Самоубийственная яма.

Моих настоящих родителей я никогда не знал. Сам я родом из какой-то задницы, что рядом со штатом Миссури.Мой приемный отец работает на крупном заводе, там он делает шины для машин, он стоит у станка несколько часов в перчатках, а потом приходит домой весь грязный и потный, в этом и заключается его работенка. Узнал я кем он работает еще в прошлом году, когда церковь закрылась на ремонт, тогда они с мамой стояли у припаркованной машины и смотрели на строителей, которые строят террасу рядом с колокольней. Мама тут же надавила на мое плечо и я упал на колени, мои старые брючки из фетра протерлись на коленках до дыр,поэтому мама заботливо пришила мне туда заплатки. Они протерлись именно из-за молитв на улице. Если мама видела церковь или каково-то обездоленного, то она нажимала мне на плечо и мы молились. Я всегда закрывал глаза,потому что вокруг нас собирались люди и глазели. Но они не спешили молится. Отец схватился за конец брюк и подтянул их выше колен. Теперь они скатались и у его паха образовались 2 больших шара из штанов, его носки были натянуты практически до колен. Он встал на колени и его черные носки испачкались в дорожной пыли. Мою маму можно было увидеть за километр, если вы видите женщину в длинной черной юбке с серыми пятнами на коленях-это моя мать. Мама учила меня молится примерно 2 месяца. Ты должен держать руки на сантиметр выше головы и на 15 сантиметров дальше от лба. Когда я молился после школы мама брала в руки линейку, если я допускал оплошность в сантиметр,она била мне линейкой по пальцам. Поэтому мои руки всегда были в синяках. Мама говорит, что если ты направил человека на путь истинный, то ты обязан приглядывать за ним, потому что теперь ты в ответе за него. Поэтому мама все время была дома, она работала швеей. На кухне у нас всегда стояла швейная машинка. Мама заставляла меня читать Библию. Мне нужно привыкать к шуму, ведь я непременно стану священником. Все семьи всегда скрывают от приемных детей то, что они не родные. Я знал это с трех лет. Мои родители даже не соврали для приличия, просто в молитве перед ужином я год за годом должен был говорить "спасибо богу" за то, что я здесь, а не с грешниками. Мама всегда отвозила меня в школу, пока в 10 лет я не получил разрешения ходить и приходить из школы самостоятельно. Если в течении 30 минут после окончания занятий я не приходил домой, то мне задавали хорошую трепку. Я не имел права выходить гулять, только в воскресенье. Мы могли поиграть с ребятами в саду около церкви, но продолжалось это недолго. Все, что я знал тогда, все мои знания о мире, вещах, людях - все это говорила мне мама. Я всегда верил ей, словно она мой бог, а не Иисус. Я не мог даже усомнится в ее словах, потому что я знал, что все,что она говорит-это непременная правда. После школы я всегда бежал домой, всегда у меня был страх опоздать, не прийти вовремя, что если мама увидит, что я общался с одноклассниками которые не верят в бога? Что если она узнает, что я думаю о грешных вещах? Я услышал от одноклассников, которые ходят на физику, что вселенная зародилась из-за большого взрыва. Я тут же закричал, что это лож, все создал бог, все это знают. Тогда они мне все рассказали. Я мотал головой и закрывал уши, но все равно слышал про это. Мне стало ужасно стыдно и страшно.В тот день я уже не бежал домой, я шел очень медленно. Даже если я опоздаю это будет не так страшно, как мои грешные мысли, моя измена богу. После вечерней молитвы я не смог сомкнуть глаз. Я все думал и думал про вселенную. Я ее никогда не видел, но точно знаю, что в ней есть бог. Потому что все создал не какой-то взрыв, а бог. Но вдруг в мою голову залезла мысль, странная, ужасная мысль. А что, просто подумайте, что если бога нет? Меня охватил ужас. В горле пересохло. Я тут же ударил себя по щеке, да так сильно, что заболели зубы. Всю ночь я пытался не думать об этом, но чем больше я старался не думать об этом, тем больше эта мысль пожирала меня. Я смотрел за завтраком на иконы и думал : "Что если этот длинноволосый мужчина не существовал? Что если это выдумка?" Я отпросился в туалет, и там, сидя