приносила довольно неплохой доход. В общем-то все складывалось вполне удачно. Слишком удачно, на взгляд Дауда. Их никто не искал. Их до сих пор не сдали смотрителям местные — хотя слухи об амулетах за авторством Чужого уже расползлись по всему городу. Не было даже никаких вестей о сверхъественных бедствиях в других частях Империи. Как будто и не произошло ничего особенного. Дауд не верил в такую удачу. Билли, хоть и обзывала его старым параноиком, не верила тоже. Поэтому, когда на рынке, куда он пошел за новыми заказами, ему на глаза попались прогуливающиеся по рядам смотрители, Дауд как-то разом расслабился. Дождались. Он не стал торопиться обратно. Еще не хватало привести за собой хвост. Вместо этого пристроился в переулке напротив черного рынка с очередной сигаретой. Смотрители парами дефилировали вдоль лавок и столов уличных торговцев, но никого ни о чем не расспрашивали, не обыскивали и не арестовывали — то есть вели себя совершенно нетипично и потому подозрительно. Дауд мысленно вздохнул: ему понравилось жить без убийств, но уж лучше перестраховаться. Удачно, что он не перестал носить с собой оружие: привычка — вторая натура. Если они пришли сюда по следу Чужого... Кулаки сжались до хруста совершенно неосознанно. Аббатство его не получит! Приметив самую дальнюю пару смотрителей, Дауд незаметно выскользнул из тени. Вон там очень удобный тупичок, а они совсем очевидно не ждут атаки... Нож в горло одному, пинком отправить разом обмякшее тело за высокую башню из ящиков. Второго толкнуть под колени, пока он еще не успел обернуться, прижать к стене всем телом, так чтобы маска со скрежетом проехалась по штукатурке, скрутить руки за спиной и вкрадчиво шепнуть на ухо: — А что это привело десяток смотрителей в наше захолустье? — С-сестра Роузвин не пред-дупреждала... — судя по дрожащему голосу, смотритель был еще совсем молод. Поэтому и не понял, что подписал себе смертный приговор — если их послала сюда оракул, то медлить было нельзя. Провидица наверняка указала точное место — и тогда прогулка по рынку лишь отвлекала внимание от их главной цели... Позвонки смотрителя жалобно хрустнули, но еще до того, как свежий труп упал на землю, Дауд уже быстрым шагом направлялся обратно. Он потерял слишком много времени, пока торчал здесь, наблюдая. Вот сейчас он пожалел, что поселились они на отшибе. Но Билли должна продержаться! Двери дома были распахнуты настежь, и внутри отчетливо звенела сталь. Дауд задышал размеренно и глубоко, настраиваясь; восприятие сузилось, не оставляя места тревоге — есть только он и противники. Две ступеньки перед порогом, последний шаг... Билли отбивалась от двоих, двое лежали под ее ногами. Чужой был менее успешен — еле успевал уворачиваться еще от троих, да и то лишь потому, что они больше мешали друг другу. Прямо перед Даудом застыли еще двое: смотритель с шарманкой и чуть полноватый мужчина без маски, который как раз возбужденно выкрикивал: — Голова Чужого украсит ворота Уайтклиффа, а его тело откроет нам тайны мироздания! Вперед, братья, во имя Аббатства! Клинок ему в спину Дауд вонзил с давно забытым наслаждением — и без капли сожаления. Не отвлекаясь на шарманщика — Билли придется пока справляться так, — он прыгнул к Чужому, поднырнул под меч самого резвого смотрителя и поднял свой, блокируя удар. А вот справа — не успел, и клинок прочертил обжигающую полосу через его плечо. Дауд зашипел; ему никак не удавалось оттолкнуть первого, и каждый миг промедления... Давал шанс ударить Чужому. Не особенно ловко — но снова замахнувшемуся второму смотрителю он сумел попасть в открытый живот. Правда оставался еще третий, который, даже не дрогнув от смерти