*
шерил боится попасться на глаза его сыну. мальчишка, аутсайдер, бумагомаратель, её ровесник. он бы не хотел себе в мачехи выходца из капиталистической семьи блоссом. её ведь видели в логове, где схоронились змеи. ривердейл слишком маленький, чтобы быть близоруким, а папашка джагхеда слишком одинокий, чтобы отбросить погрешности. «кто-то из шайки змеев твой соулмейт? — вероника, уготованная арчи эндрюсу, дальнозоркая бойкая стерва. — это так несправедливо, что у женщин нет выбора» на счастье блоссом, джонса-младшего обхаживает хорошенькая и примерная бетти купер в выглаженном блейзере. ему нет дела до неудачницы шерил, претендующей на его отца в вечном подпитии.*
— лисичка, тебе приготовить что-нибудь? — официантка с ней мила и приветлива. в который раз. шерил не талисман захудалого «серпентарного» бара, вымоченного в пиве и кулуарных дрязгах, — не та возрастная категория — но уже что-то запоминающееся и неотъемлемое, как северная стена славы. — выжмешь сок, я принесла апельсинов? сегодня он зол и пьян. вышибает дверь плечом и, прощупав бар на предмет нахождения в нём шерил, спрашивает её задымлёнными глазами — «ну чего ты таскаешься за мной?». в который раз. «я имею на тебя право» — отвечает она, вырыв вокруг него ров длиннющими ресницами. в сотый раз, кажется.*
— просто он может делать всё, что хочет, а я нет. я вращаюсь вокруг него с неебической скоростью, а он и шелохнуться не желает. мудак, — откровенничает блоссом с парковщиком. она становится престранной особой, докапывающейся своей болтовнёй до незнакомцев, вводя их в курс дела своей «перелюбви» к человеку, которому похеру, и всегда так будет. — в мире столько интересных вещей, а всё сводится к нему… к его взгляду, к его одобрению. это сводит меня с ума. боже. разве это жизнь? — пропади, не мозоль ему глаза. возможно, это его возьмёт, — мальчонка, полнооборотно не закатывающий глаза из-за большущих чаевых, выминающихся рукой шерил, изумляет её простотой совета. она знает, что так можно. пропасть. об этом все статьи в женских журналах. правда, для неё, отягощённой родственной душой, провернуть это непозволительная роскошь, почти абсурд. вдруг её завтра собьёт машина, перемелет шинами её слабые никчёмные кости, и весь этот аттракцион вдалеке от его глаз. «лучше бы меня сбила машина. круче будет, если его» — это сложно, — упирается, противится соулмейтовское естество. и во рту сразу как-то горько. растолчённой паршивой таблеткой. — не сложнее, чем убиваться изо дня в день, смотря в его наглое лицо. позвони по этому номеру, тебя проконсультируют, — парковщик пихает шерил бумажную трубочку; внутри неё чёрная бисеровка букв и цифр. «вас слушают, говорите» и это не телефон доверия.*
«приходи сразу ко мне, не ищи „якобы последней“ встречи со своим соулмейтом. на нём это, твоё околачивание рядом, раньше не работало и сейчас не сработает. в жопу его» заброшенная заводская мануфактура разбита на цеха. ей нужен самый дальний цех. переработка чего-то там. переработка. её чувств. вот что ей нужно. ей нужно послать природу нахер. взбунтоваться против прихоти мироздания, заставившего её прозябать в безответной любви, крадущей энергию, время и молодость. по цеху бродят уставшие тени девушек. шерил кажется, что ей будет в пору такое же забвение, окоченелое, не разгибающееся и бесцветное. она позволяет «куратору» усыпить её бдительность, голод до него чем-то сглаживающим углы этой неравномерной любви. — у тебя не останется времени на твоего соулмейта, если твоё тело будет в постоянном поиске «добавки». у тебя же есть деньги? блоссом кивает, клюя рыжей головой в провал своих разведённых коленей.*