на унитазе, высирая из себя все дерьмо, что скопилось во мне за 2 дня я рыдал, я понимал, что сатана хочет обмануть меня, что лукавый хочет захватить меня. Вытирая задницу туалетной бумагой я молился, а затем сказал "Аминь" и выкинул грязную бумагу в унитаз. В начале семестра мама запретила мне ходить на физику, потому что там опровергают существование бога. Поэтому во время уроков физики я сидел в библиотеке. Мама думала, что я сижу у медсестры, но ей не было дела до меня. В библиотеке я читал запрещенную у нас в семье литературу, "греховную". Только вот я об этом не знал. Когда я читал "Войну миров", мне просто хотелось сказать редактору, что он дурачок. Ну кто пишет имя "бог" с маленькой буквы? Только дураки. Позже я узнал от матери, что способа уберечь себя от греха лучше не придумаешь, читай только Библию. Дома мы практически всегда смотрели проповеди. Пухлый человек в темном костюме, проповедник, с темными волосами зализанными назад и в темных очках. Он машет руками, вокруг него много людей. Это - наш спаситель, это - Джим Джонс. В школе мне сказали, что он убил 1000 человек, он их отравил, потому что они хотели убежать от него. Мама всегда говорила, что не важно какие поступки совершает человек, если он делает это ради веры. Мама смотрела телевизор в гостиной. Она положила свои небритые ноги на тумбочку, клянусь, волосы у нее были длиннее, чем у отца. Она посмотрела на меня и похлопала рукой по полу. Я тут же подошел и сел на ковер, как собака. - Мама, а ты знаешь, что этот человек убийца? - когда я сказал ей это, ее лицо побелело. Она спрыгнула с дивана и принялась меня душить. Схватила за шею. Ее волосы на ногах приятно терлись о мои ноги, но немного кололись. Ее лицо стало красным, будто это я ее душу, а не она меня. Я пытался разжать ее руки, но она давила все сильнее. В этот момент мне стало почему-то страшно. В других семьях мамы так же воспитывают своих детей? Эта мысль тут же пропала, конечно не так, еще хуже, мне еще повезло, что у меня такая хорошая семья. Она перестала душить и слезла с меня. - Послушай, он делал это потому, что эти люди отошли от бога. Он помогал им принять его. - она тяжело дышала и смотрела в мои глаза. Она провела своей потной рукой по моему лбу и улыбнулась. Казалось, что сейчас я умру. В моей голове пульсировала кровь, болела шея. Я несколько раз потер ее рукой и плюнул на это дело. Сидя в горячей ванне я смотрел на свои складки на животе и еще сильнее морщил его рукой. Это выглядело так отвратительно, насколько это было возможно. Сиськи, как у девчонки, с коричневыми большими сосками, сморщенный живот со складками и торчащая из под него змея. Вылезала она иногда, когда я ходил в ванну или в туалет. Если вжать живот, то увидишь мелкий, распухший от воды и намекающий на все твое ничтожество, член. - Эй, розовый червячок говорит тебе : "привет" . Просунь к нему руку и погладь, а лучше почеши, он любит, когда его чешут. Когда родители засыпали, я пробирался на первый этаж и тихо включал телевизор. Многие каналы не ловили, поэтому мне приходилось брать антенну в руки и идти к окну, там я вставал на подоконник и вешал антенну на шторы, ловила она очень редко, но если мне удавалось, то я старался запомнить каждое движение теток на экране. Я смотрел на подпрыгивающую грудь Памелы Андерсон и воображал, будто она придет ко мне домой с этим своим красным купальником, прямо на утренней молитве, отведет в школу. Она станет моим спасителем. Она будет моей настоящей мамой. У Памелы Андерсон не грязные коленки, Памела Андерсон не молится. Каждый раз, когда я видел красивых женщин и мой червячок говорил мне : "привет" , я всегда представлял, что они мои мамы. Актрисы, певицы, модели, обычные девушки на улице. Я представлял, что одна из них моя спасительница, она заберет меня, а потом погладит червяка. Я уже совершил несколько грехов и всегда за них молился. Я молился вечером, а потом шел в ванну и теребил член, мне было стыдно не за это. Мне было стыдно, что я так нагло ворую образ женщин, нагло ворую его для своих фантазий. А что, если они все знают, что, если они все вместе, все придут