Suffocated

«Держи себя в руках» — уговаривает он себя, накидывая пиджак на плечи. Все еще не понимая, чего ради он вообще собрался идти на эту тусовку. Оскар, конечно, хороший приятель, но сомнений в том, что он справится и без его присутствия среди гостей, не было. Зачем он это делает, если ничего не изменится? «Прекрати думать об этом» — она в сотый раз талдычит эту мантру, выбирая платье на вечер. И сама не может объяснить, для кого она хочет выглядеть лучше. Но уже через пять минут платье кажется вызывающе коротким, а переодеваться нет сил. Зачем она волнуется, если ничего не случится. Можно признаться, он слишком ждал начала этих съемок. И отнюдь не потому что участие в космической франшизе — его самый большой успех, а роль угрюмого недозлодея в черной робе — лучшее, что ему приходилось играть. И уж конечно, не потому что он очень хотел снова окунуться в безумие производства диснеевского блокбастера. И не от того, что скучал по касту. На самом деле скучал он только по одному человеку. Но именно по той, по ком скучать было запрещено. По правде сказать, она ужасно боялась того самого первого дня съемок. Все вокруг ждали, гадали, переспрашивали без конца, ну когда же она вернется к своей главной роли в жизни, а она трусливо радовалась каждому переносу даты и до отчаяния растягивала отпуск, ходила на всю ерунду, какую только можно было найти летом, вроде фестивалей, вечеринок, киномарафонов. Наверное, она никогда еще не была такой активной летом. Только потому что стремилась оттянуть неизбежную встречу с человеком, о котором даже думать было невыносимо. Он избегал свою жену… намного чаще, чем этого позволяли приличия и понятия хорошего брака. Работал на износ, уезжал без предупреждения, мог позволить себе приехать на совместное мероприятие отдельно. Словом, многие поступки давно вызывали бы большие вопросы у любой другой женщины, но его жена знала его больше десяти лет, она уже понимала все причины. И ничего с этим не делала, может, надеясь, что когда-нибудь у него просто переболит, и они вернутся в норму, а может… ей тоже было наплевать, просто быть его женой слишком удобно. Хорошим браком их отношения давно не были… и тем не менее, они оставались формальной семьей, ни у кого не хватало решимости оборвать эту связь… Точнее, решимости не хватало у него, и именно это — корень всех его проблем. В этот раз ее отношения шли гораздо удачней прошлых, если смотреть со стороны. Они так часто появлялись на людях, радостно проводя вместе отпуск. Ни у кого не должно было остаться вопроса о серьезности их чувств. Какая разница, что она тупо соглашалась на каждое приглашение, каждую инициативу парня, не зная, кого больше убеждает в идеальности их пары, окружающих или себя. Печально, что особо не ведется никто, включая самого бойфренда. Сестры даже однажды ненавязчиво намекнули, что предыдущие отношения ее кавалера вызывают опасения, и может быть, ей стоит задуматься, что именно ему нужно от нее — ее персона или ее громкое имя. Она лишь отмахнулась. Не от переизбытка веры в него. Ей было все равно. И даже понимание, что факт наличия папарацци буквально каждую их встречу не может быть случайным, им явно кто-то сливал информацию, не приносило ей огорчения. Пожалуй, папсы даже сыграют ей на руку, демонстрируя всю ее решимость держаться за эти отношения, будто нет никаких проблем в ее личной жизни. Главное, быть верной собственным решениям. Особенно сегодня. Черт возьми, конечно, это уже не первая их встреча. Они уже собирались на читку сценария, и несколько совместных тренировок тоже было, хотя к третьему фильму, конечно же, потребовалось гораздо меньше усилий, чем раньше. Но атмосфера была не та. Они прятались за личины своих персонажей. Да и к тому же…Они же опытные актеры. Они — профессионалы. И... Они никогда не оставались наедине. Гораздо легче делать