Mo gradh

Со стороны кромлеха всегда тянет колким холодом, от которого то и дело бросает в озноб. Никакие, даже самые теплые шали, на которые пришлось раскошелиться в этом портовом городке, кляня про себя сырой климат острова, не могут спасти от него, когда ветер извивающейся змеей проникает под одежду и оставляет ледяные поцелуи на коже. С этим местом связано столько легенд, что у Кэролайн голова кругом. В путеводителе, который ей буквально всунула в руки очаровательная рыжеволосая жена хмурого владельца туристической лавки, пропахнувшей мятными леденцами и шалфеем, в Инвернессе, есть легенда о могущественной ведьме, любовь которой к своим детям была настолько сильной, что она предпочла проклясть их, нежели позволить смерти коснуться их. Но магия имеет свою цену, и для этого ей собственноручно пришлось пронзить сердца своих детей ритуальным клинком, залить их кровью камни и принести в жертву чужое дитя. Ее черное колдовство осквернило кромлех, а дети, не оценив материнской жертвы, восстали против нее… Кэролайн дочитывает изобилующую кровавыми деталями историю под волчий вой, что идет со стороны холмов, и передергивает плечами, пытаясь заверить себя в том, что не стоит верить каждой глупой сказке. В окно крошечной комнаты, что она снимает в семейном отеле, светит полная янтарная луна, и она тщательно задергивает шторы: в такие ночи она спит беспокойно. В этом городке не так уж и много достопримечательностей, но Кэролайн не спешит: проводит дни в роскошном, для такого захолустья, книжном магазине, владелица которого, сначала показавшаяся ей высокомерной и грубой, на самом деле оказывается очень внимательной и остроумной. Здесь, кажется, можно найти даже самую редкую книгу, а хозяйка разрешает читать их прямо в магазине, где специально для этого поставлены мягкие кресла, и собственноручно варит посетителям ароматный кофе со специями или чай. Кэролайн замечает, что Ребекка никогда не спрашивает, чего хочет той или иной посетитель, будь то чай или книга, но, как ни странно, всегда оказывается права. На ее вопрос Ребекка лишь улыбается, и в уголке ее губ появляется совершенно очаровательная ямочка, и придвигает к ней чашку с горьким, густым кофе, сваренным на песке, и хотя Кэролайн пытается возразить, что пьет лишь обезжиренный латте на соевом молоке, Ребекка смотрит так, что невозможно ей не подчиниться, и Кэролайн удивлена, но ей действительно нравится и горчинка кофе, и внезапное послевкусие кайенского перца и горького шоколада. — Иногда жизнь слишком пресная, — замечает Ребекка, закладывая цветы между страниц и убирая их на полки. — Вы, люди, порой боитесь даже самых простых вещей, а разве можно жить полно, не совершая того, что вызывает страх? Но она сразу же поднимает взгляд на нахмурившуюся Кэролайн и тепло улыбается, словно стирая впечатление от жестко прозвучавших слов. Кэролайн пожимает плечами, рассеянно наблюдая за тем, как ловко перебирает Ребекка нежные соцветия, иногда что-то бормоча себе под нос, но зачем сушить цветы в книгах, она не спрашивает: в путеводителе, что привел ее сюда, было сказано и об эксцентричной хозяйке, и о том, что цветок, который попадется в купленной книге, может предсказать покупателю, что ждет его в будущем. Обыкновенная незабудка, оказавшаяся в книге об Анне Болейн — Кэролайн не удержалась от очередной покупки, утяжеляющей ее чемодан, — заставляет ее лишь фыркнуть. Где, кроме как в этой истории, знак вечной любви может быть еще более неуместным? Ребекка на скептичный взгляд Кэролайн даже не хмурится, лишь многозначительно улыбается, заворачивая ее покупки — дюжина открыток разлетится, подобно бабочкам, в разные концы света — в хрустящую бумагу, и зазывает заходить еще, не сводя взгляда с незабудки, которую Кэролайн мнет в руке. — Осторожно, — советует Ребекка. — Любовь, какой бы она ни была, порой требует нежного обращения. Напротив книжного — уютный паб, в полутьме которого можно спокойно поесть или попробовать местное пиво. Кол, владелец, флиртует с ней напропалую, и Кэролайн расслабляется в его компании, отчего-то не удивляясь полупустому заведению. А еще Кол устраивает экскурсии по немногочисленным и, начистоту, довольно скучным достопримечательностям, и Кэролайн уверена, что девушки бронируют их только из-за его улыбки и того, как он каждую зовет «darling»: даже она сама от этого