***
Постепенно все устаканивалось. Убба привык к новому месту жительства, лишних вопросов не задавал, и жив ли отец или просто залег на дно, хотел знать в последнюю очередь. Кажется, начиналась новая полоса в жизни, он закончил школу, должен был пойти в колледж, довольно неплохой и даже со стипендией, но вот только мама умерла. Неожиданно ее подкосила то ли болезнь, то ли что-то еще. Они точно не знали. На хорошего врача денег не было. При жизни Аслауг едва могла тянуть их всех. Она на любой работе не задерживалась надолго. Перебивались они только за счет отложенных когда-то средств, и те должны были скоро закончиться.***
Уббе восемнадцать и он единственный совершеннолетний в семье. Он дышит со свистом, не зная, что делать. Он теперь самый старший и единственный, кто несет ответственность за братьев. Младших заберут по приютам, его отправят на все четыре стороны. У них совсем нет денег и нечем платить за дом в следующем месяце. Служба по опеке материализуется буквально на следующий день после похорон, Убба даже толком обдумать ничего не успевает, лишь мать схоронить на остатки денег. Он просит дать ему время, несет все, что приходит в голову и в какой-то момент говорит, что станет опекуном, хоть до этого и не задумывался над этим. — Для начала вам нужно найти постоянное место работы. Позже пойдете в суд и когда вас признают опекуном, тогда и приходите. Убба кивает, как заведенный китайский болванчик, записывает какие документы требуются в какие организации. Продает дом, чтобы купить более дешевый, в другом городе, в не совсем благоприятном районе. Зато оставшихся денег хватает на какого-никакого адвоката, даже остается немного на оплату за дом на полгода вперед. Убба крутится как белка в колесе, обивает пороги сначала офисов, потом кафе, позже забегаловок и заправочных. В итоге, умудряется устроиться на постоянной основе кассиром на заправке, параллельно подрабатывая в двух забегаловках раз в два дня по ночам. Спустя месяц Убба вытаскивает братьев из приютов. С Хвитсерком, кажется, все нормально, в пятнадцать лет в приюте, когда можешь за себя постоять и не лезть на рожон, можно вполне прожить без последствий. А вот у Сигурда с Иваром по телу в разных местах цветут синяки, о которых они признаются лишь гораздо позже, когда уже оказываются дома. Убба бессильно сжимает кулаки, глядя на синие отметины на боках и впалых животах. Хочется вернуться и разнести все, но приходится выдохнуть и провести рукой по волосам Ивара, безмолвно прося прощения. Тому досталось больше всего, даже не посмотрели, что инвалид-колясочник. Домом, конечно, ту дыру, в которой они теперь живут, назвать сложно. Но все же лучше, чем спать на голой земле. Зато у каждого по отдельной комнате и даже рабочий туалет с ванной имеется. За этот месяц приоритеты быстро сменились. Никто не жалуется, все видят, как Убба едва ли не землю зубами рыл, чтобы все это устроить.* * *
Через полгода Уббе постепенно удается войти в новый ритм. Не думать вечерами о пущенной по пизде жизни. О том, сколько ему в перспективе придется перебиваться мелкими подработками, забывая про сон... Как минимум несколько лет, а там уже нужно будет плясать от того, что будет делать Хвитсерк. Работать или учиться, лишь бы мог прокормить себя хоть как-нибудь, и то помощь. В остальном Убба наседать не собирался, как и тащить братьев за уши на подработки. Те, видимо, и сами все прекрасно понимали, поэтому периодически приносили откуда-то деньги. В трущобах при желании всегда можно было раздобыть двадцатку-другую, сложнее было это сделать так, чтобы потом не отдавать деньги в двойном размере и не связываться с купле-продажей различных веществ. Но, похоже, его братья были достаточно разумными, чтобы ни во что не ввязываться, и в основном это были леваки с небольших и вполне легальных халтур. Вместе с зарплатой Уббы с трех работ денег было достаточно, чтобы платить за дом, и кушать каждый день, хоть иногда и не совсем сытно.* * *