вид, что вы просто друзья, коллеги, когда вокруг толпа народу, и никто не знает, что скрывается за их вежливыми улыбками и кивками головы. После смерти Керри и ухода Марка их больше не преследовали понимающие взгляды. Поэтому они с блеском обманывали окружающих и себя… Себя больше. И все же, с каждой новой встречей было сложнее кивать и улыбаться, будто китайский болванчик. И когда Оскар позвал их двоих на этот свой концерт, полушутя бросив: «Меж собой значит бестиес, а со мной кто будет дружить? Уж уважьте, вы отлично проведете время» — хотелось закричать так, чтобы стены тряслись. Никакие они не друзья. Они несколько лет были любовниками. Ну что, подавились? Но на подобные истерики не хватало ни отчаяния, ни безумия. И игра продолжалась. Впрочем, разве игра? Теперь они даже лучших друзей изображают с трудом. Не виделись несколько месяцев, не разговаривали, не созванивались… Какие уж лучшие друзья. Даже на обычное приятельство не натянуть. Все оборвалось так же стремительно, как началось. Тот день, наверное, в их памяти отпечатался на долгие годы. День, когда у обоих не хватило сил. После очередного звонка из ее агентства с истерикой, что ее видели в Нью Йорке, где ее никак не должно быть; после нового намека инвесторов фонда, что они давно не видели его в компании жены. Тот последний месяц вообще был сложный для них обоих: она все чаще срывалась на истерики, у него кончались способы ее успокоить. Ссор и споров становилось больше, чем моментов полного упоения друг другом. Они трагически пикировали, и не было запасного топлива, чтобы выравнять полет. В один день она просто собрала все вещи и вышла за дверь, уже не падая на пороге, а он снова не пошел догонять, понимая бесполезность новой попытки. Ничего ведь не изменить. Он не мог развестись. Она не могла быть только любовницей. Студия не могла больше покрывать их. Они не могли вызвать скандал. Слишком много «не», с которыми они устали бороться. Сейчас она не знала, зачем позвала парня с собой на это мероприятие. В последнюю минуту струсила быть там одной. Бейтман обещал быть с опозданием, и вот теперь, в полумраке кинотеатра разглядывая мощную фигуру главного партнера по фильму, она жалела, что не прикусила язык совсем. Ноги сами собой понесли к другому ряду, где ютился он, явно все еще испытывая дискомфорт от пребывания на публике. Изо всех сил старалась не оглядываться, чтобы не вызвать подозрений. В кинотеатре хватает фанатов, и ее передвижения по залу должны быть максимально ненавязчивы. Уверенности в том, что все здесь знают правила приватных границ и не будут щелкать всем, что делает фото/видео/да хоть галограммозапись, совсем мало. Ей бы лучше вообще не подходить к нему. Но когда, черт возьми, она умела останавливаться, если дело касалось его. — Привет! — степень изумления от ее появления на его лице можно было записывать в книгу рекордов. Он едва нашелся с ответом, и ей так хотелось улыбнуться, видя знакомые проявления его неловкости. Черта, делающая его одновременно милым и горячим. — Привет… Хорошо выглядишь. — наверняка лишнее добавление, но, блять, она красивая в этом слишком коротком платье. В голове мелькает вспышкой фантазия: одним рывком задрать ей платье, открывая доступ к телу. Навязчивая идея фикс — узнать, есть ли под платьем белье. Даже если больше на это нет прав. Он смущенно улыбается, губы слегка дрожат, и она почти вживую представляет, как наклоняется и жадно впивается в их мягкость. Его губы созданы для поцелуев…любого вида. Но на такие мысли у нее стоит строгое табу. Он оглядывается на болтающих Донала и жену Оскара и на свой страх и риск кивает головой на дальний диван. Нет никакой уверенности, что она согласится даже на такую уединенность, но желание просто задержать ее рядом в сто крат сильнее. И она зачем-то идет, куда он указал, хотя здесь есть ее другая