Друзья не трахаются

      Чимину снится нечто. Тёмное всепоглощающее ничего, оно тянет его непонятно куда. В подвешенном состоянии, в невесомости, Паку не понять пространства, не определить верхов и низов. А это нечто всё тянет, и эта неопределенность будто разрывает его парящее тело. И определить то, что он действительно парит, можно только по отсутствию опоры под ногами. Пака засасывает во что-то тёплое, не имеющее постоянной формы и вообще какого-либо агрегатного состояния. Этот сон странный. Чимин чувствует все запахи. И это нечто пахнет, как отрубленный кусок живого мяса, словно внутри него ещё бьются жилки, гоняя по сосудам жизнь, не доходя до конечного пункта, вываливаясь теплыми багровыми струями на свет. Пак двигает руками, пытаясь схватиться, но рассечь пространство сложно, будто он в тёплой воде, но эта вода плотнее обычной. Что-то как тёплый кисель, как незастывшее желе. Что-то чёрное. Чимину не страшно, не пугает его даже не самый приятный запах сырой плоти. Он пытается понять о чем его сон, и куда его засасывает. И его тянет. Паку кажется, что движение это ускоряется, и только когда он ударяется головой о пол, он понимает, что засасывало его на пол с кровати. Чимин поднимается, потирая ушибленный локоть. Одеяло сползло, накрыв его сбитым комком. Он закидывает его на кровать. Недалеко здоровым сном спит Хосок. Его часы аккуратно мигают зелёным тусклым светом, освещая пространство прикроватной тумбы. Чимин выходит из спальни, легко шлепая босыми ступнями. Паркет спальни сменяется каменными прохладными полами коридора, и парень морщит нос и растирает плечи. На кухне света нет. Заходя, Чимин тут же бросает сонный взгляд полный песка на кухонную тумбу, где в слабом светодиодном отблеске весело сияет разлитая лужица кофе и полный льда термос. Он бросает взгляд на настенные часы. Почти четыре утра. За широким окном, светлым дымом подсвечивая туман, поднимается зарево, играя на горизонте с голубым, желтым, фиолетовым и розово-красным. Чимин пытается продрать глаза. Голова немного болит, и он лезет в ящички, чтобы найти аспирин. Парень выуживает из баночки две таблетки и глотает их, набирая воду из графина в стакан. Он жадно пьёт, прикрыв глаза, и почти засыпает, слегка пошатываясь на ногах. Где-то позади с тихим мурлыканьем включается холодильник. Он не отнес Юнги его кофе, и сейчас стоит и смотрит на термос взглядом, освеженным прохладной водой, но ещё не до конца ясным. Чимин неуверенно дотрагивается до запотевшей стенки термоса, с неё уже стекают крупные капли, а внутри ёмкости кофе уже так много, ведь лёд изрядно подтаял, разбавляя кофеин. Пак берет в руку термокружку и пробует напиток. Пролитая на столе часть постепенно окрашивается в желтовато-белый под первыми рассветными лучами. Чимин смакует горечь на языке, и у него что-то сводит в груди, потому что точно таков же на вкус язык Мин Юнги, когда он целовал его в первый и во второй раз. Шуга будто весь пропитан кофе, или Чимину хочется, чтобы так было, но он словно бы чувствовал тот же самый вкус, когда прикладывался губами к чужой шее и ощущал ими беспокойный пульс чужого сердца, которое является для него главной загадкой. Пак делает несколько жадных глотков, пока по спине не идут от холода мурашки. Он ставит кружку туда, где она стояла, немного расплескав напиток и оставляя небольшую лужу, и застывает перед стойкой, уперев в неё руки. Воспоминание трёхчасовой давности становятся материальными, мурашками проходясь по бедрам. Чимин, пугаясь самого себя, бежит в спальню, где пытается отогреться от ледяного кофе. Он засыпает быстро, не замечая этого, и во сне к нему приходит тот, от воспоминаний о котором он так резво убежал. Утром все хорошо. Относительно. Таблетка подействовала, и Чимин совсем не чувствует похмелья, чего не сказать о помятом макнэ, который хмурым призраком бродит по общаге из угла в угол, пока не заваливается на диван, глядя в телевизор. Хосок с утра готовит на кухне салат. Он всегда ест здоровую еду, что заставляет Чимина проникнуться бо́льшим уважением к хёну. Чон заставляет его следить за соковыжималкой, а после кормит салатом. Еда почти без соли, но Чимину, вкупе с прохладным кисловатым соком, нравится. Помидорки черри блестят, отливая бликами оливкого масла. Оно скатывается по листьям салата, укрывая маленькие кристаллики соли, которых совсем недостаточно. Чимин благодарит