Через год где-то да должна была пойти течь. Там, где тонкое — рвется. Убба упрямо давит чувство того, насколько ему отостопиздело происходящее. Терпит сцепив зубы, хотя любой взрослый уже давно бы взвыл. А вот младшие братья начинают ругаться чаще. Убба на это лишь закатывает глаза. Он так устает, что посидеть за обедом с братьями в выходной для него роскошь. И смотреть, как они сидят и между собой пререкаются — то еще удовольствие. Впрочем, делали это только лишь Сигурд и Ивар, Хвитсерк сидел в сторонке. — Да успокойтесь вы уже и ешьте молча. Нужно бы прочитать лекцию, сказать что-то большее. Чтобы они пересмотрели свои взгляды, одумались. Но Убба считает, что раз они уже не дети, то ему вполне можно не играть для них роль отца. Поэтому предпочитает насладиться воскресным обедом. Позже будет считать, что зря.* * *
Все идет своим чередом. И Убба понимает, что постепенно они отдаляются друг от друга вместо того, чтобы сблизиться, сплотиться перед общими трудностями. Выходит так, что трудности имеются у каждого свои собственные и никто не хочет про них рассказывать. Все тащат свой груз по отдельности. Убба постоянно беспокоится за Ивара. Тот ладит с остальными братьями хуже всего. Он, в принципе, с людьми ладит плохо, поэтому Убба по мере возможностей пытается уравновесить брата. Даже когда Ивар откровенно выводит его из себя, за что позже чувствует вину, хоть и не признается в этом. Убба уже привык сглатывать чувство злости, когда дело касается Ивара. Но в этот раз выходит по-другому. — Ты, блядь, каким местом думал, когда во все это ввязывался?! — Убба пресекает расстояние до младшего брата в несколько шагов. — Все ведь обошлось, — отмахивается тот и собирается укатывать в свою комнату, но Убба останавливает его. — Какое еще, в пизду, «обошлось»? Ты совсем ахуел? Как тебе вообще такое в голову пришло? Смой в туалет это дерьмо, и чтобы больше этого дома не было! Ивар лишь на долю секунды удивляется тому, как налетает на него старший брат, а потом скалится: — Ты дурак, что ли? Нужно вернуть все обратно, иначе нам всем пиздец. — Поэтому не нужно было во все это ввязываться, блядь. Потом ведь не отстанут! — Убба нервно трет глаза пальцами не зная, куда еще направить свою бессильную злость. Ивар решил связаться с местными барыгами, чтобы толкать травку и героин. «На инвалида подумают в последнюю очередь», — сказал он им. Сам, сука, пришел и попросился. Это бесило Уббу больше всего. Покупателя повязали буквально перед Иваром. Видимо, тот уже был под чем-то и имел что-то при себе. Полиция быстро схватила его, только и виднелись мигалки вдалеке. Ивар в этот момент понял, в насколько опасную авантюру сунулся, но не считал это причиной чтобы отступиться. Может, чтобы все лучше продумать. А Убба все продолжал молчать и дышать, пытаясь не смотреть на младшего брата. Можно было пойти к барыгам, вернуть все обратно и просить, чтобы они не стали устраивать для них никакой канители. Если нужно, то в ноги кинуться. И это бы вполне прокатило, если бы Ивар так настойчиво не хотел лезть во все это дерьмище сам, тем самым что-то доказывая то ли себе, то ли неведомо кому. Может призрачной фигуре отца, которая теперь будет у них за спиной всю их жизнь в большей или меньшей степени? — Ивар, ты понимаешь, что я себе жопу рву не для того, чтобы ты потом сел и нахуй сдох в тюрьме? Не для того, чтобы потом ты связывался с ебаными продавцами наркоты, которые тебя даже за человека держать не будут! А, блядь, для того, чтобы мы смогли лет