Ярмарка

— Мы идём, — упрямо повторил Кацура. — И ты тоже, Шинске. Только попробуй сбежать. — Зура, не дави на него, — возмутился Сакамото, наваливаясь на Такасуги со спины. — Тацума, — с предупреждением начал было Такасуги, но тот повис на плечах хохочущим грузом. — А Кинтоки идёт? — Не идёт, — ответил Кацура, насупившись. — Сказал, это мы можем позволить себе бездельничать на ярмарке, а он порядочный семьянин и должен работать. — Отмазка, — со знанием дела заключил Сакамото и кивнул так резко, что чуть не свалился. Кацура насупился ещё больше, но вздохнул. — Мы уже не успеем за ним зайти. Но я позвоню по пути! — Мои соболезнования Гинтоки, — буркнул Такасуги себе под нос, не скрывая злорадства, и Сакамото согласно хохотнул. Ярмарку было видно издалека: и разноцветные шатры, и цепочки фонариков, растянутые между ними, и блестящие в закатном солнце флажки. Гомон — даже издалека — оглушал. Хохотали дети, кричали зазывалы, людская толпа гудела как рой. — Праздник, — счастливо пробормотал Сакамото, вдыхая полной грудью; грудь эта упиралась Такасуги в плечо, и тот с удовольствием ткнул локтём пониже под рёбра — просто чтобы не расслаблялся. Сакамото ойкнул и сбился с шага, а потом рассмеялся, пытаясь одновременно не отпустить его, потереть ушибленное место и почесать в затылке. — Многозадачность, Тацума, не твоё. — Неправда! — предсказуемо возмутился тот и пустился доказывать, бурно жестикулируя. Кацура, идущий впереди, оглянулся, но, увидев, что они не ссорятся, улыбнулся, прежде чем напустить на себя суровый вид. — Как роль репетирует, — доверительно шепнул Сакамото и Такасуги согласно фыркнул. Сакамото висел на нём весь вечер — не иначе под угрозой суровой расправы, а Кацура вёл себя как бдительная мамаша, и, как Такасуги казалось, отчаянно высматривал Гинтоки в каждом мало-мальски похожем бездельнике. Сам Такасуги послушно переходил за ними от лотка к лотку и от палатки к палатке, и старался даже не особо крутить головой — чтобы его не заподозрили в том, что он хочет сбежать. Логика у Кацуры была изощрённой, а фантазия — ещё хуже логики, и разбираться с тем, что он там придумал в наказание за испорченный вечер дружеского воссоединения, не тянуло совсем. — Какие блестящие, — восхитился Кацура вдруг. На прилавке, около которого он остановился, вперемешку лежали вышивки и наклейки, и половина из них мерцала так вырвиглазно, что у Такасуги задёргалось веко. — Жалко, что ты больше бинт не носишь, — ляпнул Сакамото, вытянул шею, чтобы повнимательнее рассмотреть. — Можно было бы приклеить. Вон, гляди, и бабочки есть! Такасуги застыл, потом покосился на Кацуру. Тот казался расстроенным, словно ожидал, что вот сейчас Такасуги точно развернётся и уйдёт, не дожидаясь удобного случая. Даже не попробовал бы остановить, — понял Такасуги, вздохнул и, неожиданно для себя, рассмеялся. Глаза у Кацуры стали круглыми, а взгляд — таким же как много лет назад в додзё: словно тот не верил, что Такасуги вообще умеет смеяться. Сакамото потянулся к нему и помахал ладонью перед лицом. — Земля вызывает Зуру. — Не Зуру, — огрызнулся Кацура, — сколько раз говорить! — О нет, — горестно взвыл Сакамото. — Кажется, Земля вызвала демона ада. — С вами невозможно общаться, — сказал Кацура и вздёрнул подбородок, всем своим видом выражая обиду. Такасуги, не сдержавшись, потянул его за свисающую прядь. — Вон туда посмотри, — сказал, кивая на лоток за спиной, и Кацура, закатив глаза, обернулся — и застыл. — Уточки, — благоговейно произнёс он и припустил с такой скоростью, словно за ним, как в старые добрые времена, гнались Шинсенгуми. — С тебя должок, — вздохнул Сакамото, отцепляясь, и дружески хлопнул по плечу. — И я его стребую… если только жив останусь. — Последнего из лидеров Джои лучше брать живым, чем мёртвым, — ободряюще хмыкнул Такасуги, и Сакамото, трагично помахав на прощание, влился в толпу. Ярмарка оказалась огромной. За час неторопливой прогулки между шатрами Такасуги успел увидеть театр теней и кукол, жонглёров и фаерщиков, акробатов и чертовски ловкого старика, безо всяких усилий обыгравшего в напёрстки целую толпу — и, что удивительнее, никого, кто попытался бы от расстройства переломать ему пальцы. — А ещё обещали танцы с огненным веером, — пересказывала друг другу стайка девушек в пёстрых кимоно. Такасуги однажды видел такое: выглядело неплохо, но на танец было похоже мало. Зато умение обращаться с огнём, не поджигая себя, завораживало. Он обошёл затор и попал на площадку, где разминались пойеры — вокруг них предсказуемо собралась маленькая толпа. — И вон туда! — завопил голос, безбожно похожий на голос Тацумы, и Такасуги тут же отступил в тень, скрываясь между шатрами. С одного конца улицы доносились запахи горячей еды, с другой — вскрики, полные одновременно восторга и ужаса, и он застыл, раздумывая, а потом быстрым шагом пошёл на звук. Первым, что бросилось в глаза, были побледневшие люди, стоящие вполоборота к представлению. Такасуги обогнул их, без труда находя место в первом ряду. У артиста была шутовская шапка с бубенчиками и маска с ромбами, закрывающая лицо. Тонкая рубашка с кружевным воротом — в такие же ромбы — казалось, вот-вот порвётся на широких плечах. В руках он вертел две неоновые трубки, больше всего напоминавшие лайтсаберы, и только когда, остановившись, поднёс одну из них ко рту, Такасуги догадался, что это будет за номер. Губы провели по всей длине — от рукоятки в концу — по разу с каждой стороны, обхватили кончик и разжались. Голова запрокинулась, и лайтсабер неторопливо стал погружаться внутрь. Толпа отпрянула и заохала с удивительной синхронностью, а Такасуги наоборот подался ближе, рассматривая напряжённое горло, натянувшиеся сухожилия и неон, просвечивающий сквозь кожу и кружево. Это было… красиво. — А что ещё ты можешь так заглотить? — с любопытством спросил он, когда лайтсабер снова оказался снаружи. — Мог бы твой член, — ответили ему с ленцой, — но ты мне не нравишься, да и член у тебя наверное маленький. — Не прохлаждаемся, — прикрикнули из-за кольца толпы. Такасуги машинально посмотрел туда и, увидев высоченную женщину в розовом кимоно, задумался, что больше его впечатляет — размах плеч или густая щетина. Он послушно отступил в задний ряд. — Да-да, — неприязненно проворчал артист, прокрутил в руке второй лайтсабер — длиннее и толще первого — и поднёс ко рту. Второй раз наблюдать было ещё интереснее: лайтсабер входил с обманчивой лёгкостью — горло сократилось только раз, и ещё пару — дёрнулась нижняя челюсть. Артист поклонился, прихватив зубами светящийся край, и рукоятка уставилась прямо на кого-то из зрителей. В толпе заверещали, отовсюду раздались аплодисменты. Артист поклонился ещё раз и, вынув лайтсабер, скрылся в шатре. На смену ему вышел мужчина в таком же костюме, и приветственно помахал настоящими металлическими шпагами. Такасуги осмотрелся, а потом решительно зашагал в