за завтрак, а позже они несколько часов проводят в танцевальном зале. Они над чем-то смеются, когда в зал приходит хореограф. Парни здороваются, кланяясь, и хватаются за бутылки, чтобы залить пустыни во рту. Чимин чувствует себя прекрасно. Его мышцы разогреты и растянуты, а кожа слегка блестит, покрытая испариной. Он двигается под музыку, и ему хочется делать это как никогда плавно. Парень растягивает движения, а те тянутся вслед за ним, как тонкая нить сиропа. А потом что-то идёт не по плану. Когда в зал вваливается куча остальных мемберов во главе с чересчур бодрым Намджуном и веселым Джином, хочется повеситься. Чимин, конечно, всегда одногруппникам рад, но когда зал озаряет своим светом персона Мин Юнги, Чимин вдруг понимает, что ему нужно свалить как можно скорее. Но он не может, а потому натянуто улыбается, стараясь на хёна не смотреть. А тот сегодня, как назло, выглядит круто. В чёрном весь, штаны облегающие с прорезями на коленях и свободная футболка, открывающая вид на ключицы. — Хён, - страдальчески тянет Чонгук, утыкаясь лбом в плечо Чимина, - ненавижу тебя, хён. Пак смеётся: — Эй, а я-то тут при чём? — А при том, - возмущается макнэ, - что ты выглядел, словно побитый щенок, я не мог тебе отказать. Тем более, ты так просил с тобой выпить, - Чон смеётся и получает от Пака несколько оплеух. — Тебе должно быть стыдно, ясно? - Чимин беспомощно смеётся, сгибаясь пополам, а когда ловит на себе чужой взгляд, шепотом матерится и кашляет в кулак, отворачиваясь в сторону. Юнги поглядывает на младших, сидя на небольшом диване в углу с телефоном в руке, и его вид почти не выглядит враждебным. Волосы немного влажные после душа, он легко встряхивает ими, скидывая со лба. Когда хореограф собирает мемберов, чтобы посмотреть, как каждый усвоил хореографию, Юнги встаёт и лениво откидывает телефон на диван. Тот с глухим стуком бьётся о кожаную поверхность и застывает на месте. Они прогоняют все несколько раз на протяжении двух часов, и Юнги хочется сдохнуть уже после первого. Наблюдая за работой, проверяя каждого по отдельности, хореограф хвалит или исправляет. Мин несколько раз проёбывается на особенно плавном куске, пока Хоби не встаёт рядом и тщательно всё не объясняет. Юнги хлопает младшего по плечу - теперь они могут продолжить. Когда все становятся, чтобы соединить части танца вместе, на середине песни в студии вырубается музыка и свет. В повисшей тишине слышно только сбитое дыхание запыхавшихся мемберов и слабое эхо щелчков потухших ламп. Чимин стоит неподвижно в темноте, стараясь продрать глаза, пока остальные переговариваются. Менеджер поднимается с дивана и, светя телефоном, уходит, чтобы проверить, что с электричеством. — Бу! Громко и гулко, по-чонгуковски, прямо на ухо Джину, который темноты боится пуще собственной смерти. И старший визжит, как кот с придавленным хвостом, пока все остальные смеются, силясь в темноте найти телефоны. Пак делает несколько шагов предположительно в сторону дивана и замирает, ощущая, как воздух позади всколыхнулся и застыл, нагреваясь меж его телом и телом того, кто уткнулся носом ему в затылок и тяжело дышит, нюхая русые Чиминовы волосы. У них есть секунды, прежде чем включится свет, или кто-то из мемберов найдёт телефон. — Блять! - крепко ругается Намджун, запинаясь о что-то на полу и тут же встречаясь с ним коленями и ладошками. О него спотыкается Ви, который, вместо того, чтобы найти источник света, бродит по студии, вытянув руки. И если бы не было так темно, можно было бы увидеть, насколько счастливо его лицо в этот момент, озаренное детской квадратной улыбкой. Он с грохотом валится на лидера, громко смеясь, и Чонгук, который от чего-то хорошо видит в темноте, заваливается сверху на них, болтая ногами и руками и издавая боевой клич. Чимин может глубже дышать, не боясь, что кто-то его услышит. А слышит его только Юнги, что водит носом по чужому взмыленному затылку, не смея прикоснуться к разогретому телу танцора. В темноте хорошо и мягко, тепло. Пак откидывает слегка голову, ероша собственные волосы о чужое лицо, и расслабляет плечи, всем телом подаваясь назад, чтобы спиной ощутить чужую напряжённую грудь. Ощутить, как запертое в грудной клетке бьётся сердце Мин Юнги. Почувствовать чужой жар, вытянутый танцами из расширенных пор, что словно маленькие кратеры, пышут пламенем. И Мин дотрагивается ладонями до чужой