хотя бы через пять забыть все это, как страшный сон! — на последнем слове голос срывается, и только сейчас Убба замечает, что орет на весь дом и как стучит от ярости в ушах. Ивар тоже весь багровеет. Ему тоже есть что сказать. И не смотря на то, что он выглядит так, будто завопит, как никогда в жизни, открыв рот, он произносит на удивление очень ровно: — Ты думаешь я не просчитал риски? Думаешь, я такой тупой и не знаю, что в нашем районе нет специализированных тюрем, и если я сяду, то точно откинусь? Я все взвесил. Нам нужны деньги, и если у тебя есть варианты получше, то я весь во внимании. — Как насчет варианта, где ты ведешь себя тихо, мирно и не доставляя мне лишних проблем? — выплевывает Убба. Он знает, что это было низко, давить на личное, но он слишком зол, чтобы думать о таком. — Ну прости, что родился инвалидом. Перепалка начинала уходить в совсем другое русло, это плохо. — Ты знаешь о чем я сейчас, — раздраженно выдыхает Убба. Он надеялся, что не придется разжевывать все то, о чем не говорилось вслух. — Но ведь ты не можешь отрицать, что так было бы намного легче, — снова злорадно скалится Ивар. Мол, давай, сделай так, чтобы я и на тебя обозлился. Я привык. Тогда точно начну делать что хочу, не задумываясь вообще ни о ком. — А еще было бы намного легче, если бы мать не умерла. Если бы отец не ушел. Если бы мы продолжали жить там, где жили, и в тех условиях, в каких жили. Но дела обстоят именно так, как они обстоят. Я лишь хочу, чтобы у нас все было хорошо. Ты ведь знаешь это, я же, блядь, знаю насколько ты умный! И с последним возгласом устанавливается звенящая тишина. Ивар кусает нижнюю губу видимо не зная, что сказать, и Убба пользуется этим моментом замешательства. — Отдай мне наркотики, я отнесу их, и дело с концом. Пообещай, что больше такого не повторится. Ивар медлит, но протягивает пакетик и направляется в свою комнату. Убба вздыхает и решает со всем покончить сегодня. Не дай бог кто-то решит их подставить в угоду сбрасывания с себя хвостов и отправит к ним полицию. Нужно все вернуть как можно скорее.* * *
Барыги, конечно же, возмущены. Ивар сам к ним приперся, но, может, потому, что он был инвалидом или потому, что у Уббы заебаный жизнью вид, делать ничего не стали. Все друг друга знали на районе, и они их тоже. Но предупредили, что в следующий раз разговаривать будут по-другому. Убба кивает для виду и уходит, надеясь никогда сюда больше не возвращаться.* * *
Еще полгода все тоже ровно. Бывают мелкие склоки, но у кого их нет. А потом Ивара увозят в тюрьму, кидают на заднее сидение, едва не приложив головой, забирают кресло, сложив в багажник, и уезжают. Убба до сих пор не может поверить в произошедшее. Внутри все холодеет, и он, как вкопанный, стоит на улице, таращась в одну точку. Что ему делать? Приходит он в себя лишь, когда Хвитсерк мягко касается его плеча и говорит, что пора идти в дом. Когда Убба садится за стол, на него с головой накатывает запоздалое осознание пиздеца. Да так, что перед глазами едва ли не темнеет.* * *
Встретиться пока не представляется возможным, но один звонок Ивар решает потратить, чтобы позвонить брату. С момента, когда все произошло, у Уббы буквально из рук все валилось, он не понимал, за что ему хвататься. Денег на адвоката не было, связей — тоже, разве что только по фамилии отца, но такие поднимать себе дороже. Скорее, все сбегутся их добить, чем помогут. Так что когда он слышит в телефоне голос Ивара, то с минуту молчит, не в силах совладать с собственными эмоциями. Хочется проклинать его, хочется спросить, как он, хочется успокоить его и сказать, что все будет хорошо. Хотя они оба понимают, что нихуя подобного. — Убба? — переспрашивают в телефоне, и он дает себе мысленную оплеуху. У