The Less I Know The Better

Слэш
NC-17
Завершён
282
Пэйринг и персонажи:
Размер:
19 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
282 Нравится 14 Отзывы 62 В сборник Скачать

Male Fatale

Настройки текста
Дерри гниет и тухнет даже, когда май наливается сочным стеклянным шартрёзом, и от него таращит молодой травой и солнцем. Дерри стонет и переваливается на левый бок, срыгивая на подушку последними лишними ложками горохового супа. Небо заливается хохотом и маминым голубым тюлем, из-за которого соседу приходится щуриться и сгибаться в три погибели, чтобы хоть как-то разглядеть ее формы. Мама у него ничего, - думает Ричи и тихо ненавидит весну, потому что из душных залов на стадион вываливаются черлидерши, шелестя плиссированными юбочками, и это буквально красная тряпка для быка. Для теленка, если быть откровенным и беспощадным. Для рогатого скота Ричи Тозиера, если быть объективным. Ричи ненавидит весну, потому что духота бьет по размякшим после пива вискам мультяшной кувалдой. Потому что эта лиловая утренняя топь, вся эта абсолютная киношная идиллия провоцирует надежду, которой нет места в этой дыре: рядом у школы прорвало трубу, и то ли триггерит не по-детски кошмарами с улицы Не_твой_болт, то ли завтрак в автобусе не улегся должным образом. Нет, ну честное слово, он ненавидит всем своим грозным кулачком-сердечком, всей своей неокрепшей душонкой, но если уж совсем откровенно — ненавидит всем своим хером, потому что его вырывает прямо перед футбольным полем, и кусочки бекона застревают в кривых проволочных ромбиках. Девочки, разумеется, визжат и разбегаются, побросав на траву помпоны. Эдди угарает во весь голос, толкает Роджера, еще одного счастливчика, в плечо и бежит успокаивать команду. Ричи пялится на его задницу так долго, что глаза на слабо поджаренном утреннем солнце начинают слезиться. Ричи Тозиер ненавидит весну, ненавидит лето, осень и зиму. Но не потому, что он конченный неудачник — этот факт оспорим, сеньор рассказчик! Просто ему никто не дает. Ричи мог бы смириться с этой позорной стигмой, написал бы парочку душераздирающих треков, походил бы с бумбоксом по аллее — глядишь, и расправился бы со своей проблемою. Но судьба любила БДСМ с сомнительным согласием и оттяпала ему секатором пальчики — нормальные люди используют выражение «у меня связаны руки», но если бы Ричи хоть немного походил на данный тип людей, он бы не щеголял сейчас девственником и не поливал забор стадиона своей яичницой с тостами. Самое паршивое было в том, что все его друзья уже побывали на Эдеме. Бен может быть тоже поднапрягся там, в своем Иллинойсе, но хрен его знает, свалил — не друг, а так, биомемасса. Майк тоже тихонечко слился, но Ричи глубоко уважал его хотя бы за то, что даже в своем хлеву он умудрился подцепить какую-то девчонку. Ну если короче: уломал свою троюродную кузину, и на том молоток. Дальше по лестнице дураков должен был идти Эдди-Спагетти, но этот мелкий ублюдок так апргейдился, что перерос Большого Билла, и стал первым в топе. Стэну перепало на последней дискотеке в прошлом году. Он психанул из-за Денбро, которого под белы рученьки увели близняшки из католической школы, и пошел в разнос. Долго, конечно, идти не пришлось — Мэгги, облизывающаяся на него еще со средней школы, всегда маячила где-то в уголке фокуса, всегда оказывалась где-то под боком и сочла за честь узкую школьную кабинку учительской уборной. На Билла клевали с 9 класса, но он пытался играть в джентльмена и ввязывался в скучные, обременяющие отношения, окрашивающие реальность в заплесневелое ретро. Эдди же вырос пиздецки находчивым. И пиздецки горячим. Эдди подался в поддержки группы поддержки, таскал на себе куколок и образовывал настоящие финансовые пирамиды. Финансовые — потому что с такими кошечками заебешься тратиться на гандоны, проще разок раскошелиться на противозачаточные. И Ричи исходился слюнями и завистью, глядя на то, как он подбрасывает Миранду или Глорию, как вертит в своих узких длинных ладонях талию Джессики, как таскает на плечах Сидни. Тозиер действительно не понимал, в чем состоит его проблема. Вроде мордашка ничего, шевелюра рокерская — девчонкам должно все нравится! Эдди бесстыдно разглядывает его с ног до головы и выносит вердикт — долбоеб. Эдди советует повзрослеть и засунуть свои непотребные шуточки обратно в глотку, но гланды так и зудят напомнить ему, что Сонечка Каспбрак в беде не оставит, и уж точно когда-нибудь отсосет за аптекой. Эдди закатывает глаза и отдергивает свои извечные нейлоновые красные шортики. Ричи загоняется из-за уродующих его очков и скуривает последнюю отцовскую сигарету в погоне за проебанной перспективой уже кому-нибудь да присунуть. Но друзья на то и друзья, чтобы быть рядом в трудную минуту. Эдди сбрасывает звонки от Келли и остается на ночь. Эдди морщится, но все такие выдает Ричи у кого в сборной лучшие сиськи, чтобы несчастному страшненькому мальчику было на что подрочить в недалеком неказисто вишневом будущем. Пышные лапы расцветающего сада лезут в форточку, сыпят розовыми искрами-лепестками, а в комнате и без того дурманяще жарко: папин одеколон, сигареты и абрикосовый дамский ликер, спортивный дезодорант и мыло. Только дрочится Ричи вовсе не на груди Нэнси и не на россказни Каспбрака о его чудесном камео в смуглом Chevy президента клуба воздержания. Просто тонкая сильная нога Эдди на его одеяле. И прямо по курсу - белая каемочка его извечных блядских шорт, за швом которых так неестественно изгибается бедро, будто чертов Каспбрак во сне оттопыривает задницу. Все это слишком. Все это так дико, и так заводит, и волосы Эдди безумно мягкие, словно шелковая бахрома, Ричи зарывается в них носом, стягивая с корней тонкий запах ромашки, и прячется под одеяло, чтобы не спалиться со своим стояком и нежностью. Эдди сопит куда-то в изгиб его шеи, и у Ричи немеют кончики пальцев. Это просто издевательство.