краснеет, как школьница, и готова глупо хихикать. Еще она знакомится случайно в местном парке с Элайджей, солидно выглядящим джентльменом, который в то утро пытался отбиться от наглой и толстой утки. Он оказывается редактором местной газеты и рассказывает все куда интереснее, чем тот Финн, что составил ее путеводитель. Элайджа несколько язвительно комментирует некоторые статьи, особенно ту, что о кромлехе, и рассказывает ей, что на самом деле — и Кэролайн слушает, развесив уши, виня во всем чудесный британский акцент, — ведьма не была такой уж и любящей матерью, а всего-навсего лишь жадной до магии особой, которая решила принести в жертву своих детей — имена их и по сей день выбиты на камнях кромлеха, — а им теперь приходится платить за ее грехи. — Так они сумели выжить, несмотря на попытки магии? — она, совершенно забывая о том, что это сказка, жадно слушает его, а глинтвейн, который они купили у Кола, безбожно стынет. — Верно, — Элайджа улыбается уголками губ. — Здесь об этом не сказано, эта часть истории показалась издателю этого, — он, поджав губы, трясет путеводителем в воздухе, — слишком неэтичной. Кэролайн вскидывает брови, задумываясь над тем, что может быть еще неэтичного в истории, в которой мать убивала своих детей, но молчит и ждет продолжения, затаив дыхание. — Один из ее детей, — Элайджа смотрит вдаль, и темные глаза чуть светлеют, — отличался от других. Был сильнее, выносливее и обладал своего рода иммунитетом к ее магии. Он спас своих братьев и сестру, разорвав горло жестокосердной матери, что предала собственную кровь и плоть, но, несмотря на то, что ему удалось уберечь свою семью, та ночь забрала свою кровавую дань. Кэролайн нетерпеливо ерзает на скамейке и готова сорваться в совсем неприличное: «Ну и что дальше?!», а Элайджа мрачнеет. — Невинной жертвой, которая упоминается в этом бездарном тексте, была его возлюбленная. Никлаус, а его звали именно так, был упрямее, чем все старые боги вместе взятые, и пошел на сделку с ними: жизнь его возлюбленной в обмен на его. Так он дал ей шанс, но обречен теперь дни свои проводить в облике жестокого зверя, что не знает пощады, потому как любая магия имеет свою цену… Со стороны холмов раздается тоскливый волчий вой; Кэролайн от неожиданности опрокидывает стаканчик с глинтвейном, а потом бесконечно извиняется перед Элайджей, чье дорогущее пальто безвозвратно испорчено. Она предлагает оплатить ему химчистку, но он лишь тепло улыбается ей и говорит, что она сможет отплатить ему другим способом, а потом, как и положено джентльмену, провожает ее до отеля. Кэролайн едва спит той ночью, ее отчего-то до слез трогает эта легенда, и она вертится в душной постели, злясь на саму себя: нельзя же так реагировать на каждую историю о несчастной любви! К тому же с утра ее ждет экскурсия с Колом, который обещал отвести ее к кромлеху, а значит, ей нужно выспаться и прилично выглядеть, но… Волчий вой со стороны холмов давно утих, а щербатая луна криво улыбается ей, когда она распахивает шторы. На улице достаточно светло, сна ни в одном глазу, и Кэролайн приходит несколько сумасшедшая идея отправиться к кромлеху, что так ярко освещен лунным светом, одной. Слова Ребекки о настоящей жизни и страхе все еще звенят у нее в ушах. Кэролайн приходит в себя пятнадцать минут спустя, когда начинает мерзнуть из-за промозглого ветра, но упрямо шагает дальше, решив, что ей обязательно нужно увидеть такое древнее место, как и подобает, не под солнечным светом, а ночью и при луне. К тому времени, как она доходит до древних камней, она устает достаточно для того, чтобы решить, что эти развалины могли подождать и утра; в конце концов, она что, не видела заросшие мхом огромные камни? Но от вида, что открывается, настолько захватывает дух, что она в трепете замирает, и ей кажется, что она вот-вот услышит звук древней музыки, шепот полузабытых языков, прикоснется к первородной магии. Зачарованная, она ступает в круг камней, осторожно касается тонкими пальчиками щербатых камней и на одном из них видит вырезанные рунические символы и улыбается тому, насколько хитро Элайджа связал в одну вязь и легенды, и то, что есть на самом деле. Она ходит от одного камня к другому, совершенно позабыв про небо, а потом растягивается на траве и смотрит на звезды: отсюда они видны лучше всего, и хотя сердце отчего-то тоскливо