Ивара лишь один звонок. — Да, привет... — он замолкает, думая насколько нелепо звучит подобное в сложившейся ситуации. — Как ты? — Нормально, — врет Ивар. Не жаловаться же, что тут, даже если тебя никто не трогает, рехнуться можно? Видимо, всех двинутых на их районе тащили не в психушку, а сюда. Либо в психушке сидели совсем уже конченые. — Позвони по телефону, который у меня в блокноте. Блокнот в правом ящике стола. Расскажи все, как есть. Может что и выгорит, — и кладет трубку. Убба даже переспросить не успевает, после зло смотрит на экран телефона. Чтоб его. Убба вздыхает и идет в комнату. Находит блокнот, в нем один-единственный номер.* * *
Убба считает гудки, сам не зная зачем, видимо, чтобы успокоится. С третьего раза на том конце провода соизваливают отвечают. — Да? — голос звучит устало, судя по всему, у телефона мужчина лет тридцати-сорока, может больше. — Это старший брат Ивара. Сам Ивар сейчас... — договорить ему не дают. — Да, знаю. Собственно, наверное, после этой фразы можно было класть трубку. Раз знает, то, видимо, уже либо должен был помочь, если собирался, либо забить болт. — Мой человек работает над этим. Если получится, то его выпустят через неделю. Это все, что тебе следует знать. Уббе хотелось бы знать больше, но приходится прикусить язык и лишь односложно выдохнуть: хорошо. Он со странной прострацией смотрит на телефон перед собой, думая: в какой момент так вышло, что его младший брат связался со всем этим? У него теперь появились свои связи? Они теперь будут должны когда его выпустят? Что Ивар еще от него скрывает? Хотя скрывает, конечно, сильно сказано. Лишь не говорит всей правды. Они все так делают, это семейное. Только, видимо, у Ивара скелеты в шкафу оказались позабористей. Когда только успел? Убба смотрит на собственные руки с каким-то удушающим осознанием, что всех подвел.* * *
Во время слушанья дела, Убба глядит на слегка осунувшегося брата. На круги под глазами, на серое лицо. Молится, чтобы все каким-то чудом обошлось. Он не представляет, что будет с Иваром, если придется сидеть еще дольше. — Так как это первое правонарушение подсудимого, и учитывая его инвалидность, он приговаривается к трем месяцам колонии. Убба скрипит зубами. Три месяца. Не так долго, как могло бы быть, но так блядски долго по сравнению с, например, условным сроком или домашним арестом. — Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Уббу будто обдают ушатом воды. Он хлопает глазами, глядя, как Ивара уводят, и нихуя не может сделать. Лишь молча ударяет кулаком в спинку скамейки перед собой, раздирая кожу в кровь. Блядь. Встает и хватает адвоката за шиворот у выхода. — Вы говорили, что получится выиграть дело! — рявкает он ему в лицо. — Это самые лучшие для него варианты, он отказался сдавать поставщиков. К тому же, эта тюрьма оборудована для инвалидов. Радуйтесь тому, что имеете! — припечатывает тот в конце, вырываясь из хватки и ретируется, пользуясь растерянностью Уббы. Тот запускает пальцы в волосы и садится на корточки прямо так. Три месяца. Убба заходится тупым лающим смехом. Полный пиздец.* * *
Ивар выходит из тюрьмы, и многое в нем меняется. Взгляд тяжелеет, яда сочится в два раза больше, чуть что — хватается за нож. Убба смотрит на все это с какой-то тупой болью в груди. Недоглядел, подвел. Он ведь старший. Ивар на эти его взгляды лишь скалится и быстро переводит тему в другое русло. Как бы говоря: пошел нахуй, мне не нужна жалость, тем более от тебя. За все время ареста Ивара у Уббы вышло встретится с ним лишь раз. И было это до ужаса нелепо. Убба едва держался, чтобы не налететь на него, не наорать: «Какого хуя ты посмел пустить по пизде свою жизнь? Я же не для этого горбатился все это время!» В Уббе скопилось