***

С этого момента у Ричи Тозиера начинаются серьезные помутнения рассудка. Густая, невероятно притягательная масса мыслей с одним кодовым именем «Эдди Мать Твою Каспбрак» обваливается тяжелыми осадками на его черепную коробку и давит на все особо чувствительные места. Так Ричи Тозиер заканчивает свое короткое существование, как «девственник обыкновенный», и берет начало как оголенный провод. Каждая клеточка тела наливается жаром, красным и угольным, тротил в легких ломает комедию, и Ричи через раз заикается, через два задыхается и румянится. И все что ему остается - это сидеть на трибунах, похабно скалиться и Миранде, и Глории, и Джессике, пока юбки мелькают в ослепительной зелени, как пёстрые многоугольники и капельки в калейдоскопе. Чтобы не спалиться, что ничего не волнует его сильнее чертовых ног Эдди, обтянутых теннисными шортами - по сильным бедрам, а чертовыми гольфами - по округлым икрам. Господи, он так сильно попал. Стэн все бесится и стреляет у него сигареты, которые тот в свою очередь стрельнул у отца. Эдакая круговая порука или же первый закон борделя, как говорят в старых анекдотах — хрен его знает. Ричи уже ни в чем не уверен, шутки уже не шутятся, руки сильно устают, и правую и левую подчинил себе один лишь ебанный Каспбрак. Был поцан - нет поцана. Как же так. — Стэн, вот че ты маешься, еще раз к Мэгги сгоняй на чай. Дым ленивой струйкой поднимается к желудям и прячется в кроне, оставляя Ричи наедине со своей затяжкой, уже шмякнувшейся на правое легкое свежим смольным налетом. — Рот закрой, придурок. Но Ричи, конечно, не дурак, потому что дураки они здесь оба — стоят и сталкерят, обливаясь гарью старого мыльного Пэл Мэла, (который курить почти невозможно, у него ж все фильтры пожелтели на солнце). Пока Билли и Эдди обмениваются номерами девчонок. Эдди ловит его взгляд из-под пшеничных ресниц, щурится и ухмыляется так, что веснушки наваливаются одна на другую, как домино. Эдди смотрит неотрывно, почти не моргая, и пробегается пальчиками по белой полоске у самого края своих шорт. Они задираются, и Ричи знает, что сейчас он точно оттянет ткань вниз, знает, что этот короткий сеанс гипноза наверняка выглядит просто отвратительно со стороны, но не может оторваться. Эдди задирает их еще сильнее, не разрывая зрительного контакта. Пиздец.