компания, и черт возьми, рано или поздно появится ее бойфренд, не может же он опоздать на весь вечер. Но, как и раньше, его присутствие одурманивает ее слишком сильно, и она приходит в себя только, когда не отрываясь слушает, как он рассказывает про Канны. Это до слез легко — говорить с ним; слушать его, как бы витиевато он не выражал свою мысль, она всегда могла уловить самую суть; просто смотреть, как он все сильнее распаляется и раскрывает больше эмоций. Она уже знала, что в эти Канны он позволил себе гораздо больше, появившись без жены. Она не знала, был ли это сигнал для нее, предпочла сделать вид, что нет, и позвала Тома на какую-то прогулку, усиленно делая вид, что отсутствие его жены ее больше не трогает. Она так старательно делала вид, что закрыла эту дверь и больше не откроет. Потеряться в беседе с ней было, словно снова нырнуть в океан с головой после долгого перерыва. Дышать сложно, ты задыхаешься, но усиленно напоминаешь самому себе, как это было раньше. И веришь, ничего нет сложного. Ты не потерял навыков, и по эмоциям это все еще захватывающе. Он никогда не умел быть с кем-то таким откровенным, кроме как с ней. Ей так просто открыться: рассказать о своем страхе, что Дон Кихота все-таки не выпустят; о волнении перед выходом на конференции; даже о том, с каким валуном стыда он проснулся на следующее утро после того, как оторвался на внутренней вечеринке фильма. Он рассказывал ей обо всем, что она пропустила, не для того, чтобы показать, что жена практически не участвует в его жизни, и не для того, чтобы убедить ее вернуться… Просто жизненно необходимо было выговориться именно ей, поделиться тем, что давно лежало на сердце с той, кто найдет нужные слова. И как же катастрофически мало времени, чтобы сказать ей все, что нужно. «Невовремя» — мелькает в мыслях у обоих, когда ее парень дает о себе знать сообщением на телефон. Возвращает их в реальность, где все, что было между ними — прошлое, которое… как в их саге, лучше убить. Чтобы легче было всем. — Зачем ты позвала его? — срывается с губ Адама раньше, чем он успевает подумать об уместности вопроса. Зато она успевает осадить его всего одной фразой. Может, прошлое и правда уже мертво? — Затем, что он мой парень. — смешно, как хочется затолкать собственные слова обратно в глотку, чтобы они не звучали вслух. Дейзи актриса даже лучше, чем сама думала о себе, раз может так холодно смотреть на него, когда внутри все ноет и саднит от боли. Она уходит на ватных ногах, присоединяется к своей компании, сияя улыбкой, как ни в чем не бывало, и нет, она совсем не отворачивалась от приветственного поцелуя Тома, просто совпало так, что ей именно в этот момент захотелось повернуться на сцену к Оскару, только и всего. Вот только, когда вдруг на другом краю зала Адам встает к выходу, у нее не находится оправдания для себя, чтобы объяснить, почему она идет за ним почти сразу же. Он не слышит, как она идет за ним, он чувствует. Всем нутром ощущает каждый ее шаг. Но не останавливается… пока не доходит до узкого коридора, в котором вряд ли кто-то появится. Вся армейская выправка уходит на то, чтобы рекордно быстро развернуться и схватить ее за руку, притянув к стене. Поцелуй оглушает ее своей внезапностью, но черт побери, она отвечает. Потому что, как бы ни храбрилась, как бы не хорохорилась, она истосковалась по нему, как сумасшедшая. По этим сильным рукам, по алчному, жадному движению его губ, по собственной слабости в каждой клетке тела, когда хочется растечься по нему, словно вторая кожа, которую он никогда не сможет отодрать. Он скучал по этому безумному, одурелому желанию быть рядом, вместе… быть в ней. Раствориться, отравить ее собой, застрять в легких, чтобы она никогда не смогла сбежать. Они целуются с отчаянием, будто это последний вздох в этой жизни, жмутся к друг другу, не оставляя миллиметра