отключка помогает. даёт заряд, прошивающий её слева направо, снизу вверх, крест на крест и ещё бог знает как. бог знает. он сам завёл её сюда. каждой твари по паре, да? моя пара сопротивляется, господи. что мне делать? действительность проходит сквозь неё, обновлённую, цифровыми волнами, конфетными шипучками, цветной плёнкой в дрыгающихся, скачущих кадрах, гимнастическими лентами, не колким, мягким льдом, словно он поролоновый, сочным разбрызгивающимся фейерверком. непозволительные детскость и вечеринка вплавляются друг в друга, образуя защитный механизм от «разочаровательной» реальности. шерил отныне огорожена от соулмейтовых драм и переживаний. это ли не наебательство беспринципной мерзавки природы?*
«лисичка, у тебя всё нормально?» — официантка на проводе. нормально — это понятие абстрактное, не имеющее точки опоры. шерил вполне устраивает. «…ты куда-то запропастилась. смена соулмейта невозможна априори, поэтому я волнуюсь» а он волнуется?.. вот он, шпион, пролез. нужно срочно задавить эту мысль. в цехе люди отзывчивые. а она ещё не достаточно тень. но скоро ей обязательно станет. усилить темп разложения — сделано.*
в сером феврале без шарфа холодно и без любви холодно. обмануть не получается. река густая, как йогурт. русалки твердеют в этой густоте, засахариваются под меленьким снегом. в воде душно. вода вяжет в зрачках искры от насевшего на неё солнца. никому нет дела, что в воде ей отвратительно душно. ни-ко-му. лисичка.*
проблесковые маячки синие-синие. у группы поддержки юбки точно такого же цвета. надо будет вынести на обсуждение школьного совета смену цвета формы для черлидерш. а пока — пока.*
больничный свет стопроцентный, стерильно-белый, как вытертая кость. мать шерил в этой белизне красным пожарищем дыбится над расшаркивающимся перед ней персоналом, упрекает за недостаточность чего-то для дочери. а потом тихим, словно придушенным подушкой голосом: — милая, я же не знала, этому отребью не жить. — в том то и дело, что жить, — блоссом отворачивается к окну, спотыкаясь ровным, незаинтересованным взглядом о ромашковые стебли.*
— природа порой такая блядь, сестрёнка, по себе знаю, — джейсон разговаривает с ней через выжженную нагноившуюся точку во лбу. точка шевелит чёрной, не обработанной нитками в стежки каймой. точка поглощает её, как туннель аттракциона ужасов. только внутри никто не пугает, не кряхтит, не визжит, не цапает костлявостью за руки, потому что там пустота. блоссом-старший грохнул собственного сына из-за того, что тот добровольно не отказался от полли купер. джейсон мог бы, но не сделал этого. шерил считает, что у её матери кишка тонка поступить с ней так же. застрелить её. им с джейсоном подсунули не тех, не статусных. и это мучение длиною до первой пули. оборвись.*
— у меня из-за тебя крупные проблемы, лисёныш, — он впервые заговаривает с ней, обдёргивая лопуховые стебли больничному растению. сухость в голосе, точно песочной крупой набили горло. — мы с цехом раньше держали нейтралитет. они не лезли к нам, мы к ним. теперь всё проёбано. чёрт тебя поволок туда, лисёныш. этого дерьма и у нас навалом. — это того стоило, раз ты разговариваешь со мной. пусть и недоволен, но всё же… — оздоровительные капельницы прогоняют мнимое, обманчивое чувство насыщения им. нестерпимо хочет повернуться к нему лицом, спросить его заиндевелые морщины, скучал ли, не находил ли себе места (как лис, вытаптывающий оборонительный круг вокруг попавшей в капкан лисички)? как тебе далась моя глупая выходка? но что-то держит её спиной к нему. — у моей семьи есть деньги, много. откупитесь. — сами справимся. впредь спрашивай, куда влезать, а куда не стоит. иначе ты мне дорого обойдёшься, — он шкрябает по щетине ногтями и неторопливо отчаливает из палаты, не отводя взгляд от дрогнувшей спины в рыжем оперении волос. её сердце будто снова окунается в холодную йогуртовую воду. ты мне дорого обойдёшься. вполне хватит на сойти с ума. и не зайти обратно.*