***

Ричи смеется, запрокинув голову, давится бутафорским гелием и сладкими спазмами. Ричи делает вид, что все хорошо, и пытается оправдать свою истерику мемами в интернете, переизбытком кофеина, угрюмой и сонной рожей мистера Льюиса, заменяющего у них сегодня английский — «Ты только погляди, Эдс, это же ебанный Гитлер, сегодня Стэнли не вернется домой, вот увидишь!» Мальчик-пиздец, не вылезающий из гавайских рубашек, Никелодиума и СДВГ, впервые за всю свою жалкую жизнь пытается взять себя в руки. Но руки не даются, разливаются крупной дрожью от ногтей до бицепса, трясутся так, что Ричи боится, как бы он не подхватил эпилепсию или старушечьего Паркинсона по дороге в школу. Мальчик-ситком, от которого заходится рвотными позывами весь родительский комитет, отчаянно пытается казаться крутым, но проваливает миссию: хихикает в кулачок без особой на то причины, дергается и подолгу залипает на пролетающую мимо муху. Эдди же ограничивается небрежной ухмылкой, достойной заправского глянца, он не идет в атаку, лишь наблюдает и стучит кончиком ручки по кромке зубов. Никто не придает этому значения, треск пластика почти сливается с общим гулом, почти тает в скрежете мела, в бесконечных перешептываниях и скрипе стульев, в бесцветном учительском бубнеже. Только Стэн Урис, мимолетно кидая взгляд на их парту, застывает на своем месте каменным изваянием. И его челюсть медленно стремится поравняться с обложкой учебника. Потому что это блять слишком грязно для Эдди Каспбрака. Нет, что вы, нездоровая одержимость стерильностью миновала Эддичку с наступлением пубертата, он больше не боялся замарать ручки и покорно глотал чужую помаду, слизывал глиттер вместе с сиреневыми бусинами пота, касался бедер, совершенно позабыв о счастливой формуле k, и парочку раз даже трахался в местах с высоким риском получить по лицу паутиной. Эдди вытравил (читай: выебал) из себя мизофобию, но брезгливость осталась по умолчанию: он не коснулся бы языком парты и за две сотни баксов. И Ричи не был дурачком, ему хватало сил и мужества для того, чтобы составить нехитрую цепочку: ручка касалась стола шестью секундами ранее; стоит Эдди сомкнуть челюсти, как хулиард микробов перекочует в его ротовую полость, чтобы сгуститься у гланд и оттуда — вниз, к пищеводу. И магма рубиновой медведицей расползается по его телу, выжигая все внутренние органы. И Ричи сглатывает эту огненную эмульсию собственной паники, слыша, как смазывается пульс, как шипит паралон в его легких, а тепло апельсиновым ликером стягивает под косыми мышцами живота. И мурашки настоящим оружейным залпом — от хребта до носов потрепанных кед. Ричи хочется выплюнуть что-нибудь краеугольное, острое и пряное, как марокканский чили или японское васаби. Типа: хэй, Эдс, мне приятна твоя жертва, но ты малость перестарался — чувак, моим штанам нужен огнетушитель. Хэй, Эдс, я не чувствую лапок, потому что каждый раз, что мы соприкасаемся коленями, как сейчас, меня пиздецки плавит. Столько вещей, что я никогда не произнесу вслух, столько вещей, что я хотел бы сделать с тобой сейчас. Эдди смотрит в упор и хрустит ручкой. И мальчик-сорвиголова, чья бравада вспарывает любую угрозу, чьи коронные позорные фразы гораздо грязнее этого чертово колпачка, просто срывается с места со звонком. Чтобы выкурить из себя этого чертового Эдди с сильными руками и точеными бедрами красным Честерфилдом. Эдди, кружащего самых красивых девчонок школы, Эдди, одинаково хорошо садящегося на шпагат и в который раз возвращающего к жизни старикана-Сильвера. Ричи завещает единственную имеющуюся у него тетрадку Стэну, потому что возвращаться за ней в класс он не собирается. У него нет под рукой ромашки, поэтому в «хочет-не хочет» он пытается сыграть с сигаретным пеплом: подует вправо — может и обломится ему что-нибудь от этой американской мечты, влево — значит будет качать на него бицуху, пока не окольцует какая-нибудь змея. Ричи хочется передернуть и вскрыть себе вены транспортиром, когда в дымовом мареве чудятся пшеничные ресницы и вздернутый носик. Горло сводит от страшной-страшной жажды, которую не смыть никакой водой, не перебить никаким табаком, не пережечь никаким табаско. Ричи хочется облизать этого позера целиком, он замусоливает фильтр настолько, что он набухает и соскальзывает с деревянных пальцев. Ричи никогда не узнает, что этот самый позер сейчас полощет рот густым антибактериальным гелем в учительской уборной, потому что там еще есть мыло, а зеркало еще способно хоть что-то отражать. Понедельники всегда самые тяжелые — успокаивает себя мальчик-ссыкун, ссаживая губы четвертой сигаретой. И, конечно же, спешит с философствованием, стряхивая себе на колени под правым углом.

