легенда о махавайрочане

В сентябре было жарко. Бабка, продававшая тайяки на углу улицы — она каждый раз ругалась вслед, если проехать мимо нее на велосипеде — ворчала, что это из-за нового завода, недавно построенного рядом. Верилось в это, правда, с трудом — старики по вечерам рассказывали, что такая духота тут стояла даже до войны, а дымовые трубы если этому и посодействовали, то совсем незаметно — как раньше было, так и осталось. Пели цикады. В такую погоду — полдень, солнце высоко, на небе ни облачка — только в море купаться и надо идти, тем более, если школу прогуливаешь. Многие так и сделали, да и следили за отдаленными районами не слишком-то хорошо, закрывая глаза на детские шалости. После войны прошло уже пятнадцать лет, однако любые заботы, кроме восстанавливающейся из пепла промышленности, все еще мало кого волновали. А потому юнцы, покидав портфели на траву и забыв обо всем на свете, бежали к морю. Но почему-то путь Савады, в ту пору еще совсем мальчишки, лежал вовсе не в сторону залива, а к заброшенному дому недалеко от безымянного моста. Поддавшись детскому желанию исследовать всякое разное, а еще предложению приятеля из школы, он, пробравшись через разбитое окно, пролез внутрь и воровато оглянулся по сторонам. Крыша у постройки давно уже рухнула, пол зарос травой, в ямках были лужи — в целом, место совершенно непримечательное, и если бы кое-кто — под ним Савада понимал личность весьма своеобразную, а оттого не менее интересную — не предложил ему заняться тут изучением литературы, которую собрались сжигать на заднем дворе школы, то он никогда бы и не заметил этого места. Книжки читать вместо школы — занятие не слишком интересное, но Савада готов был согласиться бы на любое предложение, лишь бы слинять с уроков. Сделав несколько шагов вперед, он резко остановился, когда услышал шорох позади, после чего так же быстро обернулся. Только ради того, чтобы увидеть там Акаги, который крепко держал что-то меж ладоней. Вяло улыбнувшись, он кивком поприветствовал гостя, после чего медленно повернулся и направился в соседнюю комнату, немо потребовав последовать за собой. Не повиноваться было трудно, и, ведомый интересом, что же сейчас ему покажет этот прохиндей, Савада двинулся следом. Он был младше Акаги всего на два года, но уже прекрасно знал о дурной славе, которая шла за этим мальчишкой по пятам. Только дурак не слышал об Акаги — Акаги, который соглашался на самые безумные пари. Сколько баек о нем травили — посчитать было невозможно. И, если говорить начистоту, то Савада не был уверен, что из этого было выдумкой, потому как все звучало до одури безумно и невозможно. — Ты был в школе? — осторожно поинтересовался он у старшого, с удивлением отмечая, что тот был в школьной форме. Акаги отрицательно мотнул головой, после чего присел на корточки прямо перед скромной стопкой книжонок — тех самых, вестимо, ради которых Савада сюда и пришел. С легкой усмешкой посмотрев на бумаги перед собой, старшой медленно поднял взгляд на застывшего в проходе Саваду. — Нет, это просто обманка для окружающих. — Попадешься полиции в таком виде — плохо будет, — отчеканил Савада, но тоже присел рядом с Акаги. Он продолжил гадать, что же такое крепко держал в руках старшой, да еще и с таким видом, будто оно шевелилось. Гадать можно было бесконечно — в таком месте могло водиться все что угодно, начиная от мышей и заканчивая теми же цикадами. Но если Акаги поймал это «что-то», значит, оно было необычным. — Смотри, что я нашел. Резко раскрыв руки, Акаги продемонстрировал их содержимое Саваде. Тот едва не отскочил в сторону, когда оттуда выпрыгнуло нечто черное с желтыми пятнышками. Однако, попытка побега не удалась, потому как старшой, резко вытянув руку вперед, успел схватить убегавшее «нечто» за хвост, после чего поднял его над землей. Тупо глядя на то, как дико извивается в руках Акаги ящерица — это была именно она — Савада