Сны

Тарьяй задолбался. Выдохся, выгорел, иссяк. Вся усталость, скопившаяся за последние пару месяцев и успешно игнорируемая им же, рухнула на плечи подобно съехавшему с крыши снегу, стиснула голову, придавила к земле. Он чувствовал себя…нет, даже не изможденным. Пустым. Все эмоции были выжаты без остатка, сил не осталось даже на плохое настроение. Два месяца нескончаемой круговерти, вечной спешки и занятости закончились. Наступила небольшая пауза, передышка, последняя ступенька пройденного круга ада, идущего спиралью вверх,… перед переходом на следующий, который уже маячил на горизонте. Он забыл, в какой момент своей жизни стал заменять все свои «хочу» такими противными «надо», и когда это перестало хоть как-то мотивировать. Он забывал есть, не успевал нормально спать и не помнил, когда был его последний свободный день. Не мог вспомнить, когда виделся с родителями, казалось, что недавно. Времена, когда он мог спокойно зависнуть с друзьями и напиться, не боясь проспать что-то с утра, давно остались в прошлом. Он все бежал. Вперед. Вперед. Вкладывая все силы в то, что должно окупить все его старания однажды. Это все ради будущего, ради светлого будущего. И все было в порядке, в первое время такая занятость давала ощущения зрелости и значимости для себя и окружающих. Он гордился тем, что так много успевает, что ни одной свободной минуты не тратит впустую, что заполняет их чем-то важным. Постоянный бег куда-то вызывал ощущения драйва и подстегивал к еще большим свершениям: больше занятий, больше репетиций, больше выступлений, ролей, спектаклей, эмоций, танцев, песен… Больше, больше, больше! Нет времени на усталость. Нет времени задумываться о том, что некогда встретиться с друзьями, что помнишь только момент, когда ложишься спать и когда встаешь утром, что дни мелькают перед глазами, сливаясь в одно размытое пятно. Потом все будет. Потом. А сейчас нужно стараться, стремиться, не упускать времени и возможностей, вкладывать всего себя. Но теперь, когда зверская центрифуга жизни на некоторое время замедлилась, выпуская его из плотного кольца центробежных сил, он почувствовал себя в вакууме. Голова казалась каменной, истерзанные мышцы саднили, тело отказывалось слушаться, хотелось только спать и тепла. Хотелось мягких объятий и ненавязчивых вопросов о том, как прошел его последний день в аду. Чтобы кто-то согрел ему чаю и выслушал очередной рассказ о закулисной жизни актера. Но одним из побочных эффектов вечной занятости является одиночество. Катясь кубарем только вперед, ты, силой ветра, следующего за тобой, отгоняешь всех тех, кто пытается к тебе приблизиться. А когда на минуту останавливаешься, понимаешь, что прикатился в пустыню, где никого нет. И некого угостить чаем, и прижаться ночью не к кому. И надо бы это как-то исправлять, надо бы искать кого-то. Но ты в пустыне. Квартира была все той же. Он миллион раз возвращался сюда. Поздно или рано, с сумкой или без, в капюшоне или в шапке, сытый или голодный. Не важно. Он всегда приходил сюда, но никогда не чувствовал гнетущего давления стен. Поэтому упав прямо в одежде на не заправленную с утра кровать и прижавшись щекой к прохладной подушке, не чувствуя ног от усталости, ему просто хотелось уснуть. Надолго. И проснуться в другой Вселенной. Эта ему уже порядком надоела. Но, как это часто бывает по закону подлости, сон не шел. Его знобило даже в одежде под одеялом, перегруженные мышцы сводило судорогами, и он уже сто раз пожалел, что не сходил на этой неделе в тренажерный зал. Подушка была жесткой, простыня обматывалась вокруг ног, одеяло давило на грудь. Тарьяй крутился в этом тесном коконе, выискивая наиболее удобную позицию, чтобы тело не болело. Чтобы уплыть из этого мира в другой, нереальный, где