***
— Чуя-сан? После стука в дверь, Рюноске несмело заглянул на наши «посиделки» с Коё, чай и выпечка, за которой был послан кто-то из пешек, сделали своё дело и настроение у меня было лучше некуда. — В кабинете Мори-сана детективы и он настоятельно просил позвать вас. Синхронно подавившись чаем, на что Акутагава немного дернулся, мы с сестрой уставились на него. — Не знаешь зачем пришли? — Нет. Но они без Дазай-сана. Выходя из кабинета, ловлю взгляд Коё, беспокойно оглядывающий с головы до ног. На самом деле всё действительно неожиданно, поэтому просто киваю ей и направляюсь в кабинет босса. Стоило мне открыть дверь в нужный кабинет, как четыре пары глаз уставились на меня. Мори и президент Агентства быстро вернулись к своему диалогу, а вот беловолосый тигр кинулся ко мне, чуть ли не хватая за руку. И даже не обратив внимания на Акутагаву, который достаточно злобно косился на него. — Накахара-сан, Вы ведь поможете нам? Отстраняясь от мальчишки, перевожу взгляд на их зама — тот лишь подходит чуть ближе, отодвигая тигра в сторону, ближе к своему начальству. Огай снова посмотрел на меня, достаточно пристально и словно размышляя о чём-то. — Чуя, ты знаешь где сейчас находится Дазай? Так вот оно что, суицидник снова пропал с радаров, да ещё и со всех сразу, раз детективы ринулись в мафию. — Нет, и знать этого не могу. Я не поддерживаю связь с людьми из сторонних организаций. Мори кивает Фукудзаве и пододвигает телефон к краю стола в мою сторону. Кто бы мог подумать, два сообщения отправленных с него и оба на мой номер. Наверное мне повезло, что Огай достаточно спокойной воспринимает всю эту ситуацию, не обвиняя меня в чём-то. — Я получал сообщения, но, к несчастью детективов, не имею привычки отвечать незнакомцам. Как и впускать предателей в дом. Босс как-то неопределённо отреагировал на мои слова, сложив руки под подбородком и кидая взгляд то на меня, то на своего старого противника. — Чуя, видишь ли, детективы пришли не просто так. Они считают, что наш бывший коллега находится при смерти и поэтому просят помощи. Возможно, как бывший напарник, ты мог бы подсказать им места, особенно полюбившиеся знакомому любителю испытать судьбу? Киваю, прикидывая в голове, что вообще за паникёры работают в агентстве. Сами ведь не уследили, а то, что Дазай при смерти… — Если его нет в баре «Люпин», то можете попробовать поискать на пристани. Четвёртый причал, возможно ваш работник ещё не бросился в воду или иссох от истощения. Понимаю, что делать мне здесь больше нечего, поэтому намереваюсь уходить. Вот только дотронувшись до ручки двери, не успев её провернуть, оборачиваюсь на слова мальчишки-детектива. — Спасибо большое. Мельком оглядываю тигра и ухожу. Они всё равно пришли не по адресу, мне нет дела до очередной мнимой болезни Дазая, найдут его или нет — всё равно. Единственный вопрос, что несколько волновал меня — к чему были те сообщения.***
Ночью мне снилось прошлое. Не такое уж и плохое, на самом деле. Скрытое от многих, хотя слухи гуляли разные. Двойной чёрный был дуэтом напарников, которые не только работали спина к спине, но ещё и регулярно спали после заданий. Или когда было особенно скучно. Практически общая квартира, старый скрипящий диван, на котором происходили такие непотребства, что даже от воспоминаний становится жарко. Спальня, вечно холодная из-за открытой форточки, чтобы дым от сигарет не застаивался, с огромной кроватью, которую я сжёг после ухода Дазая. И маленькая кухня, в которой всегда была выпивка и полуфабрикаты. Всё совместное время было проведено на базе, заданиях или на одном из траходромов. Незрелые подростки, которым всегда мало. Мафиози, которые даже не знали что чувствуют друг к другу, крича и скандаля большую часть времени и не способные отлипнуть от горячего голого тела своей половинки чёрного. Готовые рвать друг друга на части псы мафии, которые хоть и имели что-то общее, но в нужный момент отбросившие это. Во всяком случае именно это показала практика. Время близилось к трём утра, когда раздался звонок от Акутагавы. — Мы нашли Дазая. Босс оказался достаточно лоялен к проблеме детективов, чтобы