ноет, ей кажется, что она нашла самое прекрасное место на земле. Идиллию портит лишь волчий вой, звучащий почему-то слишком близко. Кэролайн подскакивает на ноги, решая, что ей лучше поторопиться и вернуться к отелю, но от страха и собственной неловкости вновь падает, разбивая об острый камень коленку. Впору разреветься — и от обиды на саму себя, и от боли, и ей и так весь день после дурацкого рассказа Элайджи хочется реветь, но она заставляет себя встать на ноги и, прихрамывая, идти дальше. В полутьме ей кажется, что горят глаза волков, а рычание совсем близко, и она старается не медлить, кляня про себя и Ребекку, и ее идиотские высказывания, и саму себя за то, что вечно творит что-то несусветное. Могла бы, между прочим, быть сейчас с друзьями на побережье и потягивать коктейль, а не думать о том, что запах ее крови раззадорил хищников — волки могут съесть человека? не то чтобы ей хотелось проверять, — а она еще и не уверена, в ту ли сторону вообще идет; дурацкий кромлех, дурацкий город, дурацкие рассказы Элайджи о вечной любви, которой вообще не бывает, уж ей ли не знать; и вообще, перспектива оказаться съеденной не такая уж и плохая, если учесть, что Стефан бросил ее ради Елены практически прямо у алтаря, так что волки точно не страшнее того, чтобы сообщить миллиарду гостей, что женятся не Стефан Сальваторе и Кэролайн Элизабет Форбс, а Стефан Сальваторе и Елена Гилберт, которой хватило духу предложить ей быть подружкой невесты… Кэролайн даже останавливается от злости, но тут же взвизгивает, стоит увидеть ярко-желтые глаза и оскалившуюся пасть, и цепенеет от страха, готовая попрощаться с собственной жизнью. Сожранная волками и брошенная своим женихом, так и напишут на ее надгробии, истерично думает она, когда внезапно рычание раздается за ее спиной, а чья-то ладонь зажимает ей рот, и она каким-то образом внезапно оказывается в безопасной дали от кромлеха и от волков. — Mo gràdh, — от тяжелого и хриплого голоса ее бросает в озноб, а мозолистые пальцы ласкающе проходят по нежным губам. — Тише, тише, это я. Ты теперь в безопасности. — Она готова поклясться, что откуда-то знает владельца голоса, и хоть и не видит его лица, уверена, что в его взгляде притаился сам дьявол. Магия имеет свою цену — так говорят здешние старожилы, так в редких книгах Ребекки написано; это таится в смешливой улыбке Кола и в до бесконечности мудром взгляде Элайджи. Но редким, сумасбродным упрямцам, готовым на самые сумасшедшие и эгоистичные сделки, удается выгрызть у нее то, что принадлежит им по праву. У него оказываются глаза цвета штормового моря, в них мелькают искры янтаря, и Кэролайн кожей чувствует исходящую от него звериную опасность. Но он — Никлаус, вспоминает она, ее Клаус, улыбается она и вспоминает, что всегда была той, кто никогда его не боялся. Она протягивает ладонь, касаясь щетинистой щеки, и он тянется к ее прикосновению, сильными пальцами прикасаясь к нежному запястью. — Mo gràdh, — в его голосе самый что ни на есть трепет, и Кэролайн улыбается, прижимаясь своим лбом к его и задыхаясь, когда его горячие губы скользят по ее шее. В его поцелуях вересковый мед и горечь полыни, обещания всего мира и одиночество тех тысяч лет, что он прожил без нее. Но она намерена это исправить, пусть все связные мысли и вылетают из головы, пока она выгибается под умелыми прикосновениями, выдыхая ему на ухо то, что он яростно желал услышать всю эту тысячу лет. «Я твоя. Я вернулась к тебе». Но Кэролайн откуда-то знает, что пройдет еще много лет, быть может, куда больше, чем способно представить ее человеческое сознание, прежде чем Клаус поверит в то, что больше никто не попытается забрать ее у него. Но пока, пока она молчит в его сильных, собственнических объятиях, перебирая пряди коротких волос на его затылке, зная-вспоминая о десятках таких ночей в жизни, что кажется сном из сна; все остальное и весь остальной мир кажутся ничего не значащими. Важно лишь его сердцебиение, мурлыкающий шепот, от которого сводит пальчики ног, и, быть может, еще море травы вокруг них и яркие звезды над ними. А в городе Ребекка, которая не спит еще в поздний час, замечает, что серебристый флюгер в виде волка над ее магазином начинает указывать в другую сторону. Ветер меняется, шепчет она своим мертвым цветам, а значит, нет той магии, которую бы не могла побороть любовь.