— лисёныш, не думал, что когда-нибудь скажу это, но я рад тебя видеть, сукина ты дочка, — её приобнимают за плечи и мотают из стороны в сторону, точно безвольную тряпичную куколку. она вновь выбивается в завсегдатае бара. наравне с хрипатым джо и верующим в преизрядную крепость бухла эрлом. — было тоскливо без твоего ждущего личика. ты как пассажир, который всё никак не сядет на свой рейс. —…и мы надеемся, она на него сядет, — подбадривает шерил официантка и разбавляет застоялый запах пива свежим ароматом апельсинов, ананасов, бананов. — ребята скинулись тебе на «корзинку здоровья». — он тоже? — он делает вещи покруче витаминной корзины. на, — она достаёт из-под бара газету двухнедельной давности. на потёртых, залапанных страницах полномасштабная статья о крупном пожаре в дальнем цехе, о малочисленной группе не уцелевших, разместившихся переченью имён в угловой сноске, о наркопритоне, развращающем рафинированный городок, о «допропорядочных», «законопослушных» змеях, вытравивших эту заразу. — красивый жест, правда? — спрашивает кто-то слева. — надо бы отблагодарить дарителя. блоссом знает, что надо. она давно готова лечь под своего выкобенивающегося соулмейта. с первого грёбанного дня зависимости.*
— бетти? — в трейлере, к которому шерил пригнало её семикратно готовое к благодарственному сексу тело, она находит заострившуюся на джагхеде. всю такую беззаусенцевую, безейную. ей бы ещё нимб из огней святого эльма и можно всходить на небеса с лирой. блоссом подташнивает от ладноскроенности купер. — приятно знать, что ты выкарабкалась, — подтверждает этими словами свою святость бетти и приобнимает попятившуюся назад шерил. — останешься на ужин? оба джонса скоро подойдут. уйти, не увидев родственную душу, сродни преступлению. против себя. шерил больше себе не враг. шерил попытается быть себе подругой, ныне истерзанную экспериментами. — его отец твой… предназначенный? — деликатно интересуется купер, сервируя стол дешёвыми столовыми приборами, нарытых в ящике из-под пива. — джагхед об этом знает? — шерил натирает покоцанные ножи и вилки до «нервного» блеска. — знает и просит отца не быть засранцем по отношению к тебе. — ты это выдумала? — зубцы вилки машинально направляются в сторону бетти. не угрозы ради. — зачем мне это делать? — бетти поджигает зажигалкой фитили двум уполовиненным свечкам и смотрит на «лисичку» сквозь затеплевшееся кроткое пламя. — потому что я стерва?.. — а ты такая? — ты мне скажи. — ты — борец. вот что я вижу. ты допускаешь ошибки, падаешь, кувыркаешься, но поднимаешься, встаёшь вровень своей любви, — бетти подкупает шерил своей рассудительностью, бесхитростью суждения и тошнота отступает, подготавливая место неприхотливой симпатии.*
ужин выходит скомканным из-за суетливости двух, насильно не прогибающихся под любовь за счёт смиловавшейся природы. а «изнасилованные» наблюдают за тем, как виновники стараются не быть мудаками. каждая ждёт своей крупицы нежности от соулмейта. бетти более удачлива — джахед ластится к ней, шепчет что-то на ухо, обвитое выпавшей из хвоста прядью волос. шерил до подобной «невынужденной» близости через смерть, а то и через две. оптом. чтоб наверняка. он отшучивается, крутит регулятор громкости на радиоприёмнике, колотит в такт песне ложкой по салатнице и по-прежнему именует шерил «лисёнышем», обворовывая её адекватность оттаявшим взглядом. и ей не защититься. это он нарочно? или от нагромождения внутренней свободы? в любом случае, ей не перепадёт. в случае чего, он перетопчется на её сердце и слиняет.*
— как бы это было? — спрашивает блоссом, когда он не решается разделить с ней ночь в отеле — «это нечестно по отношению к моему естеству». а к моему? ей разрыдаться бы, но вот молчит, ловит зрачками красные стопы такси. — твоя любовь, что бы она из себя представляла? — дополняет. — она уже представляет. это джагхед, — он подмигивает сыну, провожающего их куда-то в будущее. правда, отец не едет разбиваться о заманчивое девичье тельце. — прости, что мне достался ты, — извинительно поджимает губы и прячется в кабине такси. — лисёныш… мама, у меня есть пара свободных пуль. мама, высади в меня все.