столько злости, которую он держал внутри. На себя, на брата, на суку-жизнь. По большей части именно на нее. А еще в Уббе было столько жалости, которую он так же держал в себе. Все это Ивару было не нужно, не сейчас и не так. Может раньше. Они скупо переговорили, Убба принес ему какой-то еды, (отмечая задней мыслью, что выглядит он куда лучше, — видимо специализированные тюрьмы все же отличались от той шараги, в которой Ирвара держали до этого) по мелочёвке из гигиены. И так больше и не появился. Говорил, что времени нет. И его действительно не было, вот только если бы хотел, Убба бы выкроил хотя бы пять минут для Ивара. Он всегда это делал — небольшие привилегии для него. Всегда садился рядом с ним, потому что другие братья хотели контактировать с Иваром как можно меньше. Проводил рукой по волосам, успокаивая, когда видел его хмурый взгляд. Держал в себе злость, потому что Ивар расплескивал ее вокруг за них двоих. Носил на руках, выгораживал перед другими и бил лица ублюдкам, которые смели издеваться над ним. Но сейчас Убба понимает, что просто-напросто боится. Боится не выдержать, сломаться. Ему хочется сделать вид, что все будет как раньше, зажать уши и убеждать себя в этом, пока так и не станет. Вот только он знает, что не станет. Он ведь давно уже не ребенок, чтобы в это верить. Глядя на Ивара он понимает, что для того уже пройдена точка невозврата. И он ничего с этим не сможет сделать. Что-то между ним с Иваром безвозвратно рвется, и он сам виноват в этом.* * *
Две недели спустя после выхода Ивара из тюрьмы, Хвитсерк говорит, что к тому постоянно ходят какие-то люди. Недолго о чем-то тихо переговариваясь в его комнате, после чего уходят. Убба кивает и медленно осушает стакан воды маленькими глотками. Хвитсерк смотрит на него неопределенным взглядом и уходит к себе наверх. Решает, что лучше оставить того со своими мыслями. За первым стаканом Убба осушает второй, после чего так и стоит, вперившись взглядом во входную дверь. Он уже сбился со счета, сколько пробыл в оцепенении в общей сложности от всех новостей связанных с Иваром. Самое ужасное во всем этом, что теперь тот скорее всего его даже слушать не станет. А поругавшись и вовсе уйдет. Убба не удивится если ему есть куда. Тогда потеряется последняя ниточка взаимодействия с ним. Убба не хотел ее рвать. Он хотел постепенно вытащить за нее Ивара с этого болота, но не знал, каким образом. Вечером он все же решает поговорить с Иваром и, договорившись на работе, чтобы его подменили, ждет, когда тот вернется домой. — О, привет. Ты дома? — буднично интересуется младший братец, направляясь на кухню. — Привет. Да, — Убба провожает его взглядом, подбирая слова которые как назло тут же вылетели из головы. А ведь обдумывал как и что сделает, скажет. Блядь. Ивар чувствует его взгляд и вопросительно глядит в ответ, ставя тарелку с ужином в микроволновку. «Ну ты посмотри, сама невинность», — отстраненно думает Убба. Вдыхает поглубже и решает спросить прямо сейчас, боясь малодушно промолчать позже. — История с наркотиками и прочей криминальщиной в прошлом? Или... — он поднимает взгляд на перекошенное лицо напротив и замолкает. Ивар ядовито ухмляется, щуря глаза. — А что если я скажу нет? Что если я скажу, что намереваюсь сделать то же, что и ты хочешь? Выбраться из этого говна, но другим путем. Убба кусает внутреннюю сторону щек. Это он и боялся услышать. Поэтому не найдя в себе сил ни на что другое, просто закрывает лицо руками. Провалиться бы сейчас куда-нибудь. Еще лучше — на несколько лет назад, чтобы дать самому себе пизды, наказав смотреть за Иваром во все глаза. Он так и сидит, поднимая голову лишь тогда, когда слышит над собой собственное имя. Смотрит на Ивара глаза в глаза неожиданно