обход. Представление вышло впечатляющим и стоило того, чтобы выразить восхищение лично. За шатром оказалось неожиданно тихо. Артист помахал руками, разминая плечи, затем сорвал себя маску и поднял крышку какого-то ящика, забрасывая её внутрь. — И давно ты этим зарабатываешь? Ветер мягко раскачивал бумажные фонари, натянутые между шатрами, и свет неровно мазал по разноцветной ткани. Гинтоки, следом за маской стащивший шапку, по-собачьи встряхнул головой и оглянулся через плечо. — А, — равнодушно сказал он. — Так это был ты. — Как угадал? Гинтоки помолчал, насупившись, и потом нехотя сообщил: — Ты первый, кто спросил. — Серьёзно? — Остальные просто ахали и отворачивались. Такасуги ухмыльнулся, просто не смог удержаться. — А ты весь день выдумывал эту фразу. Хотел же, чтобы кто-то спросил, и ты мог не глядя послать, — проницательно предположил он, и по выражению Гинтоки понял, что угадал. — Тебе бы я её и в лицо повторил, — буркнул тот, бросил шапку в ящик в реквизитом и захлопнул крышку. — И ради этого ты обманул Зуру? — Я не сбрендил ходить с ним куда-то, — оскорбился Гинтоки. — Туда не смотри, то не трогай, с лотков не воруй. Несостоявшаяся мамаша уголовника. Ах да… — он мерзко заулыбался и со значением посмотрел на Такасуги, явно собираясь напомнить про их с Зурой дружбу ещё до него, до сэнсэя и школы, но несостоявшуюся речь на корню зарубило звучное урчание. Гинтоки покосился на свой живот как на предателя и сдулся. — Надеюсь, достаточно наглотал сегодня, чтобы купить себе ужин? — с притворным сочувствием спросил Такасуги. — Нет в тебе солидарности, — вздохнул Гинтоки. Оттянул ворот, врезавшийся в кожу, зачем-то заглянул под рубашку и покосился на Такасуги. Проворчал: — Чего так пялишься? Дырку прожжёшь. — Не знал, что ты вернулся в город, Гинтоки, — дружелюбно заметил Такасуги. — Теперь любуюсь. Гинтоки выразительно фыркнул. — Соскучился? — Не знал, пока не услышал трёп Тацумы, — как ни в чём не бывало продолжил Такасуги. — Улавливаешь, что я хочу сказать? Гинтоки поморщился, посмотрел упрямо и зло: на Такасуги, на пальцы, так и сжимающие ворот рубашки, и резко стянул её через голову. Кожа тут же покрылась мурашками, и он досадливо дёрнул плечом. — Не хотел тебя видеть, — сказал, возясь с перевязью лайтсабера. Узел не поддавался, Гинтоки раздражённо тянул за конец ремешка, но тот выскальзывал из пальцев. — Не шевелись, — вздохнул Такасуги, подходя ближе. Дрожащий свет задачу не облегчал, не облегчало её и пыхтение Гинтоки. Такасуги как мог старался не задевать его голый бок, но не получалось. Такасуги присел на какой-то ящик, подтащил Гинтоки к себе за пояс. — Давай срежем, — с тоской предложил тот. — Вечно ты торопишься, — пробормотал Такасуги, поддевая край с другой стороны. — Ауч! — Сказал же не шевелиться, — безжалостно отрезал Такасуги, не обращая внимание на бубнёж про руки как крюки и ногти как когти. Случайная царапина над кромкой штанов порозовела и набухла, отвлекая внимание, но Такасуги изо всех сил пытался сфокусироваться. Не хотел видеть, подумаешь. Он никогда не хотел его видеть; Такасуги, может, тоже не хотел. Зачем они вообще об этом заговорили. — Вот и всё, — сказал Такасуги, закончив, и легко пихнул Гинтоки в бедро, но тот продолжил стоять как стоял — только подхватил лайтсабер, чтобы не уронить. — Ты ушёл без меня, — сказал он наконец. — И я не успел тебя найти. Такасуги откинул голову назад, заглядывая Гинтоки в лицо. — Я два