отправить добровольцев в помощь. Точнее всего одного Рюноске, остальные даже не дёрнулись. — Разве ты не должен отчитываться Мори? Небольшая пауза из-за которой я услышал лепет тигра рядом с телефоном. Что-то о моём приезде. — У него ханахаки и… Босс сказал, чтобы я сообщил об этом прямо сейчас. — А какое мне должно быть дело до его болезни? Надо было думать головой, прежде чем трахать кого попало. И разве у агентства нет медика, который в состоянии разобраться с этим? По моему сонному голосу не слышно, но я раздражён. Мало мне сна, так ещё и в реальность одна бинтованная дрянь хочет пробиться. А ханахаки… Видимо дело совсем плохо. Хотя какая мне разница. — Их медик не справляется, Мори-сан тоже помогает, но Он зовёт Вас. Немного теряю нить разговора из-за мыслей, поэтому переспрашиваю. — Я понадобился боссу в такое время? Секундная заминка не расшевелила мозги, в отличить от — Нет, это Дазай-сан зовёт вас в бреду. Пытаясь глубоко дышать отстраняю от уха телефон. Вдох, и звонок сброшен. Выдох, и экран заблокирован. Вдох, и я прекрасно помню о том, что даже вырезав все цветы, те вырастут вновь. Выдох, и телефон летит в стену, разбиваясь сам и оставляя вмятину на стене из-за внезапно активировавшейся способности. Выдох, и я знаю, лично наблюдал, как в бреду зовут причину своей болезни. Запутываясь пальцами в волосах пытаюсь отогнать слова зрителя смерти одного из подчинённых «Когда всё становится совсем плохо, ты ничего кроме имени назвать и не можешь».***
Огай дал два выходных, когда увидел невыспавшегося меня с новым телефоном в руках, пытающегося избегать взгляда Акутагавы. Всё сложно, потому что когда н̶а̶м̶ мне было шестнадцать, один из подчинённых Коё заболел этой «болезнью неразделённой любви». Ему хватило двух недель, чтобы скончаться в агонии, постоянно зовя Озаки, которая его не любила и спать с ним ради мнимого спасения не желала. Он не был кем-то значимым, но если бы ему дали шанс, если бы он поверил в ответную любовь сестры и цветы перестали расти, то… Говорят, заразиться повторно нельзя, словно ветрянка, обычно ею болеют один раз. По большей части ещё и из-за того, что большая часть умирает. Апатия настигла меня уже в домашнем кресле, когда хотелось потянуться к неоткупоренной бутылке вина, что отлично расслабила бы даже больше только что принятой ванны. В тот момент, когда пока ещё непривычный рингтон телефона не оповестил о сообщении. «Впустишь меня?» Говорят, молчание — знак согласия, но моё означало попытки собрать мысли в хоть какую-нибудь кучу. Это просто ложь и обман сознания, Акутагава просто услышал часть имени, которая к моему несчастью состояло из трёх букв. Мы были даже не любовниками, и не говорили о чувствах. Их не было, иначе я не знаю, как можно было так поступить с небезразличным тебе человеком. Прикрыв глаза понимаю, что заболей он до своего ухода, при условии, что у меня на самом деле не разыгралось воображение, всё сложилось бы как нельзя лучше для него. Никаких страданий, как и смерти. Сейчас всё слишком сложно. Сейчас я просто могу притвориться, потому что для меня он не заразен. Последние чувства, что хоть как-то похожи на любовь — ещё какие ответные. Он этому доказательство, но… — Ты сможешь меня простить? Шагов я не слышал. Чувствую его руки на своих коленях. Его дыхание на своём подбородке и тело, приближенное настолько, что чуть дёрнусь — коснусь. Но не могу открыть глаза, не хочу видеть что с ним стало. Я ведь, как оказалось, натура жалостливая, даже о подчинённых, которые волновать не должны, переживаю. А тут этот кусок моей жизни, ввалился обратно и просит принять чувства, которые носил чёрт знает сколько. И смерти я ему не желаю, как и не хотят этого его детективы, как не хочет и босс. — А тебе нужно моё прощение? Смотрю в карие глаза, что несколько потускнели. Вижу Дазая Осаму, которого видел и до этого, просто немного истощившегося. Вижу детектива, который помогает людям, даже если и из-за собственной прихоти. И не вижу человека, с которым меня связывает прошлое. Он или ушёл, или спрятан настолько глубоко, что не откопать. Я не вижу того напарника, за