Так просто

И знаете, так просто любить то, что никогда не полюбит в ответ, Так просто любить это по-настоящему.

Я так люблю утренние лучи, пробивающиеся сквозь занавески по утрам, которые ложатся на твои темные волосы так, как будто вся суть их существования заключается в том, чтобы достичь тебя и стать твоей частью, а потом воплотиться в мягкой, почти детской улыбке – я так люблю, когда ты улыбаешься во сне. Я так люблю думать, что ты улыбаешься для меня. Я так люблю пить практически остывший кофе по утрам и прислушиваться к мерному чириканью – господи, и где я свернул в своей жизни, что пришел к такому глупому романтизму – прислушиваться, как город только начинает дышать, заспанный и спокойный. Я так люблю слышать твои шаги по направлению к кухне и оборачиваться, делая вид, что совсем и не ждал тебя здесь. Я люблю твой сонный и немного виноватый взгляд, люблю твои мятые футболки, которые неряшливо выбиваются из мягких пижамных штанов. Люблю представлять, как стягиваю их с тебя и выкидываю к черту. Я люблю слушать тебя и твою сбивчивую речь, когда ты нервничаешь, но старательно продолжаешь – прирожденный лидер, да ведь? – люблю, как ты кусаешь губы и улыбаешься так неловко, что мне разве что взгляд остается отводить, чтобы никто не толкнул в плечо и не сказал «ты пялишься, Джексон». Но, вероятно, моя проблема в том, что я готов пялиться на тебя двадцать четыре часа в сутки, без перерывов на сон и еду. Я люблю случайно касаться твоих рук, коленей, плеч – ты ведь совсем не против – так, как будто от прикосновения зависит вся моя дальнейшая жизнь. Как будто не существует ничего более важного, чем обнять тебя прямо сейчас, прижаться крепко, скользнуть ладонью по мягкой коже и рассмеяться – случайность, не более. Надеюсь, ты думаешь, что это просто случайность. Ведь все друзья так делают, правда? Я слишком люблю тепло твоего тела – поэтому раньше мне казалось, что я задыхаюсь в ледяной пустыне. Но ко всему привыкаешь – и в доме, который выгорел, иногда живут бездомные бродяги, помнишь? Ты сам читал мне эти стихи. А я, как дурак, запоминал каждое твое слово. Впрочем, и есть дурак, наверно, раз так и не смог отпустить. Мой дом сгорел дотла, но моя бродяжья любовь до сих пор принадлежит тебе, ночуя в тех углах, на которые не обвалились балки. Так просто – не волноваться, отдавая тебе все остатки моей прогоревшей души. Так просто – совсем не замечать, как ты уделяешь кому-то внимание. Моя любовь где-то внутри спрятана, и совсем ей не обязательно тревожится по таким пустякам. Плевать. Какая мне, в общем-то, разница, кто там льнет к тебе и старается заполучить хотя бы один твой теплый взгляд, и на кого ты смотришь внимательно; я знаю одно – ты однажды улыбнулся и сказал, что тебе нравится проводить со мной время, и я так чертовски сильно люблю тебя, и ты никогда об этом не узнаешь. Так просто – вспоминать один и тот же вечер, раз за разом. Ловить твой извиняющийся взгляд и делать вид, что не помню этого, как будто ничего и не было. И улыбаться так невинно и неловко – ты говорил, что ты любишь мою улыбку – пока ты не выдохнешь спокойно, удостоверившись, что я говорю тебе правду – нет, что ты, глупость какая, это было так давно и неправда, хён. Так просто – жить единственно этим воспоминанием. Я до сих пор ощущаю на губах – текила и лимоны, соль, твои губы. Обжигающе больно и так чертовски хорошо, как не было никогда. Сногсшибательно сладко. Я был пьян, а ты – чертовски красив. Ты был пьян, а я поддался на веление собственных желаний. Наверно именно поэтому у тебя не возникло вопросов, когда я выволок тебя в коридор, сжимая за воротник грубо – совсем не в стиле нашего общения, – целуя и прижимая к стене. Поэтому у меня не возникло вопросов – почему ты не оттолкнул меня тогда? Твои руки – мои руки. Мой язык – по твоим губам. Твои темные – подёрнутые дымкой алкоголя – глаза и мои, не видящие перед собой ничего, кроме тебя и твоего совершенства. Чертова рубашка, которая выводила меня из себя весь вечер – ведь пуговицу нижнюю застегнуть была не судьба, да? – наконец-то где-то в стороне, у кровати, за кроватью. Я бы ее сжег с удовольствием, но, наверно, она дорого стоила. Пальцы – медленно вдоль бедер – от них сносит крышу окончательно, и уже даже непонятно, кому из нас двоих. Кровь в ушах, шумно и громко, как шторм в открытом океане. Ты – океан. Ты – мой личный девятый вал. Мне уже не определить по ладони дорогу на сушу. Мой корабль пошел ко дну еще тогда, когда я впервые увидел, как ты улыбаешься. Я и не знал, что ты так блядски умеешь изгибаться – хотя, стоит ли обманывать себя, сколько раз после танцевальной практики я представлял тебя именно так? Только в жизни – намного лучше. Как люди не способны представить новые цвета – так я был не способен представить, что ты можешь быть таким. От текилы в голове ничего не осталось – примерно как и от моей личности, которая закончилась после твоего первого стона. Стонешь ты совсем не хуже, чем поешь. Намного, намного лучше. Если бы звук можно было преобразовать на листе бумаги, я бы набил его себе, как татуировку. Каждый твой вздох – рваный и глубокий – после каждого поцелуя, не менее рваного, жадного, от покрасневших губ следующего до линии челюсти и шеи, вниз по ключицам и к груди. Я так хотел изучить каждый сантиметр твоего тела. Я так хотел выучить тебя наизусть. Мне нравилось чувствовать тебя. Чувствовать тебя так близко и никак не мочь утолить жажду. Потому что мне было мало-мало-мало. Чертовски мало. Хотелось больше, хотя больше уже было невозможно. Хотелось толкнуться последний раз и, задыхаясь в собственном наслаждении, разбиться на тысячи осколков, стать пылью, стать частью тебя. Стать тем самым вскриком, сорвавшимся с твоих губ. Умереть в тот же момент, последний раз целуя, и не думать о том, что утром придётся позорно бежать и придумывать тысячи отмазок, оправданий, играть свою роль в этом драматическом спектакле – роль шута, который сам-то не сильно понимает, что делает. И потом, раз за разом, оставаясь наедине – терпеть этот чертов виноватый взгляд. «Прости, но я не могу дать тебе то, что тебе нужно». Или намного проще – «я не могу полюбить тебя». Я знаю. Я не требую. Я не прошу. Мне не нужно этого. Мне достаточно просто смотреть на тебя и знать, что ты есть. Находиться в розовом саду и знать, что на далекой планете всегда будет одна единственная роза, которую я буду любить всегда. Это так просто - любить то, что никогда не полюбит в ответ. Это так просто – любить тебя, Им Чебом.