товарища, уже отводил руку с клинком назад. Грянувший в этот момент окрик в первый миг показался Дауду гласом самой Бездны — потому что смотрители от него просто окаменели. Билли и Чужой, впрочем, тоже, так что и сам Дауд выжидательно замер. — Прекратить бой! Это нарушение приказа Верховного Оракула! — невысокая изящная женщина в одеяниях оракула, застывшая рядом с шарманщиком, лучилась гневом. — Как. Вы. Осмелились? — она заговорила чуть спокойнее, но чеканила каждое слово — будто загоняла гвозди в крышку гроба несчастных. — Но наместник Кардоза... — попытался объясниться один, и оракул — Дауд начинал подозревать, что та самая сестра Роузвин — снова взвилась: — Временный наместник Кардоза, — она подчеркнула голосом уточнение «временный», — очевидно, сошел с ума! Что он сказал вам? Что Чужой ходит среди нас? Что бог живет в этой... халупе? — презрение в ее голосе было почти материально. — И вы поверили его фантазиям?! — Но... — авторитет этой женщины давил, и у смотрителей на глазах опускались плечи, словно они пытались стать незаметнее. — Прочь отсюда, — она повелительно вскинула руку, обрывая любые оправдания. — Принести извинения я вам уже не доверю. Молить о прощении будете Верховного Оракула. В гнетущем молчании смотрители вышли из дома, и лишь после этого оракул шевельнулась: повернула голову и немигающим взглядом уставилась на Чужого. Как-то резко стало очевидно, что ее гнев и возмущение были искусной игрой. И она точно знала, кто именно стоял сейчас перед ней. — Любопытно. В моем видении все обошлось без жертв, — медленно она пошла прямо к Чужому, не пытаясь обходить лужи крови на полу. — Но мне не стоило забывать, что от истинных фанатиков не защищает даже предзнание. Брат Кардоза, — она поджала губы, оглянувшись на распростертый у дверей труп, — к несчастью, был именно из таких. — Твои, как впрочем и мои, видения не являются константой в рамках текущей реальности, Лена Роузвин, и способны меняться даже от несвоевременного дуновения ветра, — голос Чужого внезапно прорезавшейся бесстрастностью напомнил Дауду время, когда тот был еще богом. По позвоночнику пробежала волна неприятной дрожи: он и не заметил, когда успел привыкнуть к эмоциональности Чужого. — Я догадалась об этом, еще когда разглядела тебя в своих видениях снова. Живым, — оракул Роузвин взглянула на Билли с непонятно-издевательским выражением на лице, и та заметно ощетинилась, но промолчала. Через мгновение Роузвин поморщилась и опять посмотрела в глаза Чужому. — Собственно, меня прислали поговорить о... — Я тоже видел, зачем ты пришла, задавай свои вопросы, — Чужой был все так же спокоен, но Дауд поймал брошенный искоса взгляд на свое горящее от боли плечо. Повернулся к Роузвин другим боком и едва заметно качнул головой: подождет. Сколько нужно, столько и подождет — демонстрировать слабость неуместно. — Верховный Оракул желает знать, почему наши видения до сих пор так неотчетливы? Помехи появились незадолго до твоего... нисхождения, — процедила она сквозь зубы: видимое высокомерие Чужого пришлось ей не по вкусу. — Но почему они никуда не делись теперь, когда ты уже человек? — Потому что вы руководствуетесь ошибочными представлениями о природе своих видений, — улыбка Чужого была остра как нож и столь же холодна. А ответ, по сути, не объяснял ничего — в лучших его традициях. Похоже, сестра Роузвин ему тоже очень, очень сильно не нравилась. — И какова же эта природа? — отрывисто спросила та. Завидное терпение, пусть по ней и заметно, как тяжело оно дается — оракулы любят, когда перед ними пресмыкаются, а не указывают на место. — В трансе вы не торите свои пути, как считаете, а пользуетесь уже