растеряно заморгал. — И что это такое?.. Цикады продолжали свою песнь. Акаги, аккуратно держа несчастное животное за хвост, поднял серьезный взгляд на Саваду и лишь слегка покачал головой, словно в пояснении это не нуждалось. — Ящерица. — Ящерица? — Саламандра. Такие у нас не водятся, небось сбежала у кого-то. Экзотичные животные не были редкостью со времен окончания войны. Да и вообще экзотика в любом ее проявлении — например, солдаты с ближайшей военной базы регулярно выбирались в город, попутно раздавая детишкам иностранные сладости. За ними — сладостями, конечно — велась самая настоящая охота, и за каждую конфету многие готовы были дойти до рукоприкладства. Больше всего из американских сластей Савада любил небольшие кислые конфетки — от них на глаза наворачивались слезы, но они были жутко вкусными под самый конец, когда доберешься до центра. Неуютно поежившись, Савада уперся руками в побитые коленки, после чего опасливо покосился на Акаги — тот все еще продолжал держать ящерицу за хвост, внимательно разглядывая ее. — Может, вернем ее? Если найдем хозяина, то нам дадут что-нибудь... — Сожрут они ее, а не рады будут, — Акаги буравил взглядом уже вяло висевшую ящерицу. — У меня есть идея получше. Дай-ка сюда зажигалку, я знаю, она у тебя есть. Все-то он знает!.. Недовольно цыкнув, Савада опустил руку в карман и достал оттуда трофейную зажигалку, которую отбил у одного из старшеклассников во время побоища под мостом. Курить он не собирался: знал, что если мать узнает, то даст по шее, но все равно носил вещицу с собой, жутко довольный своей маленькой, но победой. Откуда об этом было известно Акаги — тот еще вопрос, но если знает, то пусть. Поймав брошенную зажигалку, Акаги чиркнул ею и поднес огонек к страницам ценнейших книг, которые ранее притащил с заднего двора школы. Глядя на это действо, Савада едва не бросился на старшого, чтобы отжать зажигалку назад. Зачем было тащиться в это место ради книг, если он все равно собрался их сжечь? Заметив напряжение Савады, Акаги лишь хмыкнул и захлопнул зажигалку, когда книги у его ног загорелись. — Не волнуйся, я просмотрел их. Просто старая пропаганда. Даже тебе интересно не будет. Савада возмущенно вздернул нос. — В смысле даже мне?! Бумаги уже полыхали. Почуяв огонь, ящерица в руках Акаги зашевелилась и вновь попыталась было дернуться, но тот держал ее весьма крепко. Наблюдая за всем этим, Савада мог только догадываться, почему вообще согласился на предложение старшого — наверное, все дело было в его немыслимом, ужасающем обаянии. Акаги был очень странным, пугающим до чертиков — но, все же, было в нем нечто такое, что притягивало к нему неимоверно. Саваде казалось, что это чувствует лишь он один. Может, на других не работала магия Акаги? «А что ты, собственно, собираешься делать с саламандрой?..» — хотел было спросить он у старшого, однако тот, не дождавшись, бесцеремонно швырнул ящерицу прямо в огонь. У Савады, наблюдавшего за всем этим, глаза на лоб полезли. Если раньше Акаги просто казался ему странным, то сейчас он решил, что старшой совсем рехнулся — ну кто еще будет ящерицу кидать прямо в костер?! Однако, освободившись в полете, саламандра с громким шипением завертелась в огне и стрелой метнулась прочь, в траву, так, что даже Акаги не успел поймать ее, и была такова. Они так и продолжили сверлить взглядом заросли, куда рванула ящерица, пока Савада, резко вскочив на ноги, не забросал разрастающееся пламя землей. Еще не хватало, чтобы дым увидел кто-то из взрослых, узнают, что два мальчишки тут школу прогуливают и книги сжигают — одним подзатыльником не отделаешься. Однако, вопреки ожиданиям, Акаги лишь тихо фыркнул, все еще глядя туда, где скрылась ящерица. — Не горит. — ... что? Савада резко поднял голову. — Не сгорела, говорю. Даже не обожглась. А я вот палец обжег. После этих слов Акаги сунул пострадавший палец в рот, продолжая сверлить взглядом место пропажи