может произойти все, что хочешь... Ты рядом. Желтый свет от лампы на прикроватном столике мягко окутывает твое тело, от чего кожа лоснится, мерцает, переливается тенями и оттенками при движении. Свет струится по ней, гладит, скользит, подчеркивая каждый штрих, прочерчивая каждую ямочку, каждую расслабленную и напряженную мышцу, каждую жилу на твоем теле. Волосы мягкими волнами падают на лоб, кончиками едва касаясь бровей, мягкие редкие завитки ровно лежат на шее, подпрыгивая и смещаясь каждый раз, как ты двигаешь головой, блестят, искрятся на свету. Точеный профиль, скулы напряжены, как будто ты сжимаешь зубы от нетерпения. Длинная шея, усыпанная маленькими родинками, которые спускаются своим хороводом к выступающим ключицам и плечам, рельефной груди и упругому животу. Твое тело – новый, никому не известный и неизведанный атлас с мириадами рассыпанных звездочек-родинок, складывающихся в особенные созвездия. Твои глаза напротив искрятся и переливаются оттенками лазурита, тянут в глубины и пучины, заставляя оставить на поверхности любые страхи и сомнения и с решительностью нырять в них, даже если ты скорее всего утонешь. Протягиваешь ко мне свою руку, кончиками пальцев прикасаясь к моему лицу, притягивая, привлекая еще ближе. Я перехватываю твою руку, держу ее в своих, поглаживая большими пальцами впадинку на ладони, глядя тебе в глаза. Твои радужки темнеют, зрачки расширяются, к скулам приливает кровь, раскрашивая бледную кожу в прелестный розовый цвет. Твоя челюсть еще больше напрягается, потому что ты закусываешь губу изнутри, пытаясь не выдать неровное дыхание. Мои пальцы продолжают танец по тонкой чувствительной коже твоей ладони, невесомыми щекочущими касаниями исследуя территорию. Ногтем перебрать все тонкие выступающие косточки на запястье, кончиком указательного пальца прочертить все линии на ладони, пересчитать фаланги, помассировать все складочки кожи между пальцами, вызывая волны дрожи и замечая бесконтрольно вырывающиеся изо рта вздохи. Твоя вторая рука сжимает в кулак простыню так, что косточки выступают еще с большей силой. Взять ее в свои руки, поцеловать каждый выступающий сустав, каждую маленькую царапинку, каждую просвечивающуюся венку. Ты дышишь так рвано теперь, часто сглатывая и облизывая губы, которые снова сохнут и требуют влаги, и ты снова проводишь по ним кончиком языка, вглядываясь в мое лицо глазами, зияющими черными дырами расширившихся зрачков. Зовешь, просишь, тянешь к себе. Не могу сопротивляться этому зову, приближаюсь к твоему лицу, захватывая в плен пухлые губы, смачивая их своей слюной, пробуя их на вкус. Ты отвечаешь мне с жаром, с желанием, обнимая, царапая короткими ногтями кожу на спине, притягивая еще ближе до контакта кожи. Тихие всхлипы срываются с губ, я задыхаюсь, захлебываясь в ощущении влажности, податливости, мягкости твоих губ. Прикусываю нижнюю, припухшую и порозовевшую, оттягивая ее и ловя губами первый твой задушенный стон. От него ознобом прошибает до самого спинного мозга, сотрясает… Аккуратно, но твердо и настойчиво толкаю тебя назад, заставляя лечь на спину, усаживаюсь сверху, чувствуя твое возбуждение своим бедром. Захватываю зубами мочку уха во влажный плен своего рта, посасывая и лаская, руками ощущая, как сокращаются мышцы на твоем животе, как ты еще больше твердеешь и упираешься мне в бедро. Спускаюсь губами по коже шеи, она соленая от выступившей испарины, но такая идеально гладкая, что язык сам собой соскальзывает в ямочку между ключицами, вырывая у тебя изо рта еще один громкий всхлип. Поднимаю глаза и осматриваю творения губ своих: у тебя взгляд практически отсутствующий, тело льнет к моим прикосновениям, как человек, испытывающий жажду, тянется к воде, ладони судорожно сжимают