***

Утро Ричи Тозиера никогда не начиналось с кофе или толчка, и это утро не стало исключением, потому что оглушительный финиш очередного мокрого сна поднял его на ноги за двадцать минут до будильника. И Ричи соврал бы, если бы вякнул, что такое положение дел его не устраивало. Хорошая штука воображение, даже руками работать не приходится, только вот все те горячие вещи, что происходили с ним в царстве Морфея, чрезвычайно смутили его в реальности. А Ричи Тозиер нихрена не умел смущаться! И стоя под колючими струями, он заходился кашлем и удушающей истомой, то и дело прокручивая в голове прекрасные картины лучшего друга на своем члене. Полный Караваджо, царствие ему небесное. Подозрительно пунцовым он спустился к завтраку, пытаясь растворить себя в худи или хотя бы в миске с радужными колечками. Но не проводить аналогии с Эдди все никак не получалось, особенно в случае с колечками. Вторник торжественно клянется послужить исполинским куском кармического дерьма, когда он на полной скорости вписывается в фонарный столб. Просто обломки его сладкого сна снова искрятся по сетчатке особо удачными стоп-кадрами в HD-разрешении. Просто волосы Эдди, раскиданные по подушке, беспокойные расширенные донельзя зрачки, родинки сплетенные в созвездие, которые он подглядел еще в 13, и ямочки на пояснице, которые обнаружил в 16. Просто тело со шрамами на коленках, хрустальной черепицей позвонков, костями, мышцами, пигментными пятнами, щетиной и колючими лодыжкам. Просто тело и кожа в любительской макро-съемке. Ричи забивает нос табаком и машинным маслом, слепит себя фарами проезжающих авто, прогуливая первую пару на парковке. Потому что Эдди он сегодня видел достаточно. Но рот все еще хранит вкус чужой, сладкой от мелиссы и рутбира слюны, а кости зудят от недавнего столкновения с реальностью. Ричи надувает и тут же схлопывает резиново-арбузный глобус розовой жвачки и гасит в себе что-то близкое к обожанию пивом на разлив. Проходит целая вечность: половина дебютного альбома Depeche Mode и по традиции три сигаретных сессии, прежде чем его пытается пристыдить мать сквозь помехи в динамиках. Тозиер все же повинуется и хромает до школы без велика под нимбом честерфилда, яблочного хэд&шолдерс и порно бегущей строкой по широкому лбу. Ричи садится со Стэном на химии, игнорирует его расспросы о разбитом лице и коленях всмятку, и брусничное арт-деко — засохшая кровь в трещинах и сколах толстых линз, мешает видеть ему беспокойство на лице Каспбрака. И слава, блять, богу.