ящерицы. Затем он медленно опустил глаза на сгоревшую бумагу, вымазанную в грязи. Сейчас даже он не смог бы разобрать то, что там было написано — Савада был в этом уверен. — Ладно. Не очень успешно вышло... Я пойду. Надо отоспаться заранее. Неспешно поднявшись на ноги, Акаги отряхнул школьную форму от пыли. Растеряно наблюдая за ним, Савада только и мог, что хлопать глазами, гадая, что же пришло не ум старшому в этот раз. Он мог только поражаться Акаги — тот был непредсказуем. Ну, если, конечно, не считать того, что всегда можно было быть уверенным в его успехе в любом деле. — Опять что-то безумное? Акаги усмехнулся и тихо рассмеялся. — Почти. Старшие позвали меня проверить храбрость, прокатиться на машинах до самого обрыва. — Ага-а-а... Известное занятие среди старшеклассников, ну конечно, слышали-слышали. Спорить с Акаги или соревноваться было бессмысленно. Все равно что саламандру в огонь швырять — вырвется и убежит же, даже не пострадав. Но некоторые упертые все равно это делали... почему-то, хотя опыт их предшественников должен был, по сути, что-то им дать. — Удачи, — вяло пробормотал Савада, провожая Акаги взглядом. Костерок рядом потихоньку затухал. Старшой даже не обернулся. — Бывай. В ту ночь легенда о юном гении впервые пронеслась по подпольному миру. Они встретились вновь через несколько лет, в грязном дешевом кабаке, что стоял в промзоне. Уже вступивший в мелкую группировку якудза, заправлявшую в этом месте, Савада не должен был — точнее, ему настоятельно не рекомендовалось — посещать подобные места, больно несолидно и все в этом духе, но в тот вечер ему почему-то жутко захотелось заглянуть в одно из таких местечек. Была ли это интуиция или же что-то другое — он не знал, да и не особо-то разбирался, повиновавшись внутреннему голосу. И голос не соврал. Акаги было трудно не узнать даже спустя столько лет — все же, внешность у него была довольно примечательной. «И правда, как настоящий демон, с такими-то глазами», — подумалось Саваде, когда он, прихватив две бутылки дешевой рисовой водки, двинулся прямо к старому знакомому. С уст его не сходила легкая улыбка. Акаги ответил ему знакомой до боли лисьей усмешкой. — Какие люди. — А ты, смотрю, до сих пор по всяким опасным местам шляешься, — грубо заметил Савада, плеснув алкоголя в стаканы. Они чокнулись. — Совсем не изменился, а сколько лет прошло. — Сам не лучше. Смех Акаги — не злая насмешка, а что-то более безобидное и дружелюбное, вот уж действительно странность, сочетание «дружелюбия» и «старшого» — был явлением достаточно редким. Савада лишь слегка поморщился, когда услышал громкий смешок в свою сторону. Он-то, наивный, думал, что этот хоть немного в лучшую сторону изменился, а он ничуть. — Слушай, я... Он осекся. — Ладно-ладно. Ты прав. Но это самый легкий способ заработать в наше время, после, конечно же... — он прищурился. — ... азартных игр. Это был даже не намек — почти прямое обвинение. Но Акаги не шелохнулся, продолжая глазеть на остатки водки в стакане, словно и не слышал обращения в свою сторону. Опасливо смотря на старшого, Савада уже было протянул руку, чтобы тряхнуть его за плечо, но Акаги резко опустил стакан на стол, после чего со своей типичной пугающей усмешкой посмотрел Саваде прямо в глаза. — Игры — бессмыслица, — пробормотал он, довольно щурясь. Савада зло нахмурил брови. — И это ты говоришь после того, как обыграл Урабе и Итикаву?! — взъярившись, он резко провел рукой по волосам. — Я уже все знаю, черт возьми. Почти все слышали о том, как ты отжал у самого отпетого реп-игрока в районе тридцать миллионов. Ни за что бы не поверил, что ты еще шкетом обыграл Итикаву, а после Урабе понимаю, что это все же правда. Это ведь было еще в школе, почему не рассказал? — Не счел необходимым. Можно было лишь поражаться тому, как просто Акаги относился к своим победам. Зная об Урабе не понаслышке — он лично видел одну из его игр — Савада только