которого не раз подставлялся, которому без раздумий ответил бы взаимностью, которого, вероятно, даже любил. — Так было нужно. Я захотел вылезти из этого кровавого болота, просто не знал, что наша связь окажется большим, чем привязанность. Хмыкаю, но когда Дазай внезапно начинает кашлять, машинально тянусь к нему. Он не одёргивает свою руку, скорее наоборот, снова приближается ко мне и замирает, вслушиваясь в мой шепот. — Ты оставил меня одного, ничего не сказав. Да даже при наших встречах ты продолжал делать вид, что мы просто иногда сидели за одними бумажками. — Ты не ушёл бы из мафии. — А ты меня спросил? Снова кашель, на этот раз встаю, чтобы принести салфетки. Не одному Дазаю сейчас плохо, пусть его мучает болезнь, а меня безысходность. Я готов признать, что ничего не забыл, готов помочь, но не простить и принять, словно ничего не было. Чёрт возьми, я не перегоревшая игрушка, моя апатия — временная усталость с которой я борюсь, а не депрессия из-за чего-то, случившегося много лет назад. Вернувшись, сажусь напротив гостя. Тоже на пол, тоже подогнув ноги и протянув салфетки. — И что мне нужно сделать, сказать что твои чувства не безответны? Обнять, поцеловать и твои цветы по волшебству исчезнут? — У меня уже третий раз всё вырезали, так что да, нечто подобное должно сработать. Смотрю на человека передо мной и не понимаю. — Третий раз? Тогда где ты был всё это время, думал над вопросом считается ли такая смерть самоубийством? Осознаю, что не нужно срываться без повода, но то, что он решился хотя бы связаться со мной лишь на повторной последней стадии… Кривлюсь от мыслей, внезапно полезших в голову. Неужели ему было настолько противно признать своё небезразличие? О нет, я ошибся, Дазай Осаму ничуть не изменился, просто нацепил на себя у кого-нибудь позаимствованный «светлый образ». — Я не знал как подступиться, сидел под дверью почти месяц, но ты же трудоголик, да ещё и командировка. — А до этого, значит, я был чем-то, что ты не мог без омерзения вспомнить из прошлой жизни? — Ты был занят. — Уверен ты тоже не каждую ночь спал в кровати один. — Ты быстро нашёл мне замену, это было… неприятно. Не смотри так, я не девушек имею в виду. Под смешок бывшего напарника бью в челюсть, заставляя дернуться от боли, а потом ещё и закашляться. Не знал, что почти 3 года это быстро. — Я так и знал, что что-то в смерти целой группы сотрудничающей семьи не чисто. Стоило догадаться, что информацию слил единственный живой предатель. Снова встаю с пола, на этот раз, чтобы всё же открыть бутылку вина и наполнить стакан. Действительно хороший урожай был в 93 году. Стоило поставить бокал обратно, как бинтованные руки обхватили меня за талию, а подбородок особо высокого гостя коснулся макушки. — Я скучал, Чуя. И боги, если бы я только мог ему что-то ответить. Возможно, даже всплакнуть от снедающей изнутри иронии, которая вот-вот польётся из меня. Мори конечно всё знал и Дазай ему всё ещё нужен, поэтому я избегал взгляда Акутагавы, поэтому сестра внезапно взяла отпуск на пару дней и в такое тяжёлое для меня время даже не брала трубку… Я тоже скучал, Дазай, но не смогу сказать это вслух. Потому что это может прозвучать так неискренне, что ты умрёшь. Потому что это правда, но настолько противная мне, что все сказанные мною слова любви и прочего будут казаться ложью. — Пойдём в кровать. Там, этой ночью, я скажу, что люблю тебя и не раз горячо поцелую, потому что не страшно заразиться. Там же, под утро, стараясь как можно правдоподобнее улыбаться, отправлю тебя на работу, потому что твой телефон будет разрываться от входящих звонков. А после выкурю сигарету, позвонив Мори, пока собираю вещи, и уеду к нашим новым поставщикам в роли доверенного лица Портовой мафии. Так надолго, настолько меня хватит. Потому что предательство можно простить, но обиду и подозрение заглушить невозможно, так же как и бьющим по вискам «не верь» на каждое «я больше никуда от тебя не уйду» и «только с тобой, вместе». Поэтому утром, убедившись в отсутствии болезни, я исчезну из твоей жизни так же, как когда-то ты исчез из моей. Тихо, не обронив ни единого слова.