близко впервые за долгое время. Поверхностно дышит, ощущая острую потребность то ли что-то сделать, то ли что-то сказать, но тут Ивар вдруг тычется губами ему в уголок рта, тут же отпрянув назад. Даже ребенок не назовет это поцелуем, но Уббу будто обдают кипятком. Сердце стучит заполошной птицей, и он быстро вскакивает на ноги, боясь собственных желаний, ужасаясь им, и практически выпрыгивает на вечерний мороз в чем был. Перед глазами так и стоит лицо Ивара с широко распахнутыми глазами; кажется, он сам удивился тому, что сделал, и аж побледнел, сдаваясь на милость старшему брату. А тот едва ли не побежал от него в противоположную сторону. Молодец, правильно все сделал. Десять кварталов спустя Убба разворачивается и направляется медленным шагом домой, обдумывая произошедшее. Идти не хотелось, хотелось позорно сбежать на работу, поменяться сменами, но время тикало. И сейчас все может стать только хуже. А еще было пиздец как холодно в одной футболке. Поэтому нехотя, но пришлось прибавить шагу. Когда он пришел, Ивара уже не оказалось дома. Куда мог деться инвалид среди ночи, Убба не знает. Накидывает куртку, на ходу набирая его номер. Телефон, предсказуемо, выключен. Убба проверяет все бары рядом и вообще все места, которые знает, брата нигде нет. «Неужели так сложно было остаться?» — спрашивает он себя. Сказать спокойно, что ничего плохого не произошло, что это пройдет, даже если Ивар и имел ввиду то, о чем Убба подумал. А если не имел, то тогда тем более все в порядке. Нести любую, блять, околесицу, лишь бы Ивар не был сейчас непонятно где. Раскалённой иглой в мозгу проносится воспоминание о номере в блокноте. Убба сохранил его к себе на мобильник, подписав самым нейтральным, если вдруг докопается полиция: «Какой-то чел». «Какой-то чел» отвечать не спешил, впрочем, как и в тот раз. Так что Убба был готов вызванивать его как минимум минут двадцать. На пятой попытке ему ответили. — Где Ивар? — Не звони сюда больше. — Ивар там? — не обращая внимания переспрашивает Убба. Слышит возню, как кто-то обращается шепотом к кому-то другому. Повторяет свой вопрос громче. После недолгого шуршания понимает, что трубку передали другому человеку, хоть тот и молчит. — Ивар? — Да. И с Уббы слетает вся спесь, когда он слышит его голос. Ну давай, неси свою околесицу. Чего молчишь? Чего язык к небу присох? — Ивар, — произносит он медленно и решает сконцентрироваться пока на самом простом. — Где ты? — А зачем тебе? — Не уходи Ивар, — звучит просто, жалко и почти по-детски, но это то, что Убба столько времени хотел ему сказать. Как и просьбу не становиться тем, от кого придется отвернуться. Просьбу не заставлять делать выбор. Уббе, конечно же, хватает мозгов, чтобы не говорить этого вслух. Сейчас все и так слишком шатко. Ивар молчит, и Убба было пугается, что их разъединили, но облегченно и тихо выдыхает, услышав его вновь. — Я не уйду, если ты меня не прогонишь, — говорят на том конце провода, после чего слышатся гудки.* * *
Ивар не приходит на следующий день или же появляется тогда, когда самого Уббы нет дома. Не возвращается он ни через день, ни через два... Убба сидит свободными вечерами на кухне, не находя себе места. Лишь каким-то чудом удерживаясь, чтобы не звонить на тот номер. Оставляет короткие сообщения на телефон Ивара. Из разряда: я вроде как беспокоюсь за тебя, хоть ты и бесишься из-за этого. Ивар и так знает, что его здесь ждут, и раз не появляется... Значит, у него есть на то свои причины, а Убба — долбоеб, который таки оттолкнул его от себя. Убба пытается сконцентрироваться на работе, еще каких-нибудь заботах, благо таковых хватает. Спустя неделю, когда он возвращается после ночной смены, Ивар обнаруживается все на той же кухне, чуть ли не