ко мне домой и скажут, что я представляю их, когда тереблю червяка. После этого, я все еще ночью смотрел на Памелу, смотрел в ее веселые глаза, мне так и хотелось сказать ей, что я не виноват, червяк повелевает мной. Больше я на нее дрочить не мог, не мог закрыться в душе, медленно перебирая свои сиськи и вяло дроча член. Потому что она меня больше не привлекала, я уже представлял ее грудь, попу, вагину, представлял уже 100000 тысяч раз. Но зачем мне представлять одну, если я могу представить сразу несколько? Это было своеобразной проверкой, я шел по улице и представлял разных женщин. С длинными волосами, короткими, толстых, худых, красивых, и не очень. Я представлял каждую. Я представлял, что каждая из них, в зависимости от настроения, каждая из них заменит мою приемную маму, потому что я не любил стоять на коленях, вовсе не любил долго молится, вовсе не любил ее волосатые ноги. Но было в ней то, от чего я боялся отказаться. Я не знал мир, это она его знала. Я не мог разобраться во всем самостоятельно, все, что я знал о мире, все, чему я верил, все это мне говорили. Я даже не мог это никак проверить, я просто верил всему. Ну, до недавнего времени. Когда мне стукнуло 11 лет, я начал воровать книги в библиотеке. Потому что, то, что мне говорили родители, это меня не устраивало. Ведь о многом мне не говорили, например о многообразии книг, которые я просто никогда не видел и даже о них не знал. То, что не говорили мне родители, все это, все это я брал из книг, или от одноклассников. Сперва, я молился за то, что пытаюсь познать что-то новое, но потом понял абсурдность этой ситуации. В церковь мне больше ходить не нравилось. Я сперва пытался в этом разобраться, ведь до этого я их всегда слушал, всегда им верил. Но как сказал один пьяница, который приходил в церковь просить милостыню, так вот, он сказал, что : - Малец, похоже у тебя появилось свое собственное мнение. А теперь дай мне пару баксов, возможно я смогу пощекотать маковку пизды вон той монашки. - показывал он на старую, мерзкую пингвиниху. С губами, обведенными ровно по контуру красным карандашом. Когда он говорил это, она вся скривилась и пошла в другой конец зала. Самое странное, самое поражающее, что я рассказывал о своих проблемах ему, не родителям, не знакомым, не богу. Никому из тех, кто казалось, является моими идолами, теми, кому я должен все рассказать, покаяться. Но время шло и я начал кое-что замечать. Я боялся измениться. Боялся отойти от веры, боялся нового. Я боялся, ведь меня учили, что вера - главное, что у нас есть. Но я пытаюсь противоречить этому, пытаюсь найти бога, а вдруг его нет, вдруг бога просто нет? Я все чаще боялся смотреть родителям в глаза, если отца я видел только утром и вечером, то мать была целыми днями дома. Мне было страшно, страшно сказать что-то, страшно, что она догадается. В церковь я ходил без удовольствия, но понимал, что если я не пойду, то родители меня в чем-то заподозрят, а там недалеко и до поднятия матраса, в котором я прятал книги и прокладку одноклассницы, которую я подобрал после нее в женском туалете. Девушки у меня никогда не было, но, когда в школе у девочек начинались месячные,от них всегда несло кровью. Поэтому я не на шутку возбуждался. Ты приходишь из столовой, с грязным хлебалом после супа, вонючими руками, которые пахнут столовым серебром и идешь на этот запах, словно вампир. Когда моя одноклассница, Мари, заперлась в кабинке и сняла свои вонючие трусы, тогда я точно понял, что она-мой идеал. Волосатая вагина в свои 11, прокладка, вся в испекшейся крови, на ее белом, словно облако пространстве проступали как темно коричневые, так и светло красные капли крови. Я залез в свободную кабинку, встал на крышку унитаза, которая несильно прогнулась под моим весом и начал наблюдать. Сквозь штаны, я гладил свой член и думал, о том, что даже будь Мари туберкулезницей, я бы все равно украл бы ее прокладку. Она натянула свои труселя и опустила юбку, вся такая приличная, прокладку она свернула в рулон и кинула за унитаз. У Мари пизда, до того широка. Засунешь руку, пропадет она... Как дверь за ней захлопнулась, я тут