проложенными в Бездне дорогами. Как я сам теперь, — Чужой медленно потянул из-за пазухи свою таинственную цепочку — Дауд так и не узнал, откуда она взялась. На медных звеньях плавно качнулся обломок кости... оставшийся от разобранных на корабле амулетов, конечно! Дауд все гадал, почему Чужой больше не мучился кошмарами — а он просто сделал амулет и для себя, чтобы контролировать собственные сны. — Но из-за моего отсутствия все старые дороги поменяли свой ход. И ваши прежние магические сборы больше не указывают вам верного направления. — Мы меняли сборы — это не влияет на чистоту видений, — а вот теперь сестре Роузвин явно стало плевать на тон Чужого: информация была нужнее. — Бездна будет пребывать в беспорядке, пока не найдет себе новое воплощение, — Чужой невозмутимо пожал плечами, как будто он был здесь ни при чем. — Я мог бы одолжить тебе амулет, который позволяет выбирать пути по своему усмотрению, — он перекатил косточку на цепочке по ладони, — но сомневаюсь, что ты оценишь мое щедрое предложение, оракул. — А когда она найдет это воплощение? — с жадностью подалась вперед Роузвин. Чужой развел руками и промолчал, не прекращая равнодушно улыбаться. У Роузвин сжались кулаки. — Кардоза — не единственный фанатик в наших рядах, — Дауд заподозрил, что от боли и потери крови он неправильно ее расслышал — чтобы оракул прямым текстом признавалась в подобном... Но следующие слова прояснили причину ее откровенности: — И если Верховный Оракул не удовлетворится твоими ответами, то мы найдем... — Мою голову над воротами Уайтклиффа? — невозмутимо перебил Чужой, и сестра Роузвин подавилась словами. — Мы оба знаем, что ничего вы мне не сделаете. Наоборот, будете по мере сил беречь мою тайну от своих самых нетерпимых адептов. Потому что Аббатство полностью устраивает существующее положение вещей, а вот что случится после моей смерти — вы и предположить не можете. Ведь видения оракулов по-прежнему так неотчетливы, — вкрадчиво закончил Чужой и скрестил руки на груди, словно бросая вызов: попробуй не согласись. И не заподозришь, что он блефует. Лена Роузвин судорожно сжимала и разжимала кулаки. Чужой явно попал в точку, хотя и почти перегнул палку с издевками. Но он тут же в задумчивости приложил палец к губам: — Но обычно Бездна не медлит в своих поисках. Думаю, совсем скоро будут заметны первые знамения. Культ Безглазых конечно же будет искать отмеченного ими, но если первым успеет Аббатство — как оно сможет повлиять на будущего бога?.. Открывающиеся перспективы ужасают даже меня. В глазах Роузвин загорелась исступленная алчность. Дауд переглянулся с Билли, которая немедленно закатила глаза. Все они в Аббатстве одержимые: что смотрители, что оракулы. И Чужой ловко сыграл на ее жажде знаний и власти. — Ты предлагал амулет для указания путей, — отрывисто выговорила она, и Чужой без колебаний стащил цепочку через голову и кинул ей узорный обломок кости. Он не боялся Аббатства, это было очевидно, но и врагов из них делать не стремился. Не опускаясь до благодарностей или дальнейших угроз, сестра Роузвин развернулась и покинула их дом так же стремительно, как появилась в нем. — А трупы убирать кто будет? — проводив ее взбешенным взглядом, хмуро пробормотала Билли себе под нос. — Попроси соседей помочь, — предложил Чужой насмешливо, но одновременно вроде бы немного нервно — все его равнодушие испарилось, стоило Роузвин пропасть из виду, будто переключателем щелкнули. — А мне нужно посмотреть, что у Дауда с раной. — Держи его крепче, — повеселела Билли. — Раньше он вечно сбегал от нашего доктора. Даже мне в руки сдавался только по особым случаям, близким к смертельным. Теперь тебе с ним