талии, весом своих рук заставляя Чимина глубоко вздохнуть. Паку кажется, что из-под ног пропадает опора. И это как в том сне: мягко и тепло, ощущение полёта и засасывания, когда Юнги медленно целует его в изгиб шеи, и влажный чмок остаётся слышен только Чимину. Где-то в стороне к кутерьме присоединились и остальные мемберы, визжа, словно поросята, вместо того, чтобы искать свет. Лидер, придавленный общей тушей, кричит громче всех, что это уже ни разу не смешно и "Съебитесь, блять!" Чонгук подтрунивает над ним, передразнивая когда-то воспитательный тон остальных мемберов: — Как тебе не стыдно материться при своих старших, хён?! - и хоть он и разговаривает уважительно, то, что он делает это чересчур высоким голосом, показывает всю степень его издевательства, и Хосок смеётся от этого ещё громче, чем прежде. Чимин выбрасывает назад таз, упираясь ягодицами в чужой пах, и дрожит, когда руки на талии смыкаются крепче, готовые вспороть мягкую плоть на спине и животе парня, словно стальной капкан, тело заплутавшего оленя. Пак чувствует, как дыхание на затылке тяжелеет, приобретая вес кита, и как после Шугу отбрасывает от него ударной волной чего-то сильного и невидимого. Кругом становится холодно. Комната сжимается до размеров призрачного тепла чужого тела, следом оставленного у Чимина на спине. Он гулко дышит и сжимает кулаки, думая, что заебался. Юнги быстрым шагом подходит к дивану и нащупывает на нём свой телефон. Он тусклым светом заставки набрасывается на темноту, сковывающую визжащую кучу смеющихся парней, и в следующую секунду в студию заходит менеджер, держа в руках непонятно откуда взявшийся тусклый фонарь. Мин переводит свет на него, и у того на лице приятная улыбка и с волос течёт. — Кажется, я забыл сказать вам о штормовом предупреждении. Там льёт дождь, - он слегка улыбается, непонятно чему. Мемберы вдруг понимают причину улыбки и взволнованно притихают, пока Намджун не озвучивает их мысли: — Это значит, что пока не дадут электричество, мы можем отдыхать? Седжин кивает, всё также улыбаясь, и все начинают верещать. Даже хореограф где-то в стороне, стоящий с ещё одним фонарем, облегчённо выдыхает, а Чимин задается вопросом, когда тот успел найти фонарь? Хореограф для вида сетует на ситуацию, ворча о том, что им потом придётся много наверстывать, и Чимин с ним полностью согласен. Вооружившись вспышками на своих девайсах, они покинули студию и через коридор со стеклянной стеной прошли в общежитие, задерживаясь, чтобы посмотреть на то, как бушует снаружи стихия. На улице ветер гнул неокрепшие деревья к земле, его дыхание едва не срывало провода, и Чимин не удивился, что свет отключили. Видимо, где-то линия электропередачи пришла в негодность. Восстановить её удастся только после бури. День за окном внезапно превратился в хмурый неприветливый вечер. Чонгук и Тэхен убежали к младшему в спальню, чтобы послушать, как дождь ломится в его огромное окно. Хосок развалился в гостиной и пытался читать книгу на японском в своём телефоне, вооружившись портативной зарядкой. Джин ушёл на кухню, чтобы перекусить, а из спальни Намджуна эхом по дому разносился хип-хоп. Юнги куда-то свалил. Чимин стоял посреди коридора и не знал, чем себя занять. Он, как и все, планировал провести этот день в тренировках, и хоть, по словам хореографа, он отточил хореографию хорошо, ему все равно нужно было работать больше: в зеркале напротив он не видел того, что видеть хотел бы. Хоть в доме почти ничего не видно, и буря за окном косит деревья и столбы, Чимин вспоминает, что у него есть длинная сеть гирлянд на батарейках, купленная в Японии, и спешит к себе в комнату, чтобы добыть свет и попрактиковаться хотя бы так. Большое зеркало на стене в комнате отдыха служит ему хорошую службу, и он раскидывает гирлянды подле него, чтобы оно отбрасывало солнечных зайцев на стены и дарило больше света. В ход идёт блютус колонка и портативная зарядка, обе подключаются к телефону, и Пак молится, чтобы заряда колонки хватило хотя бы на час. Получается довольно красиво. Гирлянда светло-желтая, свет от неё падает тёплый и уютный. Чимин фотографирует себя в зеркало и постит селку в твиттер, подписывая её описанием с вопросом о погоде и просьбой быть осторожнее. Дождь стучит в большое окно, словно просясь войти, и Пак заглушает его просьбы музыкой из колонки. Он начинает танец. Прогоняет его несколько раз, пробуя