догадывался, как старшой мог обыграть подобного монстра в маджонге. Хотя, конечно, монстром Урабе был лишь в его восприятии — мало ли, что там было на самом деле, и сейчас, глядя на Акаги, Савада не был уверен ни в чем. Но он помнил, чем закончил бывший противник старшого. И это не нравилось ему больше всего. — Игры тебя погубят. Как Урабе. Савада напряженно вглядывался в глаза Акаги, но не видел там отклика — лишь холодную пустоту. Абсолютное безразличие, скрывающееся нечто куда более страшное, чем он мог себе вообразить. Но такие люди, как он, заканчивали плохо. И Урабе был хорошим примером того, что могло приключиться с Акаги в будущем. — Сгоришь, — прошептал он высохшими губами. Но в ответ услышал лишь смех. — Ты слишком много думаешь, Савада. — Акаги улыбнулся. — Разве ты забыл? Как в детстве мы поймали саламандру. Раз она не сгорела в огне, то чем я хуже? Взглянув на старшого, Савада возмущенно поджал губы. Абсолютно нелепая метафора. Причем тут саламандра?! Это было так давно, простая детская шалость — удивительно, что сейчас Акаги вспомнил именно о ней. — Что за глупости?! — Азартные игры — они как огонь, — Акаги довольно прищурился. — Опасные, но привлекательные. Полезешь с горячей головой — сгинешь в пламени азарта. Только холодный расчет спасет тебя от поражения... Урабе успешно давил этим на фальшивку — и тот проиграл. Но я оказался хитрее, не был опьянен победами, и сгорел уже Урабе. Ничего не понятно. Савада растеряно смотрел на Акаги, гадая, что же творилось у того в голове. Старшой с легкой ухмылкой взглянул ему прямо в глаза и слегка наклонил голову набок, словно что-то отмечая про себя. — Все еще не понял? Тогда, в детстве, я сначала окунул саламандру в лужу, и только потом кинул ее в огонь. Вот она и не обожглась. Все оказалось так просто, его метафора. Вода была тем холодным расчетом, удачей, что сопутствовала Акаги в его играх, он не лез на горячую голову никуда, четко зная, что делать и как. Вот так он и играл — подобно настоящему демону. И сейчас Саваде казалось, что перед ним сидит не человек, а нечто более страшное — екай, какой-нибудь кицунэ, что своими чарами заставляет людей терять себя рядом с ним, бросаясь в пекло. Кто выживет в огне? Та саламандра, что побывала в воде, или же не успевшая? Кто победит — Акаги, наблюдавший за своим противником, или Урабе, сунувшийся против неизвестного юнца? Такие люди не обжигались. Итикава и Урабе были лишь первыми ступенями в высокой лестнице успеха. И Савада мог лишь немо гадать, какое будущее было уготовлено для Акаги. Затем Акаги одолел Васизу. И легенда о нем разнеслась по всему подпольному миру. Они виделись потом еще, даже не один раз — так уж получилось, что покровители Савады обратили свое внимание на молодое дарование, и часто нанимали его реп-игроком, если тот соглашался. И это было так странно для Савады — что какой-то юнец, вроде него, мог так запросто отказать боссам якудза в услуге, и те так легко смирялись с этим, что он никак не мог осознать, почему именно так случалось. Но чем дольше он наблюдал за Акаги, за его играми — сотнями побед в маджонге, тем больше раскрывалась ему эта загадка. Покровители боялись — боялись, что плохие отношения и навязывание работы этому юнцу может стать фатальным для них, как когда-то стало для Васизу. Страх — это то, что движет людьми. Но страх был неведом для Акаги, так ему казалось. Завидовал ли Савада старшему товарищу — сложный вопрос, но глядя на то, как он раз за разом выходит целым из пламени игры, что-то в нем с неприязнью сжималось. Он был зол — зол, что Акаги едва ли не буквально выбрасывал деньги на ветер, не видя в них ценности. Боялся — боялся, что когда-нибудь игра закончится не в пользу Акаги, а зная те ставки, на которые тот играл, проигрыш стал бы фатальным... Не то что сломанными пальцами — своей жизнью не отделаешься. Но Акаги, словно следуя той своей притче о саламандре, продолжал