мучаться. — Предательница, — ответил Дауд без настоящего раздражения и едва не вздрогнул, когда Чужой действительно схватил его за запястье. — Не надо, я иду. Это просто царапина, сам убедишься, — попытался вырваться он, но Чужой держал крепко. Слишком крепко... И молчал. Пока поднимался по лестнице. Пока раскладывал свой пыточный арсенал — прокаленные иглы, погруженные в раствор формальдегида нитки, прокипяченные бинты и корпию, колбу со спиртом и пару костяных амулетов, которые предотвращали заражение и ускоряли заживление ран. Молчал он и пока Дауд, приглушенно ругаясь, стаскивал куртку и рубашку, и потом, пока осматривал его плечо, усадив на кровать поверх покрывал. Если это реакция на убийство человека — то Чужого надо было поскорее расшевелить. Ради такого можно потерпеть и обработку раны. Дауд помнил все беседы со своими китобоями после их первого заказа. Но Чужой убил, защищаясь, — с этим обычно легче смириться. — Тебя самого не задели? — начать стоило издалека. — Нет, — непривычно коротко ответил Чужой, и Дауд уже собирался развить тему, как он продолжил резковато: — Помолчи, пожалуйста, мне нужно кое-что обдумать. Дауд посмотрел на него испытующе, но не стал настаивать, хотя вежливая просьба из уст Чужого — ну, для него вежливая — прозвучала инородно. Чужой провел руками над первым амулетом — черная дымка окутала его кисти, напоминая перчатки, — аккуратными движениями выудил одну нить из формальдегида, вдел в ушко изогнутой иглы и осторожно отложил в сторону. Бегло осмотрел рану, щедро полил спиртом комок корпии — и Дауд снова выругался, уже громче, когда тот прижался к его плечу. Чужой даже не поморщился, хотя обычно не любил таких грубых выражений. Несколько мгновений он завороженно следил за бегущими по руке Дауда бледно-красными струйками, но встряхнулся, стоило тому осторожно шевельнуться. Когда Чужой потянулся обратно к игле, пальцы у него едва заметно подрагивали. При том что раньше Дауд не раз видел, с какой выдержкой он заштопывал и куда более серьезные ранения. Все-таки нервное потрясение? Чужой, совместив края раны, уже примеривался иглой, но Дауд с непривычной самому себе деликатностью перехватил его за запястье. — Переживать после такого — естественно, — серьезно уверил он. Чужой поморщился: — Нет, переживать естественно в момент опасности, а не после того, как она миновала. То, что я ощущаю сейчас, — иррационально, — он все же вырвал руку и снова поднес иглу к краю раны, уже без дрожи. Резкий, уверенный укол, отвратительное чувство скользящей сквозь плоть нити — Дауд сцепил зубы, чтобы не ругнуться в третий раз. Чужой быстро и ловко завязал первый узел и щелкнул ножницами. Следующий укол... — Страх обычно приходит с запозданием — вместе с осознанием, что тебя чуть не убили, — на третьем стежке Дауд снова попытался объяснить Чужому, что это нормально, когда напряжение отпускает не сразу. — При чем здесь я? — в голосе Чужого прорезалось раздражение. — При взгляде на твою рану меня беспокоит, что это ты мог умереть. Заслонив меня своим телом — что вообще-то тоже нелогично и иррационально, — очередной укол иглой был чуть резче предыдущих и потому больнее. — Раньше никогда не беспокоило, а теперь... Дауд немного нервно хмыкнул: — В такой ситуации тело действует без контроля разума. Как и у тебя сейчас. — Руководствуясь инстинктами, да, — Чужой завязал последний узелок и теперь водил над зашитой раной вторым амулетом — он вроде бы останавливал кровь. — А один из самых сильных человеческих инстинктов — это стремление защитить семью и любимых. Но я не твоя семья... — Чужой замер, задумчиво нахмурившись и склонив голову набок. — Эй, это не то, что ты себе