The abyss

Все здесь было [за]брошенное. И забытое. Насквозь пропитавшееся сладким запахом цветков гортензии, что поселились в святилище божества на чердаке здания. Живое сердце пульсировало в руке, указывая путь, и Эмили послушно ступала по прогнившим половицам. Ступала рвано, едва держась на ногах, а в глазах так и рябило от синевы цветков, которые почему-то так любили Чужого… и так ему подходили. Руны, мерцающие приглушенным светом в углу, манили к себе слабым стрекотом умирающих цикад. Казалось, они немо звали прикоснуться. Ощутить под пальцами гладкую поверхность китовой кости; обрисовать каждую черточку имени на них; а после закрыть глаза, падая сквозь пространство. Эмили рухнула перед алтарем на колени с приглушенным стоном. Тупая усталость тяжестью растекалась по мышцам, притягивая к полу. Тупая ноющая боль врезалась в разум. Вдох. Реальность рассыпалась пазлом. Выдох. Холод окутал тело. Чужой оказался рядом в мгновение, убирая прядки темных волос, что разметались по заплаканному лицу. Вокруг него клубилась тьма, обхватывая за плечи; напоминая о своем существовании и его принадлежности. Его привязанности к этому пустому и серому пространству, что где-то меж всего сущего. — Моя бедная девочка Эмили, — произнес он. — Некогда твои волосы были забраны в элегантную прическу. Но времена теперь другие, верно? И по бархату вкрадчивого голоса, разлетевшегося над гранитом, было не понятно сожалеет он о ее участи или насмехается. Его окутывало безразличие и от этого было ещё более погано, чем от запекшейся крови на руках, что испачкались едва ли не по локоть. Эмили вскинула голову, в упор глядя в черные бездонные глаза. Настолько, что казалось будто в них ртутью расплескалась сама Бездна. — Посмотри на меня… — пролепетала девушка. В голосе не осталось и капли той властной императрицы Дануолла, которую он знал. — И что я должен увидеть? — Чужой скрестил руки на груди в привычном жесте. — То, что ты слаба? Или то, что законная императрица Дануолла не в состоянии понять, чем может обернуться ее слабость? — Такова твоя законная императрица? — девушка вытянула руки, демонстрируя багровые пятна на рукавах потрепанного мундира. — Я только дал тебе силу, — развел руками мужчина, — лишь тебе было решать идти по трупам или нет… Ты можешь сдаться. Можешь продолжать бороться. Выбор только за тобой. А сейчас тебе пора. — Стой! — Эмили отчаянно вцепилась в рукав куртки мужчины. — Ты приходил ко мне, когда я была ребенком. Что изменилось? — Ты больше не ребенок, — просто ответил он. — Тебе больше не нужна поддержка. — Но она мне нужна! — Пусть даже ты считаешь, что я повинен в смерти твоей матери и заточении отца? — грустно усмехнулся он, вновь оборачиваясь к ней. — Пусть даже ты считаешь, что все беды твоего мира из-за меня? Все равно нужен? Вопрос утонул в холоде Бездны. А его прикосновение к ее руке, когда пальцы с силой сжали хрупкую ладонь, показалось холоднее тивианского льда. Метку обожгло резкой болью, но Эмили и не подумала вырвать руку. Лишь поморщилась, выдерживая прожигающий насквозь взгляд. Он читал её, как открытую книгу и было бы глупо что-то отрицать из сказанного… Эмили знала, что он прав: она винит его во всем, но не смеет прогнать; оттолкнуть руки; вернуть ему метку. Она не могла этого сделать, потому что… потому что кроме него у нее больше никого не осталось. — Ты не виноват… — выдавила она. — Никто не виноват, кроме людей… — Не ври хотя бы себе, Эмили, — оборвал Чужой, притягивая ее к себе; обнимая. — Меня не обижает правда, да и ты все равно меня любишь. И то было правдой. Даже возражений не нашлось, да и сил тоже. Эмили уткнулась носом в плечо мужчины, наслаждаясь секундами рядом. Секундами до того, как он отпустит её и мир вновь рассыпется на осколки. — Иди… а я буду здесь. В святилище пахло гортензией. Метка на руке искрилась грязно-голубым. А на потрескавшихся губах все еще чувствовался теплый поцелуй.