***

Ричи успешно избегает его весь последующий день. В среду у них нет совместных уроков, потому что Эдди на естественно-научном профиле, а Ричи выбрал мировую литературу, историю и работу кассира в Макдональдсе на всю оставшуюся жизнь. Он предельно осторожен, передвигается по коридорам почти ползком, но форменный красный бомбер группы поддержки мерещится ему везде: алой брошкой прыгает по стенам, мелькает в многоножке туалетных кабинок. И именно в толчке карма и настигает его: Каспбрак полирует в раковине свои крохотные ладошки именно в тот момент, когда мочевой пузырь просто разрывается. — Ой, чето тут все занято, — мямлит Ричи и пулей вылетает из уборной, тащась аж до 4 этажа. Чтобы уж наверняка не столкнуться с Эддичкой. Карма хлещет его кнутом, а после проезжается по животу арматурой, потому что именно сегодня физику у Эддички заменяет мадам Дженкинс, чей кабинет, вашу ж мамку, миссис Агата, единственный на этом этаже. И Ричи кидает в напряг сразу же после облегчения, когда он сталкивается с Каспбраком лицом к лицу прямо на лестнице. Эдди явно спешит и дает ему фору в 10 секунд до того, как он плюнет на пару по физике, догонит его и даст пизды за безосновательный игнор. Так что Ричи выбирает геометрию (которую изначально хотел прогулять), и несется вниз так, будто на завтрак бадяжил спиды с энергетиком, а не мял домашние вафли с теплым молочком. Ричи Тозиер самый большой неудачник в этом лузерском улее.

***

Прилежно отсидев (прохрапев) пару, он предсказуемо забивает на последние две физкультуры, где не появлялся все полугодие, и решает порадовать себя каким-нибудь чистым спиртом (чтобы уже подохнуть наконец). Но старой доброй тетушке-текиле похоже придется обождать: не успевает Тозиер из школы выйти, как знакомый сигнально-оранжевый триггер черлидерского прикида тормозит его у самых дверей раздевалки. Что ж за день сегодня такой?! Боженька, ну я же целибатил до своих 18, помилуй, ради всего святого! Ричи обливается холодным потом и юркает за угол, скрещивая пальцы до цинковых крапин, молясь, чтобы этот пионерский отряд не свернул налево. Но группа поддержки неожиданно останавливается у какого-то стенда, и сердце Ричи замирает следом. Спустя тысячи жутких фантазий, где Эдди раскрывает его местонахождение и устраивает ему хорошенькую взбучку (и в его сознании наказание почему-то чаще всего оборачивалось чем-то рейтинговым), угроза дает о себе знать. И перестает быть угрозой. — Девочки, вот неужели все парни такие козлы?! — подает голос капитан команды. И Ричи обегченно выдыхает: Каспбрака здесь нет, а милочкам уже пора — урок начнется через минуты две от силы. — Брэндон? — Да! Один раз попросила его, ну знаете, — она прерывается на хихиканье и добавляет уже томным шепотом, — Спуститься вниз, — Ричи, который в этот момент пытается поудобнее облокотиться о стену, давится воздухом и вмиг теряется, больно вписываясь лопатками в бетонное крошево, — А этот урод сбежал! Наплел мне про домашку и больную маму и просто дал деру! Господи, хоть кто-то в этой школе умеет нормально трахаться?! Ричи чувствует, как под кожей ходит лава, и в горле что-то необратимо мутирует, колется, щипет и чешется, и все припасенные на такой случай остроты испаряются при такой температуре. Его начинает лихорадить, и на щеках расцветают малиновые махровые георгины, Ричи смахивает на краба, его плющит от неловкости, а собственная пунцовая рожа смущает его еще сильнее. Девчонки (точное количество установить не удалось) лишь хихикают, но Криста так громко сопит в ожидании, что ей наконец кто-то советует: — Хочешь хорошо оттянуться? Угости Каспбрака коньяком, и наслаждайся. Поднимает легко — нагибает жестко. Ричи вспоминает огнеопасные красные шорты. Ричи вспоминает блестящий от слюны колпачок ручки. Ричи слышит убывающие шаги, знает, что бедные-бедные голодные гарпии уже отступили, но не может сдвинуться с места. Ричи только что, блять, узнал от какой-то девчонки, что его лучший друг — гребанная секс-икона старшей школы, и совершенно точно не знает, что ему делать с этой информацией. Ричи Тозиер так сильно влип.