играться с огнем и не обжигаться. Из раза в раз. Из года в год. Проходили десятки лет, а он все не менялся, хотя вокруг протекали эпохи. Акаги был все тем же, что и тогда — в день их разговора в кабаке. Это было чем-то вроде стабильности — то, что Акаги всегда побеждал, всегда был той козырной картой, которая гарантировала победу. И зная это, Савада никогда не садился с ним за один стол. Боялся, что обожжется. Но затем наступил тот самый год, и все резко изменилось. Саламандра ускользала из огня в прошлом, но побоялась идти туда вновь, зная, как истощилась ее кожа. Двадцать шестое сентября девяносто девятого пошатнуло некогда стабильный мир Савады. Но он не подал виду — решил искать успокоения не в себе, а в других. Обратился не к старым друзьям, а к тому, с кем говорил совсем немного — но знал, что смерть Акаги стала для него ужасом едва ли не более страшным, чем для всех остальных. Игава Хироюки... — Я не понимаю. Он был болтливым малым — уже не таким наивным, как при их первой встрече, но все с тем же юношеским видением мира. Могло показаться, что пустые разговоры о собственной никчемности и сожаления, что не остановил кумира, неинтересны, но Савада рассудил, что это было неплохое времяпрепровождение. Тем более, что Игава говорил действительно дельные вещи — тяжело было говорить не о том — когда высказывал все, что было на сердце. Слушая его, Савада лишь довольно улыбался. И ощущал себя как Акаги когда-то давно. — Легко сказать: «Живи так, как хочется», когда ты превосходный игрок, — голос Игавы звучал не зло, скорее обижено. — Будь моя воля, я бы только и делал, что играл. Но он меня и тут остановил — сказал, дескать, смотри на Хараду. Погряз в своем успехе, как в трясине, и не выберется. Хотя сам такой же был. Искренние жалобы юнца, послушавшего старого хитрого лиса. Можно было дивиться тому, как Акаги мастерски — даже после смерти — путал людей в своих желаниях и стремлениях. — Не понимаю, как он так жил. Игава устало покачал головой и вымученно улыбнулся Саваде, будто извиняясь. — Даже Харада трусил. Акаги же так легко согласился на шаг, который потом привел его к поражению, будто и не задумывался о такой возможности. Глупость ли это? Или просто осечка? Быть ли мне таким же — рисковать и надеяться на удачу — или полагаться только на логику? Все это слишком сложно. Откинувшись на спинку стула — они с Савадой сидели в кабаке, том самом, где когда-то давно произошел памятный разговор с Акаги — юнец вздохнул и потер переносицу. С тех пор это место сильно поменялось, но воспоминания тех лет до сих пор стояли перед глазами — и сам Акаги, еще молодой. Тот диалог, как казалось Саваде, он не забудет никогда. — Как он только побеждал раз за разом? Вопрос на миллион. И никакого ответа на него. Глядя на Игаву, Савада видел вовсе не его — перед глазами стояла та сцена из детства, как Акаги держал над огнем извивающуюся ящерицу. — Игава-кун... Ты когда-нибудь видел живую саламандру? Конечно, можно было начать диалог намного мягче, но Саваде было неинтересно тянуть резину — да и если сделать лишний шаг в сторону, то Игава попросту не поймет, так и оставшись в болоте собственных сомнений и угрызений. Почувствовав на себе растерянный взгляд, он только улыбнулся и наклонил голову вперед. Савада, косо посмотрев на Игаву, поднял вверх стакан стакан с алкогольной бурдой. — Ну так видел, нет? — В детстве, когда в зоопарк ходил... — пролепетал тот, часто-часто моргая. — А что? — Слышал когда-нибудь, что они не сгорают? Дескать, слишком холодные, и огонь их не берет. Слабо улыбнувшись, Игава уткнулся взглядом в пол. — Ну... Савада-сан, это все сказки. Даже металл в огне плавится, что уж тут про обычное животное говорить. Типичный ответ человека, который мыслит разумом, а не чувством. Конечно, Саваде не удалось поучаствовать в грандиозной игре Востока и Запада — и он был жутко рад этому, если честно — но он знал о том матче