попавшую в них ткань, живот напряжен, грудь вздымается в такт частому дыханию. Ты прекрасен. Самое великолепное произведение искусства, когда-либо сотворенное в мире. И ты мой. В этот момент ты всем телом и душой мой. Медленно проделывая путь губами и руками, спускаюсь к низу живота. Твои мышцы как камень, сжаты и требуют разрядки. Останавливаюсь возле самой чувствительной зоны, на секунду задерживаясь, прежде чем взять твой член в руку, смотрю на тебя. В твоих глазах просьба и дикое желание, ты задержал дыхание, смотришь на меня в ответ, умоляя. Не могу больше оттягивать момент, хочу дать тебе все, дать себе увидеть тебя в блаженстве, счастливым и расслабленным. Накрываю ладонью покрасневшую головку и двигаю сразу к основанию и снова вверх. С твоих губ срывается стон, ты закидываешь голову назад, пальцами с силой вцепившись в мою ногу. Твои глаза закрыты, ресницы трепещут, на скулах перекатываются желваки, рот приоткрыт, рваными порывами выталкивая наружу горячее дыхание. Ты на грани, стонешь громче, пальцы свело судорогой. Ты уже близко, я могу видеть приближающуюся нирвану в твоих глазах, которые теперь широко раскрыты и смотрят на меня. Выпускаю тебя из рук, накрывая собой твое ненасытившееся тело, втягивая в глубокий и терпкий поцелуй. Ты жадный. Ты мстишь мне за незавершенную ласку укусом за язык, мнешь, истезаешь мои губы, тем временем переворачивая и оказываясь сверху. Игра меняется, теперь я в твоих руках извиваюсь и дрожу, чувствуя жар, растекающийся по венам. Твои руки со знанием дела прикасаются в самых нужных местах, посылая горячие волны по всем нервам. В мозгу взрываются фейерверки, внизу живота тянет. Я хочу этого. Хочу. Дай мне это. Пожалуйста! Ты тоже правильно читаешь желание в моих глазах, спускаешься ниже и захватываешь меня в рот. Сладкая дрожь пробегает по мышцам бедер, заставляя пальцы поджаться. Дыхание перехватывает, я через раз глотаю ртом кажущийся вязким воздух. Все тело, кажется, вытягивается в струну, толкая ощущения на грань, к той всепоглощающей и необходимой развязке. Узел внизу живота затягивается все туже и туже. Я уже не могу себя контролировать, закрываю глаза, упершись затылком в подушку, выгибаясь корпусом вперед, ближе к твоим прикосновениям, сжимая твои пальцы в своих. И вот, когда конец уже так близок, так рядом, что я чувствую его огонь, опаляющий мою кожу, за секунду до того, как взлететь ввысь и рассыпаться миллионом осколков, все прекращается. Тарьяй вскакивает на кровати, не понимая, где находится, и что сейчас произошло. В помещении все так же темно, все так же тикают часы на стене, наполовину пустой стакан с водой стоит на столике рядом с кроватью, не завешенные шторы спускаются с карниза на окне. Через несколько минут осознав, что он все еще в своей комнате, в своей квартире, что это все было чудовищно реалистичным сном, Тарьяй с мучительным стоном откидывается назад на влажные подушки, прижимая ладони к лицу. В паху пульсирует, сердце колотится где-то в горле, вызывая чувство тошноты, дыхание неровное и не восстанавливается. Он задыхается. Теперь ему душно, воздуха не хватает, футболка липнет к взмокшему телу. Что это вообще было? Сознание жестко решило напомнить ему, как давно у него никого не было? Тело сошло с ума? Весна пришла? Играй гормон? Тарьяй вполне успешно справлялся с этим всем достаточно долгое время, теперь-то что пошло не так? Почему он видел именно его? И почему…было так хорошо? Почему…так жаль, что это прекратилось? Вздох раздражения и ненависти к себе и глупой реальности вырвался из груди. Это просто смешно! От злости и разочарования он с размаху ударяет кулаком об острый угол прикроватного столика. Помогло. Боль немного отрезвляет и хотя бы слегка приводит мысли в привычный