***

Жизнь — американские горки, и Ричи Тозиер, очевидно, тот самый чувак, которого все дорогу рвет на соседей, соседей соседей, на рельсы, на цветной пластик и металл с отслаивающейся краской. Ричи с удовольствием бы врезал себе, но себя до безобразия жалко: слишком много раздпиздяйничества на 185 сантиметров. Ричи бы и рад поклонится в ноги маме-анархии, да только мама, кармически-биологическая, слишком больно хлещет кухонным полотенцем для крохотной домохозяйки размеров XXXS. Если короче: Ричи Тозиер, еще вчера даже и не помышлявший о сдаче долгов, выходит на арену цирка (читай: немаленький такой стадион), чтобы отпахать все 9 кругов ада (но по факту их ровно 23), которые успели накопиться за весь семестр. Нет, это не он рыдает на трибунах, натягивая уродливые паруса-шорты для бега, просто неаттестация по физкультуре на закате выпускного класса в глаз попала. Первые круга два он бежит под надзором тренера и под гнусным террором его мерзкого свистка, первые два круга он пребывает в астрале, то и дело отключаясь прямо на ходу. В легкие вонзаются тысячи огненных копий, Ричи слизывает с нёба прогорклый привкус собственных внутренних органов и отчаянно пытается не откинуться. Кислород жалит не хуже серной кислоты, Ричи ссаживает себе всю глотку, пытаясь отдышаться, и проклинает день, когда выкурил свою первую сигарету. Вселенная снимает его на мобилу и визжит, как стадо румяных поросей на ферме Хэнлона, когда его особо заносит на поворотах. Ричи абсолютно точно уверен, что по дороге в раздевалку у него откажут ноги, и серьезно готовит себя к жизни в инвалидной коляске. Но теперь не может позволить себе и драматично вздохнуть — каждый лишний глоток воздуха сопровождается приветственными наплывами его фантастического рвотного рефлекса. Вселенная ставит прямой эфир на паузу, закатывает глаза и дает ему всласть надышаться перед генеральным прогоном пыток. Тренеру кто-то звонит на доисторическую мобилу, и он мигом подрывается куда-то, строго-настрого наказав ему продолжать «упражнения». Ричи задушено хмыкает, вскидывает большие пальцы и продолжает свое позорное дефиле. Ровно до того момента, как тучная фигура мистера Томпсона не теряется за поворотом. Ричи сваливается мешком костей на колючую морковно-красную крошку покрытия и пускается в жалобные завывания. Его не хватает даже на то, чтобы доползти до газона, трибуны же кажутся ему исполинскими рифами, недосягаемой вершиной, покорять которую ему совершенно незачем. Он сворачивается в клубок прямо на середине дуги, потому что это одна из самых лучших точек для наблюдения за горизонтом и чертой финиша, и баюкает свои настрадавшиеся конечности и передавленные внутренности. Взбитые сливки его серого вещества отказываются реагировать на любые раздражители, ноги жрет мелкая мошка, а тля и какие-то пестрые букашки то и дело взбираются на Эверест его тонких запястий и скатываются вниз, в песок и бордовые гранулы беговой дорожки по крючковатым пальцам. Ричи успешно справляется с ролью трупа и считает секунды до того, как начнут собираться вороны. Если повезет, они даже вызовут подкрепление, и на него соберутся поглазеть и поглодать какие-нибудь грифы и стервятники. Но дальше примерять на себя рок Прометея ему не дает чья-то тень, скользящая синей кляксой по перилам. Ричи не видит ее, потому что очки все еще замылены его потом и тяжелой одышкой, но он чувствует ее приближение шестым чувством, диафрагма предостерегающе хлюпает, солнечное сплетение наливается электричеством, и импульсы рассекают грудь ртутным градом, эбонитовым свинцовым дождем. Ричи вскакивает и застывает в ожидании, готовый в любую секунду оторваться от земли, скорость шлифует каждую его велюровую жилу, и адреналин барабанит в висках каким-то до боли знакомым маршем. На старте нарисовывается чья-то фигура, и Ричи путается в ногах, спотыкается и едва сохраняет равновесие прежде, чем понимает, что силуэт далеко не томпсоновский, и его обладатель явно проигрывает тренеру в габаритах. Ричи плюет на пыльные, покоцанные линзы и растирает слюну краешком футболки. Зрелище наимерзкое, наверное, но Ричи плюет и на это и, закончив с этой обязательной процедурой, водружает очки обратно на переносицу. Фокус ловит не сразу, он вихляет и извивается, как уж на сковородке, и Ричи щурится так, что верхние ресницы слипаются с нижними. От напряжения зудят веки, но после двух неудачных попыток, ему все же удается опознать визитера. Вселенная возвращается к стриму