же выпрыгнул из кабинки и схватил этот рулончик. В помойке, около раковин я нашел пакет, слегка испачканный чем-то липким, по вкусу эта липкая штука напоминала варенье, но я решил ее всю не слизывать, оставить на потом. Эту прокладку я сунул в пакет, аккуратно все это свернул и положил в самый маленький карман портфеля. Все время в школе я проверял, как там моя прокладочка, не застрял ли пакет в молнии, но она только сильнее воняла, поэтому я не мог дождаться вечера, когда лягу на кровати, достану эту сладко-вонючую прокладку и все слижу. Родители никогда не давали мне денег, никогда и не на что. Я не мог позволить себе газировку, леденцы, журналы. Я все еще должен был приходить не позже 30 минут после окончания занятий. На физике, на которую я не ходил, я всегда выбегал из школы и бежал на полянку, покупал газировку и разбавлял ее водой, чтобы тянуть ее 3 дня. Но домой ее принести я не мог, поэтому я закапывал ее в земле, но вот вечно забывал где я ее спрятал. Поэтому так я потерял по меньшей мере 2 доллара. Я начал воровать деньги у отца. Для этого я всегда просыпался раньше обычного, на 30 минут раньше того, как отец уйдет на работу. После утренней молитвы, когда они с мамой сидят на кухне, я стою у вешалки с его пальто. Мы все говорим о боге, я говорю : - Я уже так жду воскресенья, когда мы все вместе пойдем в церковь. - я говорю это нарочито громко, чтобы успеть покопаться в карманах у отца и достать оттуда деньги. Совсем чуть-чуть. Смотрите и учитесь:я говорю на какие-нибудь общие темы, которые всех заинтересуют, говорю нарочито громко, один раз провожу рукой по карманам, дабы понять, где лежит что-то выпуклое-его кошелек. Второй раз, когда все продолжают беседу, я уже открываю кошелек в кармане и достаю оттуда деньги, на ощупь, наугад. Если кто-то из них повернется-мне конец. Сердце колотится как бешеное, я говорю о боге и одновременно ворую деньги у отца. Обещаю отец, в аду я трахну Памелу Андерсон за нас обоих, искуплю грехи. Знать бы еще как это делается. Но сегодня денег я у него не нашел, хоть и обшарил несколько курток и пальто. Я все грустно вздыхал, я так привык к маленькой роскоши. Но когда за отцом захлопнулась дверь, я сделала вид, что пошел к себе на верх, а на самом деле, пошел к нему в кабинет, рыться в ящиках стола, в поисках хоть одной монетки. Но когда я открыл ящик, то ничего кроме бумаг в нем не обнаружил, я попытался достать все эти бумаги и пошарить между ними, может выпадет его заначка, но когда я их поднял, то обнаружил небольшой плетеный мешочек, размером с мою ладонь. Я его потряс и услышал звон, наконец-то, вон где он прячет заначку! От небольшого количества пропавших монет он не пострадает. Но когда я открыл мешочек, то сильно расстроился. Проклял все это дерьмо. Там, в мешочке, лежали небольшие ампулы, заполненные практически до конца, на них было написано : "Морфий". Прозрачная, обычная прозрачная водичка, ампул таких там было штук 7. Рядом еще были шприцы, все скрепленные резинкой. Наверное, отец сильно болеет, раз ему нужно вкалывать себе лекарство. Но ничего такого я за ним не замечал, он не болел, вообще ничем. Всегда был бодр, улыбался. Я высунул одну ампулу и тут же запрятал ее в карман, название я вряд ли запомнил бы, а вот в библиотеке есть медицинский справочник. Я сперва думал что это такая штука, которую колют в попу, если ты болеешь гриппом, может это вообще для капельницы, или мой отец диабетик и это новое название инсулина. В тот день моя жизнь поменялась. Поменялась навсегда. Из медицинского справочника я узнал, что Морфий - это наркотик, так же применяется для больных раком, СПИДом, людей с ампутациями, как сильное обезболивающие. От него сильная зависимость. Мама говорит, что СПИДом болеют греховные люди, мужеложцы, но как оказалось, им заражаются через кровь и половым путем, а это значит, что им могут болеть женщины. Я понял, что мне врали. Моя мать - повернутая на вере врунья, мой отец - наркоман. В тот день пошатнулось все. Эта ампула стала характерным сигналом. Потому что мир, идеально выстроенный моей мамой, мир, на который я смотрел через розовые очки, рухнул.