года не знал, выжил ты или умер, — ответил он мягко. — Один-один, Гинтоки. Тот прикрыл глаза, стиснул зубы так, что заходили желваки. Может, его тянуло спросить, неужели Такасуги всё ещё считает, может — заорать, что это была не игра. Такасуги бездумно мазнул пальцем по царапине, и Гинтоки зашипел, выпуская из рук лайтсабер. — С самого представления хотел посмотреть поближе, — признался Такасуги, ловя лайтсабер у самой земли. Потом разогнулся и медленно потянул его из чехла — на ножны тонкая кожа не тянула ни разу. — Не лапай, — вяло возмутился Гинтоки, когда Такасуги провёл ладонью по гладкой поверхности. — А конец не острый. — Где ты видел лайтсабер с острым концом, — поморщился Гинтоки, пихая его обратно в чехол и засовывая в тот же ящик, что шапку и маску. — Это тебе не шпага. — А со шпагами ты тоже… — Такасуги усмехнулся, — взаимодействуешь? Гинтоки покачал головой. — Лень, — ответил он. — Слишком нудно. Все эти царапины внутри горла, мелкие травмы. Мне столько не платят. Такасуги кивнул. Он бы тоже не стал добровольно засовывать в себя всякие острые штуки — в их жизни и так хватало металла, оказавшегося не там, где нужно. Гинтоки, тем временем, вытащил из шлевок пояс, задев концом по щеке, и чуть повернулся. Перед лицом оказались твёрдый живот и дорожка волос, густая и мягкая, такая светлая на фоне кожи. Такасуги посмотрел выше — на затвердевшие от прохлады соски — и подумал, что никогда не видел Гинтоки не в синяках, не в ярких пятнах свежих или заживающих шрамов. Было непривычно и, пожалуй, не нужно. — Приятно было повидаться, — сказал он, собравшись, попытался встать, но Гинтоки удерживал его, несильно нажав на плечо. Тихо спросил: — Правда вот так и уйдёшь? — А чего ты от меня хочешь, Гинтоки? — устало поинтересовался Такасуги. Вся эта идея давно уже перестала казаться разумной, вся эта ярмарка и то, как он по-прежнему поддавался на подначки старых друзей. Вот и сейчас один из них стоял рядом, снова играя желваками, а его палец лежал под ключицей и подрагивал, словно порываясь погладить. — Сам же сказал, что не хочешь меня видеть. — Я сказал «не хотел», — голос Гинтоки звучал так бесцветно. Такасуги всё-таки поднялся, и рука соскользнула с плеча на грудь, удерживаясь на границе ткани и кожи. — А сейчас? — Я не знаю, — сказал Гинтоки, стиснул в кулаке его ворот, обхватил за шею, притягивая ближе, — я не знаю, что с тобой делать. — Тогда дай мне уйти, — одними губами предложил Такасуги, и Гинтоки жёстко вжал его лбом в свой лоб, так жёстко, что не оставалось ничего, кроме как обнять его — обеими руками и крепко. — Я дал тебе уйти однажды, — пробормотал Гинтоки зло и зажмурился. — И снова, а потом не догнал. — И мы всё равно сошлись в одной точке, — напомнил Такасуги, обводя пальцами шрамы на его спине, мышцы и позвонки. — Или хочешь, чтобы сейчас я ушёл, и ты смог найти меня сам? Гинтоки отрицательно качнул головой. — Не хочу, чтобы ты уходил. — Ты всегда можешь продемонстрировать мне свои новые навыки, — усмехнувшись, предложил Такасуги, и хватка Гинтоки наконец превратилась в обычное прикосновение — приятное до дрожи. — Возможно, тогда я соглашусь подумать. — Возможно? — переспросил Гинтоки, приоткрыв один глаз, и Такасуги очень серьёзно ответил: — Мне стоит сначала проверить их в деле. — Тогда, — сурово сказал Гинтоки, одним движением соскальзывая вниз, — прямо сейчас и начнём. Вдруг тебя, как и толпу, придётся убеждать больше одного раза.