The last shoot

Хотите, я расскажу Вам историю? Историю, напетую старым граммофоном и показанную стенами с обшарпанными обоями, прошёптанную ветром, который входил в окна и выходил через двери, громко ими хлопая, и наблюдаемую потолком с обваливавшейся штукатуркой? Тогда в комнате всё было не так. Тогда лампы там светили тусклым тёплым светом, а обои были усыпаны мелкими цветами. Из граммофона тихо лилась музыка, записанная на поставленной только что поцарапанной пластинке. Тогда Кенни ласково целовала Марджорин в щёку, а она лишь устало смеялась, и в этой маленькой квартирке, посреди зимы, на мгновение наступала по-настоящему тёплая весна. В год их встречи тоже было тепло. В тот год Марджорин была с букетом ярких живых цветов в руках, но с полной оранжереей мёртвых внутри. МакКормик невесомо обхватывает её за талию, убирает выпавшую блондинистую прядь за ухо. Стотч прижимается к ней, кладёт руку и голову на чужое плечо и горько улыбается. Касается своими тёплыми пальцами родной холодной ладони — впервые она кажется такой обжигающе-ледяной — неуверенно переплетает пальцы и будто ищет в этом спасения. Марджорин делает первый шаг, неровно вздыхая. Кенни следует за ней, медленно закрывая глаза. Они перемещаются по комнате, тихо цокая каблучками туфель, неслышно шелестя голосами. Мир, оставив все свои проблемы, забыв другие звуки, словно сужается до размеров одного отеля. Одной комнаты. Двух человек. И музыка мягко стелется по полу, поднимается по стенам и, кажется, её можно коснуться подушечками пальцев. Всё будто возвращается, киноплёнкой отматывается на несколько лет назад, в тот пыльный город с потрескавшимся асфальтом, душным воздухом, смогом от сигар и людьми со стеклянными глазами и разбитыми мечтами. Кенни тогда случайно утянула её с собой. Марджорин тогда случайно схватила её за руку и сбежала. Отвратительно яркие цветы без запаха случайно упали на тротуар и стали цвета сепии. Но вот музыка прекращается, игла с жалобным скрипом соскакивает с пластинки, которая всё ещё продолжает крутиться, а остатки звуков блестящей пылью взрываются и оседают алмазной крошкой на светлых волосах. За дверью раздаётся топот тяжёлых сапог и крики. Они не спеша достают пистолеты. — Сейчас? — Скоро. И холодные дула касаются висков. — Если ты ни о чём не жалеешь, что насчёт того, чтобы встретиться тут потом и повторить всё снова? — Кенни улыбается так, будто происходящее за дверью совсем не важно, будто люди в форме пришли совсем не за ними. — Конечно, дорогая, конечно. — В глаза и в лёгкие попадают алмазные снежинки, неприятно щиплют и перекрывают кислород. Границы размываются, и почему-то солёное счастье каплями выкатывается из глаз, разбиваясь о деревянный пол. — Пока? — Прощай. Они целуются в последний раз, всё ещё сжимая руки друг друга. Без сомнений плавно жмут на курок, и громкие выстрелы пронзают тишину. Хотите, я поведаю вам историю про комнату, где слышны по вечерам счастливый смех, пение старого граммофона и тихий шелест голосов?