довольно много, благо Тэн пить не умел и болтал после алкоголя слишком много. И в тех длинных речах, которые ведал ему Такаси, Савада сумел уловить самое главное — то, как играл Игава. Он сам помнил те несколько матчей, во время которых наблюдал за юношей, но он не видел в нем того же, что и в Акаги — игры сердцем, а не только разумом. Но если было верить Тэну, то именно в игре против группировки Харады Игава проявил себя как настоящий игрок. Хотелось бы ему это видеть. — Представь, что маджонг — это яростное пламя, — пробормотал он, глядя на жидкость в стакане. Лед там почти растаял. — Ты и сам знаешь, каково это — играть на высокие ставки. Что-то пострашнее денег... Жуть, а не давление. Одно лишние движение может разрушить все. Но если огонь — это маджонг, то саламандрой в таком случае будет Акаги. Проиграл всего два раза, да так, что об этом почти мгновенно забыли. Ну конечно, кто зачтет проигрыш против откровенных жуликов? Но, кажется, Игава не понял — и Савада лишь рассмеялся еще громче, когда тот поджал губы и опустил голову. Тут не было ничего смешного, в самом деле — над таким не смеются — но отчего-то Саваде стало так весело, когда он повторил свои слова вновь. Уже в голове, себе. — Был бы он саламандрой, не сгинул бы и продолжил играть... — Но Игава-кун, разве он умер из-за проигрыша? Самый важный вопрос. Юнец резко вскинул голову и ошеломленно уставился на Саваду, будто бы только сейчас понял эту простую маленькую истину. Саламандры не гибнут в огне, как считают — но вне огня мир тоже полон опасностей. Смерть есть везде — и если ты избежал ее в одном месте, то никто не может гарантировать, что в другом она не настигнет тебя, ударив наотмашь. Игава молчал, напряженно смотря на Саваду. — Когда-то очень давно, настолько, что мы с Акаги были еще детьми, — он опрокинул залпом остатки алкоголя, — мы решили развлечься. Нашли старые книги, решили почитать, а потом наткнулись на настоящую саламандру. Уж не знаю, как она туда попала, но Акаги швырнул ее в огонь... Видел бы ты мое лицо в тот момент. Но ящерица выбралась оттуда и дала деру, даже не пострадала — это только потом я узнал, что этот прохиндей сначала намочил ее в луже, чтобы не обжечь ненароком. Вот так и он сам — ты думаешь, что это удача, магия, но на деле холодный расчет. Ну, ладно, он и правда удачливый засранец, но я бы не сказал, что удача — это основа его стратегии. Воспоминания о далеком прошлом грели душу. — Но знаешь, когда мы уходили оттуда, на дороге я увидел эту саламандру. Она была раздавлена машиной... То еще зрелище, скажу я тебе. Но тогда я кое-что понял — магия магией, огню саламандра не поддалась, а другие факторы оказались сильнее. Она сдохла — быстро и глупо. И если огонь — это маджонг, саламандра — это Акаги, то той самой машиной была... — ... болезнь. Игава закончил за него. Они замолчали, и тишину эту прерывал лишь мирный ход часов. Даже самый опытный игрок никак не может предсказать то, что случится с ним в будущем. И пусть игра — тот короткий промежуток, который еще можно спрогнозировать, то обычная жизнь непредсказуема — люди сами творят свою историю, но в то же время перо, которым пишется их жизнь, никогда не принадлежит лишь им. Трудно было принять некоторые вещи. Но так уж оно сложилось. Прошлое не перепишешь. Остается лишь будущее. — Так что же, Хиро-кун, — Савада назвал его по имени, — ты выберешь? Послушаешь ли Акаги и рискнешь, или продолжишь вести серую и скучную, но в то же время безопасную жизнь? Но даже спросив его, Савада уже прекрасно знал ответ. И в этот момент вновь он видел мальчишку что сидел на корточках перед костром с ящерицей в руках. Сжав ей хвост, он держал ее над самым пламенем, рискуя отпустить несчастную в любой момент. Риск, опасность — все это символизировал огонь, и саламандра в руках у мальчишки была всем тем, что он ставил на кон. Но в этот раз он видел уже не Акаги. Перед ним сидел Игава.