и презрительно дует губы. Эдди Каспбрак собственной персоной подчеркнуто медленно разминается перед пробегом. Эдди Каспбрак нагибается, чтобы растереть икры, и Ричи проклинает свою «идеальную» точку обзора. Эдди озирается — Ричи тупит взгляд на свои кроссы и спешно принимается изображать, что завязывает шнурки. Тозиер мнется секунды три, но когда он вскидывает голову, Каспбрак уже приближается к первому повороту. Сердце заходится истерикой так, что дребезжат ребра и колят бока, Ричи ссыт по умолчанию и срывается с места, превозмогая резь, зачинающуюся судорогу и паническую атаку. Уши закладывает, Ричи судорожно цедит воздух, дергает головой влево, пытаясь определить положение Эдди, и приходит в ужас, потому что Эдди демонстративно прибавляет в скорости и пересекает второй рубеж. Ричи дает деру так, что малиновая насыпь под ним плавится, кроссовки шипят, а легкие заходятся в предсмертной агонии, захлебываясь слизью, паленой плотью и никотиновой пленкой. Ричи сворачивает у самого финиша и гигантскими шагами шлепает в сторону раздевалки. Лучше мема и не придумаешь: Ричи Тозиер, что-то среднее между лягушкой, цаплей и героиновым наркоманом, заставляет школоту разбегаться в разные стороны. Эдди, наблюдая за этой картиной, сгибается пополам и задыхается, как в старые недобрые годы его печального детства. Когда обескураженный тренер спрашивает его, единственного имеющегося свидетеля, что же такого стряслось с Тозиером, Эдди отвечает, что его ужалила оса. Тренер задумчиво шлепает губами, и Эдди слышит серию тихих и кротких «Храни его Господь». Мистер Томпсон просит передать великомученнику, что половину он, так уж и быть, отработал, и Эдди почти умиляется. Ричи удается отдышаться только голым, как иронично. Он которую минуту бьется лбом о кафель пустой душевой и жалуется огромной лейке, напоминающей уменьшенную копию тарелки с заставки «Секретных материалов», на ягодицы своего лучшего друга. — Твою же мамашу! — гаркает он в пустоту и подставляет лицо прохладным струям, мечтая потушить и растворить себя в этом потоке. Тело ломит, каждая клеточка его тела норовит уколоть его, дать ему сдачи, и Ричи только и успевает, что матерится в пол голоса, и проверять тело на наличие гематом. Диафрагма свербит и гудит, позвоночник звенит и раскрывается по спине пластилиновой хризантемой — сколиоз поплыл, не иначе, и Ричи почти свыкается с мыслью, что он точно проебал парочку ребер и чешуек позвоночного столба. Хочется одного: по-змеиному сбросить кожу и затолкать себя в слив. Ему настолько паршиво, что он абсолютно отключается от реальности. До определенного момента. — От меня бегаешь, Тозиер? Ричи давится проточной водой, хрипит что-то членораздельное и подскальзывается, чудом избежав столкновения с плиткой. Он ничего не отвечает, лишь неуверенно хмыкает и старается не светить достоинством, активно смывая с себя остатки геля для душа. Эдди дергает бровью, так, как Ричи учил его два года тому назад, и сдергивает с бедер полотенце. Ричи вовремя отворачивается. Под венами шипит, булькая, кипяток, Ричи полыхает в абсолютном холоде школьного душа, и нервы стягиваются под кожей в один тугой узел. Ричи видит, как тонкие пальчики Эдди хрустят краном, Ричи бесстыдно палит на его профиль, наблюдая, как первые капли скатываются с вздернутого носа, то перекрывая серебристым бисером веснушки, то наоборот увеличивая их. Отсутствие перегородки штурмует его мозг ядерным оружием, и Ричи просто взрывается и тлеет, роняя взгляд на выглядывающую тазобедренную косточку. Он не может подняться выше к косым мышцам живота и тем более ниже, потому что это слишком для него. Господи, вот это ты испытание мне подкинул, если я выберусь отсюда живым, меня точно причислят к лику святых. Ричи сглатывает и отрывается от чужого поджарого живота, чтобы вернуться к созерцанию кафеля, но натыкается на внимательный взгляд Эдди. И просто не выдерживает. — Ладно, я побегу дальше, ковбой, — Ричи скрипит краном и быстро семенит к выходу к шкафчикам, на ходу оборачиваясь полотенцем, — У меня же еще алгебра. Ричи натягивает футболку задом-наперед, едва управившись с боксерами и джинсами, и молится, чтобы Каспбрак повозился подольше. Бесконечное «блять» нараспев застревает в горле у самых гланд и почти срывается с языка, только Ричи слышит, как стихает вода, и выпрыгивает в коридор босиком, кое-как побросав все в рюкзак, чтобы в очередной раз оставить без ответа брошенное в спину: — Пиздишь как дышишь.