каждое движение в разных вариациях, и сам не знает доволен или нет. Он останавливается лишь тогда, когда через полчаса пытливые глаза ловят его движения в отражении зеркала. Пак замирает на месте, оборачиваясь на Юнги, что стоит в дверях, опустив руки вдоль тела, и наблюдает за младшим нечитаемым взглядом. И в повисшей тишине, что наступила, когда колонка внезапно разрядилась, слышно только гулкое дыхание запыхавшегося Чимина. Он смотрит на Юнги. Того почти не различить в темноте комнаты, и Пак едва ли может видеть, как нервно старший покусывает красную губу. У Мина в руке телефон, но он не использовал его как источник света, иначе Чимин бы заметил блики в зеркале. — Хён? - Пак все ещё пытается отдышаться, и грудь его тяжело вздымается, играя с тенью силуэта на полу. Мин дергается и моргает, а потом разворачивается и уже хочет уйти, но его останавливает брошенный в спину вопрос: — Как долго ты наблюдаешь? - и Чимин не знает, зачем ему эта информация. Быть может, количество секунд прямо пропорционально размеру заинтересованности Юнги в младшем. — Достаточно, чтобы понять, что дополнительная практика тебе не нужна, - Мин не поворачивается, но и не уходит. Дождь хлещет в окно, и напряжением между ними можно осветить несколько обесточенных районов Сеула. Чимин вздыхает несогласно, и Юнги усмехается, ожидая подобной реакции. — Хён, - снова это слово ковыряет душу, и Мину внезапно хочется смотреть Чимину в глаза, - что происходит? Юнги поворачивается и обнаруживает, что между ними не более шага. Он легко отшатывается назад, но поскальзывается на каменной кладке коридора, и его ловят за талию, неосознанно притягивая и сжимая пальцами тощий бок. Мин поднимает на Пака глаза, и они полны страха. Пойманный в лапы дикий зверёк. Чимин выдыхает, наблюдая за отражением жёлтых светлячков в чужих чёрных глазах. А Юнги не может даже моргнуть, и от сухости комнаты глаза его наливаются влагой. Пак кладет ладонь на чужое лицо, и Юнги не может вздохнуть. Он шепчет, не в силах говорить громче: — Это... Это я должен держать тебя в руках, - и шепот его ломается о звук дождя и поцелуя, когда Чимин накрывает его губы своими. А Юнги, кажется, уменьшается в размерах, и его бледное худое тело ощущается в разы беззащитнее и трогательнее. Пак жмётся и жмёт к себе сам. И он, кажется, уже привык слушать чужое неспокойное сердце, что вроде нараспашку, вроде снаружи, а вроде и тайна за семью печатями. И где-то сзади у гирлянд садятся батарейки, а буря не даёт окнам продохнуть, вымывая из них тусклые огни слабоосвещённых комнат. Лампочки ломаются, выключаются и включаются, меняя режим, моргая и переливаясь, ломая их спутанную тусклую тень на твердом прохладном полу их общего дома. Чимину становится мало своего языка во рту, и он лезет им глубже, своим напором заставляя чужие губы распахнуться. И Юнги слабеет ещё сильнее, а в голове у него все тот же вопрос: "Что происходит?" И он хочет бежать от своего тонсена, от своего одногруппника, от своего друга. Он хочет в объятия к Пак Чимину. Он устал и не знает, как дальше бороться с собой. И Мин понимает, что всё это его вина, что он осознавал последствия каждого своего действия, но неотвратимо продолжал двигаться дальше, снося старые и выстраивая новые стены внутри себя, пытаясь не замкнуться или не потерять совсем голову. Это тяжело, и губы Пака, его руки и тело совсем не помогают разобраться, и сердце болезненно сжимается, как и сжимается сам Мин. Он ощетинивается в миг, выбрасывая смазанную неопределенность в слепую злость, и отталкивает от себя Чимина, выставляя ладони вперёд, толкая настолько сильно, насколько только может позволить его трясущееся тело. Чимин не видит в нем угрозы. Тот похож на напуганного пса, готового укусить любого, кто подойдёт близко. Но Пак всё равно тянет руку к чужому искаженному злостью лицу и получает удар по ней бледной кистью юнгиевой руки. — Держись от меня подальше, Чимини. Юнги уходит снова, и это так похоже на тот вечер у камина, что Пака накрывает почти тошнотворное дежавю. Накрывает быстрее, чем темнота комнаты из-за севших батареек гирлянды. Дождь хлещет в окно, телефон разрывается от оповещений из их группового чата, и Чимину хочется орать от злости, обиды и неопределенности, но все, что он делает, это нащупывает телефон и уходит в комнату, чтобы попытаться уснуть, слушая неутихающую бурю за окном.