на том же месте, где был в последний раз. Сказать, что Убба был рад его видеть, значит сказать совсем нихуя. — Ивар! — Убба кидается к нему и обнимает, даже забыв захлопнуть входную дверь. Потом спешно закрывает ее на ключ и возвращается обратно. Садится за стол напротив и теперь различает выражение лица младшего брата. Вряд ли тот пришел с хорошими вестями. Всю радость как рукой снимает. — Слушай... — начинает Ивар. — Вам лучше уезжать отсюда. Убба моргает. — Что? Ты о чем? Ивар глубоко вздыхает и как будто делается меньше. — Я проебался. Убба вздрагивает. Сердце кажется делает кульбит, так и оставшись в районе желудка. — Я могу помочь? — тихо спрашивает он. — Да. Бери братьев и уезжай, — избегая смотреть в глаза, холодно инструктирует Ивар. Уббе бы хотелось сказать: мы справимся вместе. Набившее оскомину: все будет хорошо. Но все, что он делает — это усмехается. Ни черта не будет хорошо. Стоило это понять еще тогда, когда отец с такими же синими, как у них глазами, сказал им валить как можно скорее. Убба делает один вдох, другой. Дышит рвано и часто, будто собирается сейчас заорать со всей силы или подавить истерику. Он дышит, скользя осоловевшим взглядом по интерьеру кухни, то и дело сталкиваясь со взглядом Ивара, не понимая — обеспокоен ли тот или безразличен к нему. Уббе нужно было поднимать еще двух братьев, он не может их бросить. И он не может бросить Ивара, просто потому, что не хочет. Он знает тысячу причин, почему не должен этого делать, и тысячу и одну — почему должен. — Ты ведь только вернулся... Зачем ты заставляешь меня выбирать? — спустя пять долгих минут наконец произносит Убба. Не спрашивает, констатирует. И когда Ивар хочет было открыть рот, чтобы терпеливо все разложить по полочкам брату-дегенерату, Убба перебивает его: — Зачем тебе все это было нужно? Неужели не достаточно обычной жизни с нами? «Со мной», хотелось бы сказать ему. — Еще несколько лет, и все бы закончилось. Все было бы нормально. — Что «нормально»? — резко переспрашивает Ивар. — Все, блядь, нормально, — Убба начинает злится. — Я бы стал каким-нибудь менеджером среднего звена? — Ой, не пизди. Ты бы много мог добиться. Поступить в университет, стать кем-нибудь. Но нет, надо было все пустить по пизде и уподобиться папочке. — А он, по-твоему, не был кем-то? Нахуя мне сидеть среди профессоров и перекладывать бумажки до конца дней? Это не тебе решать, это мое собственное решение! — выплевывает Ивар, сжимаясь будто пружина, готовая к действию. — Отличное, сука, решение, — Убба саркастично хлопает в ладоши, видя, как Ивар начинает закипать, но остановить себя не может. — Интересно, как долго протянет инвалид наркобарон? А кто потом будет тебя хоронить? Я, блядь, все я. Как схоронил мать. Как наблюдал, как уходит отец. И теперь наблюдаю, как уходишь ты! — не замечает, что встает, опираясь руками на стол, нависая над младшим братом. Внутри все звенит и ноет, хочется просто прижаться губами к виску Ивара, и не отпускать. Но он так на него зол. Если бы препятствием были обстоятельства или другие люди, Убба бы не злился. Но препятствием является сам Ивар. Со своим сучьим характером, со своими глобальными мыслями о всякой криминальной хуйне. Хочется дать ему звонкую затрещину, вытряхнуть все это дерьмо наружу, но для такого уже слишком поздно. Приведет это лишь к тому, что они разойдутся с еще большим конфликтом. А то, что теперь они точно пойдут разными дорогами, он не удивляется. Давно все к этому шло. Убба теперь понимает, что лишь пытался оттянуть этот момент как можно дальше. Когда не решаешь проблемы, все происходит вполне закономерно. — Если ты хочешь знать, — дрожащим голосом произносит Ивар, после чего прочищает горло, чтобы звучать не так жалко. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Я хочу, чтобы ты остался. Убба смежает горячие веки. — Но ты конечно же не можешь этого сделать, — добавляет он, выглядя, как побитая собака, просящая ласки. Убба так и стоит с закрытыми глазами, пока не слышит тихие шаги в стороне лестницы ведущей наверх. Хвитсерк проснулся. Ивар невозмутимо допивает чашку кофе, уже весь подобравшись, и направляется в сторону своей комнаты. Отлично поговорили.* * *
