God despises the tears of the defiled

       <Убегая от всех, ты в первую очередь убегаешь от себя, от своего уже не такого и уютного омута с чертями. Смотри, не сотри себе подошвы в этой бесполезной беготне на месте, ты все равно не сможешь разрушить железобетонные иллюзии, которые выстраивал всю свою жалкую жизнь.       Хочешь натянуть фальшивую улыбку как всегда, сказать, что все в порядке, посмеяться, пойти с друзьями в их любимый бар и развеяться. Хочешь, но уже не можешь. И у тебя нет друзей, парень, никогда не было. Первый курс, отец вышвыривает тебя из дома, говоря, что ты бесполезный кусок дерьма, который даже стакан не может подать, и не важно, что в стакане – водка, а отец напился до состояния полного отключения мозгов.       Просишься “перекантоваться” у двадцатипятилетней сестры, которая души в тебе не чает и, естественно, разрешает остаться. Но ты не ожидаешь, что, черт возьми, будешь ночью просыпаться от стонов за тонкой, почти фанерной, видимо, стеной. Стонов сестры и очередного мужика, которого она приводит почти каждый раз, когда глушит свои проблемы чем-то покрепче чая. Это проклятье какое-то, думаешь ты, но все равно быстро дрочишь, пытаясь забить бешеную мысль о том, что стонет твоя сестра под каким-то сомнительным мужиком, в дальний угол сознания. Дрочил всю жизнь и будешь дрочить, да? Ты жалок. И твою фальшь я вижу насквозь.>        <И вот ты тут: добежал, все-таки стер подошвы, потерял гордость и остатки денег, сна, самообладания. Ради чего хоть? Ах, да, ты же у нас, идиот, учебу заканчиваешь, причем идешь на профессию, на которую тебе указал отец, беспомощная ты амеба. Стоишь, смотришь в мутное зеркало той коммуналки, которую одногруппник снял специально для пьянки в честь окончания шараги, а лицо твое неприятно худое, проеденное бессонницей, голодное и бледное, уставшее, жалкое.       Не знаешь, откуда дрожь в руках, может, это потому, что ты, нескладный паренек в потрепанной курточке, собираешься пить в первый раз; может, потому, что в тебя тычут пальцами девочки в коротких платьицах с красными от алкоголя губами и смердящими ключицами, которые они обливают дешевыми духами с ванилью, а, может, потому, что ты обычный трус. Ты жалеешь, что добровольно пришел. Алкоголь напоминает тебе о гнилых временах юношества. Не светлых, не веселых, но воняющих спиртом и дешевыми поштучными сигаретами. – Че втыкаешь, придурок? Свали. – На плече догорает грубое прикосновение одногруппника-бугая, который тебя за секунду вытолкнул из туалета. Ты успеваешь заметить, как его рука по-блядски ложится на задницу блондинке Молли, и, видимо, у нее вечеринка началась уже просто шикарно. Как ты умудрился втрескаться в этого человека, который всех всегда занижает, затыкает, чтобы лишь ему одному не мешали? Да ты даже имя его боишься вслух произносить, не то, что подойти и завязать диалог. Хотя, что я ожидаю от тебя, тупой псины, которая даже после пинка хозяина будет преданно заглядывать в глаза и следовать по пятам.       Достаешь таблетки из кармана и насухую закидываешься, лишь бы меня стало слышно через вату. На тебя пялятся пацаны в углу, которые настраивают колонки, и похабненько улыбаются. Они всегда думали, что ты торчок, но ты закидываешься не наркотой, а спасительным Рисполептом. Как жаль, что они не знают о твоем "недуге", сейчас сфоткают и разошлют всем, слышишь? Всем расскажут, какой ты торчок.>       Майкл дергается в сторону от таких мыслей и слишком резко, угловато отворачивается, наводя на себя еще больше подозрений. Беспорядочно цепляясь глазами хоть за что-то в комнате, он пытается спастись от этого навязчивого голоса в голове, который преследует его с самого детства. Надеясь, что таблетки помогут ему, он прикрывает глаза и встает у стены, судорожно перебирая услышанные в церквях молитвы. А эта темная расплывчатая фигура, маячащая в тенях, не затыкается и на минуту, проедая мозги болтовней и унижениями.        <Ты думаешь, черт, соседи же нас всех сдадут полиции, но это лишь твоя трусость говорит в тебе, ищет отговорки, колупается в мозгу, надеется, что сможет вытащить благородный предлог, чтобы снова убежать от всех. Девочки, как прелестные бабочки, сидят на диване и мило хлопают глазками, то и дело наклоняясь к ушку подружки и шепча что-то оскорбительное, наверное, про тебя. Сегодня ты маленькая звездочка этой вечеринки, уверяю тебя. Подпираешь стену так, будто ты гребаный Атлант, будто именно от тебя, идиота, зависит будущее нашей планеты. Пытаешься выглядеть не таким жалким, но все смотрят на тебя и обязательно думают, что ты просто бесполезен, ничего не делаешь - вон, лучше бы водку разливал по стаканам для всех, или так же обсуждал бы хуи с милыми девочками. Или трахал бы Молли в толчке. Стоп, трахал? Нет-нет, о чем это я, они же там цивильно сидят и обсуждают политику. Твой ненаглядный Дейв никого там не трахает, он же так тебя любит. Не то, чтобы я ревновал, но вы явно не пара, милый.>       Паренек у стены рвано вдохнул и уставился на двери маленького туалета. Он не слышал, как бывшие одногруппники уже включили музыку и все будто синхронно потянулись к пластиковым стаканчикам с пойлом. Его голову сдавливали тяжелые тиски, казавшиеся ему черными как смоль пальцами, отчего-то мокрыми и холодными. Майкл моментально дернулся от стены, обернувшись, и увидел только свою тень с рассекаемой ее улыбкой. Скривившись в страхе от бессвязного шепота над ухом, он попытался унять свое бешено стучащее сердце, до боли закусив губу.       Его мысли будто кто-то бессовестно крал, заменяя на глухую пустоту.       Ему казалось, эти пальцы забирались ему в мозг через уши, пробивали точными ударами виски и погружались в самое сокровенное, теплое, нежное.       Майкл знал, что его мозг превратили в бессвязную кашу, сжевали, слизали все импульсивные мысли о помощи, а потом выплюнули обратно, смакуя каждый страх. Боль пронзила его и, чтобы никто не заметил, как он выблевывает несуществующую кровь себе под ноги, он схватил случайный стаканчик и залпом выпил. На языке перекатывался вкус алкоголя, пустой желудок обожгло сильнее, а в ушах стоял мерзкий звенящий смех. – Хей, братан, я не думаю, что это хорошая идея - мешать алкоголь с наркотой, или что ты там принял..., – Майкла потрясли за плечо и он сфокусировал взгляд на рыжем пареньке с забавными веснушками. Хотя, он не думал, что они забавные. По спине "торчка" пробежал мерзкий привычный холодок. – Если ты тут откинешься, то нам всем влетит. – Кто его вообще сюда пустил? Мейг, если ты и считаешь, что его болезненная худоба и темные круги под глазами - сексуально, то мне как-то не хочется смотреть в его укуренную рожу весь вечер, – из туалета вышел в начале Дейв, а потом Молли, на ходу поправляющая свою чуть потрепанную прическу. Майкл украдкой посмотрел на него, чтобы по-тупому улыбнуться, и тут же, смущенный, отвернулся, явно не услышав оскорблений в свой адрес. – Ты будто его ебать собрался, Уокер, ты все равно сюда пришел, чтобы нажраться, – смазливенькая Молли манерно вставила свою шпильку и похабно улыбнулась, поднося стакан с дешевой алкашкой ко рту так, будто она на приеме у Королевы и пьет Дом Периньон, а не паленую хуету. – Трахну его за двести баксов наличкой, ...и за Бад Лайт, – подойдя к столу со стаканчиками, взял чужой и бесцеремонно влил в себя за один подход. – Ты что, издеваешься? Это же худшее пойло, черт побери, Уокер, больной ублюдок. – Не лучше, чем вы купили сегодня. Что это за хуйня, Билли, дорогуша? – Скривившись в презрении, Дэйв демонстративно выкинул стаканчик на пол и уставился на веснушчатого парня. – Ну извините, что ваша королевская задница привыкла к роскошному виски и рому, – буквально выплюнув это в лицо задире, рыжий глянул на Майкла, который, видимо, был в прострации и не слышал ничего. Маленькими глотками выпивая содержимое второго стакана, он выглядел убито и как-то жалко. – Эй, как тебя там... Фрау, да? Ты нормально вообще? "Торчок" через секунду медленно повернулся на голос и в ужасе дернулся в сторону, проливая остатки на пол. Оба молча уставились на лужу пойла. – Колеса. Ясно.       Беспристрастно отвернувшись, мол, это не его дело, Билли оставил парня наедине со своими страхами.