пространства. Никто не хочет останавливаться. И платье, это чертово ультракороткое платье действительно задирается в одно движение, и белье (слава богу, присутствующее, значит она не ждала такого нападения) не помеха, пальцы вторгаются в нее, уже мокрую, без сопротивления, словно она всегда ждала его. Словно никто, кроме него, не имеет права дотрагиваться до нее. Безумная, желанная иллюзия, которую не хочется прогонять. Особенно сейчас, когда она так восхитительно ерзает на его руке, прося, умоляя о большем. А он дышит ее стоном, не давая шанса быть замеченными, и продолжает вторгаться в нее пальцами. Господи, пусть это безумие кончится. Дьявол, пусть не заканчивается никогда. Она понимает, насколько аморально то, что происходит, но блять, она давно перешла с ним все грани приличий. Она так этого хочет…Невозможно удержаться от того, чтобы не вцепиться рукой в волосы… короче, чем она любила, но все равно потрясающие, нереально остановиться от того, чтобы полуукусами не целовать его в шею, и плевать, если останутся следы. Ему не нужно много времени, чтобы еще несколькими толчками довести ее до крика, который он глушит поцелуем. Чувствует ее восхитительную дрожь тела, пока она приходит в себя от оргазма, и дышит ее запахом… Ее кожей, потной от их внезапного порыва. Ее волосами, упавшими ему на лицо. И монотонно считает секунды, когда она очнется. Раз… Два… Пятнадцать…Двадцать два… — Нельзя было это делать. — продолжая задыхаться, выносит вердикт Дейзи, но все еще не в силах сделать хотя бы движение, чтобы отодвинуться от него. — Нам многое было нельзя делать, но нас это редко останавливало. — Адам… — Дейзи, я люблю тебя. И будь я проклят, но знаю, что ты чувствуешь тоже самое. Я скучал по тебе, как сумасшедший, и не ври, что не испытывала того же. Она плачет… сама не замечает, как скатилась первая слезинка, но когда он чувствует холодноватые капли, у нее уже почти истерика. — Это ничего не меняет! Понимаешь? Как бы мы ни сходили с ума, как бы не захлестывали нас минуты вместе. Там, за темнотой этого коридора есть другой мир… в котором мы не можем быть вместе. Ты женат.. и хоть трижды посети Канны без нее, ты не разводишься… А у меня есть парень. — Которого ты не любишь. — Ты ее тоже не любишь, но с обязательствами не расстаешься. — Дейзи… — Хватит. Хватит, Адам. — она волевым решением отодвигает его от себя, опускаясь на землю. — Я устала. Я больше так не хочу. Не хочу делить тебя с кем-то.. не хочу бояться выйти на улицу и быть пойманной на месте преступления. — Хочется ходить по магазинам и забирать почту? — зло бросает Адам, неожиданно показывая удивительную осведомленность для человека, ненавидящего соцсети. Дейзи сглатывает, стирая ладонью слезы с щеки и делает еще один шаг назад. — Нет. Хочется не чувствовать себя главной злодейкой истории. Хочется поцеловать тебя на людях, хочется выйти вместе на прогулку с собаками.. Хочется выйти за тебя замуж, и родить каким-то чудом от тебя детей. Хочется быть для тебя всем и больше. Хочется больше, чем могу иметь. Понимаешь? Мы оба хотим больше, чем можем иметь прямо сейчас… И лучше тогда.. не хотеть вовсе. Она так устала вырывать собственную любовь у чужих обстоятельств… Так устала…так устала… Он молчит, чуть дольше, чем в глубине души ей хотелось бы, не кричит ей в противовес, не обещает счастливого будущего. И это разбивает ее уже и так разлетевшееся на осколки измученное сердце. Одним рывком снова прижимается к ее губам… Теперь это горький, больной поцелуй с соленым привкусом на двоих, но она все равно тянется всем телом ближе. Не может не тянуться… — Я все равно люблю тебя, Дейзи. Чертовски люблю. — шепчет Адам напоследок, прежде чем почти бегом исчезнуть из коридора, а затем и кинотеатра. Черт возьми его, этого Драйвера. Она отчаянно его любит, но в этом гребанном мире почему-то одной любви мало.