Если момент, когда они уезжали из дома в детстве, Убба помнит отчетливо, то сейчас перед глазами все будто смешалось. Запомнилось только лицо Ивара в день отъезда. Пришлось говорить братьям все как есть. Дальше была поездка, новые документы, новый дом, новая работа. Убба с каким-то тупым онемением наблюдал за всем этим, найдя себя лишь тогда, когда спустя неделю стучал в дверь своего старого дома в ебучих трущобах. Дверь открыл совершенно другой мужик. Убба на всякий случай забежал внутрь, проверить не отсиживается ли Ивар там. Осмотрел все комнаты. Нет, не было. Мужик пригрозил вызвать полицию, и Убба поднял руки, бросая короткое: «Я уже ухожу». Никто не брал трубку. Где искать Ивара он не знал и нахуя ему это, не знал тоже. Может, потому, что хотелось унять растущую с каждым днем в груди дыру.* * *
Проходит полгода, и Убба вроде бы успевает смириться с нынешним порядком вещей. Раньше он звонил и оставлял сообщения Ивару почти каждый день. Теперь делает это раз в неделю. Если телефон все еще обслуживается, значит, им кто-то пользуется время от времени, это дает надежду. — Привет, — по заученному ритуалу начинает Убба. У него неплохая должность в офисе, больше не приходится горбатиться на трех работах одновременно. Они живут в неплохом районе, где их самые большие проблемы это мелкие хулиганства Сигурда. Вроде как все налаживалось, но Уббе хочется вздернутся, как никогда раньше. — Знаешь, ты бы мог хотя бы уведомлять меня, что все еще жив. И не говори, что тогда бы тебя отследили. Ты ведь смог бы это разрулить и что-нибудь придумать. После полуночного разговора на кухне Ивар стал каменным изваянием самому себе. Убба не хотел уезжать, да и Хвитсерк с Сигурдом были не такими маленькими. Хвитсерку совсем немного до совершеннолетия. Но Ивар упорно его отталкивал и говорил гадости. Когда уже было заказано такси и собраны вещи, Ивар все-таки сподобился рассказать Уббе каким образом проебался. — Лагерта. После отца именно она прибрала к себе один из самых жирных кусков власти в Нью-Йорке. Я решил объявится под фамилией отца, со своей постепенно разрастающейся наркоимперией. Убба коротко хохотнул, хотя смешного было мало. Они оба понимали, что до наркоимперии бизнесу Ивара так же, как этому дому до хором. Собственно то, что бизнес был небольшим, и являлось его козырем. Никто не воспринял его всерьез. Мальчишка — инвалид; по старой памяти о Рагнаре Лодброке, его даже решили не трогать, все равно никакой угрозы, по мнению остальных, он не представлял и этим пользовался. — Вот только либо Лагерта действительно настолько мстительная сука, как про нее говорят, либо... Либо она видела его насквозь. Ни то, ни другое не было хорошим для них всех. Убба положил руку на плечо Ивара и сжал его, отчетливо, как никогда раньше, понимая, что тот может погибнуть. Просто сдохнуть, а он даже не узнает об этом как и о кончине отца. К горлу подкатил ком, и все никак не получалось его проглотить. Такси уже приехало, и братья ждали его внутри. В какофонии звуков Убба лишь слышал гул собственного сердца и тихий всхлип Ивара, который отцепил его от себя и сказал уходить. Убба хотел бы сказать, что не проклинал себя за этот выбор. Он ведь поступил правильно. Вот только с каждым днем хотелось вздернутся все сильней и сильней.