надума... — в смятении начал Дауд, но закончить фразу Чужой ему не дал. Губы, прижавшиеся к его губам, были сухими и неловкими — опыта у Чужого очевидно не было. Он даже не шевелился, так и замер, словно прислушиваясь к себе. Дауд, немного отойдя от неожиданности, поднял руку и уперся ему в плечо, чтобы оттолкнуть — но в этот миг Чужой рвано вздохнул, приоткрывая рот, и Дауд снова оцепенел. Когда его последний раз целовали, пусть и так невинно? И почему от влажного горячего дыхания на губах накатывало облегчение — будто вытащили давно засевшую под ногтем занозу? Будто только сейчас стало окончательно и бесповоротно, категорически ясно, что прошлого больше нет — что его выбор действительно что-то изменил. — У меня замедлился пульс и больше нет ощущения, что вдох может застрять в груди, — наконец отстранившись, немного отрешенно выговорил Чужой и облизнул губы, на которые Дауд никак не мог перестать смотреть. — Это согласуется с моими наблюдениями о природе эмоций, которые могли бы послужить причиной моей излишне острой реакции... — Чужой, — Дауд впервые за полгода назвал его так вслух — и не испытал ни гнева, ни неприязни, которые подсознательно ассоциировал раньше с этим именем. И это, пожалуй, громче любых доводов говорило, что хотя бы отчасти Чужой в своих выводах был прав. — Такие... поразительные озарения лучше обдумывать в более уравновешенном состоянии, — подбирая каждое слово, сообщил Дауд, но не стал вдаваться в подробности, что для начала и сам предпочел бы поразмыслить над ними в тишине и одиночестве. Чужой, не мигая, сверлил его взглядом — и Дауд вдруг обратил внимание, как потемнели его глаза. Но, видимо, он достаточно успокоился, потому что пресловутая проницательность наконец проснулась, и он вздохнул, разрывая повисшее оцепенение: — Может, мне и правда стоит выбрать себе имя. — Обходился же ты без него столько времени, — Дауд с облегчением подхватил новую тему, и Чужой невозмутимо взял в руки бинт. Не говоря больше ни слова, принялся наматывать их поверх аккуратного шва, а потом без предупреждения подался вперед, обнимая, — и Дауд не сразу осознал, что он просто провел один из витков бинта за спиной, фиксируя повязку на месте. А вовсе не... он сжал свободную руку в кулак, когда Чужой снова потянулся его обнять. И еще раз. На последнем витке тот отстранился не до конца, посмотрел Дауду прямо в глаза снизу вверх и недрогнувшим голосом заявил: — Я совершенно не привык плутать по Бездне без амулета. Дауд не стал отводить взгляд. В конце концов, речи Чужого научили его легко читать между строк. А поразмыслить над грядущими — точно грядущими, кого он обманывает — изменениями в жизни можно будет и прямо тут. Так что Дауд, сглотнув, только и спросил с контролируемым спокойствием: — Подержать тебя ночью за руку? *** Утро началось с крупной дохлой лягушки, плюхнувшейся прямо на подоконник над кроватью. Дауд потыкал в раздувшееся брюшко пальцем, стараясь не морщиться от тупой боли в раненом плече, но скользкий мокрый трупик никуда не делся. С улицы донеслось жалобное кваканье. Вторая лягушка приземлилась на подоконник еще живой и тут же спрыгнула наружу. — Не думал, что мое предсказание сестре Роузвин сбудется так быстро. Бездна и правда не стала долго ждать, — прозвучал за его спиной сонный голос. Дауд промолчал, только потянулся к брошенной на стуле куртке и достал из нагрудного кармана пачку сигарет. Чужой невнятно хмыкнул и, судя по звукам, спрятал лицо в подушке: он не терпел табачный дым, но прямо сейчас вроде решил сделать вид, что не заметил сигарету. И Дауд был ему за это благодарен. За окном на землю падал дождь из лягушек. Первое знамение будущего бога.