строй. Ну, сон и сон. С кем ни бывает. Глупый сон. Надо дышать глубже и думать о скучном, тогда его маленькая «проблема» ниже пояса сама собой пройдет. Просто дышать. И думать… о школе. На следующей неделе зачет по литературе, а он даже не прочитал то, что задали на дом. Как-то же надо успеть, а то как в таком случае он напишет эссе? А оценка по литературе очень важна, он ведь актер. Еще уборку нужно сделать в квартире, а то он ее при свете дня не видел уже несколько недель, то еще, наверное, зрелище. А еще… Телефон на столике задребезжал вибрацией, от чего Тарьяй подпрыгивает от испуга и чертыхается. Кто может звонить так поздно? Трясущимися руками он кое-как умудрился взять аппарат в руки, попутно уронив его один раз, но все же взяв. Звонит Хенрик. Ночью. Как раз после этого дурацкого сна, от которого теперь хрен так быстро отойдешь. Вселенная, ты издеваешься. И это даже не вопрос. Ответить с первого раза не получается: пальцы не гнулись, зеленая трубка в нужную сторону не сдвигалась. Но в конце концов удалось. - Да, - ответил он негромко со странным волнением и хриплым голосом. - Тарьяй? – голос Хенрика был еще более хриплым и шокированным немного. - Да, - отвечает Тарьяй чуть громче, прочистив горло. - Эм, все…в порядке? – он нервничает почему-то, растягивая слова. - Эээ… да, - почти уверенно, глядя на выступающую под одеялом «проблему» и сжимая свободную руку в кулак, чтобы не потянуться к ней. Он ведь уже не ребенок, чтобы потакать своим желаниям. – А что? - Ну, просто ты… Просто мы… Просто мне…. – он кашлянул, но голос все равно остался хриплым. – Мне приснилось, что мы… О Боже… Что за бред? Такого не может быть на этой планете, это все выдумки для подростков! Как такое может происходить в реальном мире, чтобы двум когда-то что-то чувствовавшим друг к другу людям снится одинаковый сон? Порно-сон. Это чья-то злая шутка? Или сон во сне, от которого пробуждение будет еще жестче? - О нет… - Тарьяй выдохнул в трубку, с силой потирая глаза пальцами. - Что? – голос на другом конце провода снова казался взволнованным. - Мне тоже, - обреченно проговори Тарьяй, сам не понимая зачем. - Что? – теперь интонация была более вопрошающей, кажется, он не расслышал. - Мне тоже приснилось, - более четко и громче проговорил Тарьяй, опасаясь реакции. На другом конце ненадолго воцарилась тишина. Тарьяю на мгновение показалось, что Хенрик обрубил связь, завершив тем самым этот глупый разговор. Но нет. - Ты дома? – вопрос, абсолютно и бесповоротно сбивающий с толку. - Эээ, да, а что? – неуверенно, но все же без дрожи в голосе. - Я сейчас приеду. И короткие гудки. Вот так без предоставления возможности сделать выбор или хотя бы ответить. Просто констатация факта. И паника. Что это все значит? В первый момент хотелось перезвонить и запретить, сказать, что им это не нужно, что это только сделает все сложнее. Что назад ничего не вернешь, в одну реку дважды не войдешь, что это все глупо и не по-взрослому, что нужно держать себя под контролем, сохранять трезвость мышления и бодрость духа. Что надо… Надо… Опять это мерзкое слово! Достало делать то, что надо! Он делал это четыре месяца подряд. Теперь он поступит так, как хочет. Как хочет его тело, как хочет человек, который сорвался среди ночи и едет к нему просто потому, что им приснился одинаковый дурацкий сон. Да, он сделает так. Потому что достало это затворничество в давящих стенах и отсутствие возможности для кого-то согреть чай. Потому что песок в его пустыне уже начинает проникать под кожу и вытягивать все соки в себя. Он начинает прирастать к ней, к этой пустыне. Пора отсюда убираться. И что бы дальше ни случилось, как бы не повернулось, он сегодня будет засыпать не один. А это намного лучше любых сомнений.