***

Это не было случайностью. Столько предпосылок, что Ричи годами глушил в себе анальгетиками, плэйбоем и бесконечными марафонами Браззерс, обрушиваются на него неоновой лавиной. И топят своими грудами льда, и вгрызаются в нутро исполинскими глыбами, чтобы навсегда поменять. Ричи знает, что дружбу сексом не испортишь, потому что как-то раз смотрел фильмец с Милой Кунис, но ничего не может поделать со своей детской непосредственностью. Он не был консервативен, нет, он боялся остаться один, и ничего не пугало его сильнее неизвестности. Мальчик-сорвиголова, исходящийся слюной на любую встречную авантюру, боится и пальцем пошевелить, чтобы не разрушить карточный домик. Почки на улице лопались сочной молодой листвой, проросло все кроме его безрассудства. Перламутровая мистическая кожа на полуночных рандеву, зелень и перечная прохлада апрельских зарниц, гребанный зефировый шартрёз и спелая черешня поцелуев под трибунами — все это обходило его стороной и близилось к концу. Он так сильно пекся о будущем, что и не заметил, как жизнь прошлепала босыми ступнями по паркету его спальни и сбежала по водосточной трубе в чужую, уже чуждую ему, реальность. Реальность, которая снова ускользала от него в гул пабов и ночных клубов, в чужую юность и отрочество, флуоресцентную, жаркую и гремучую молодость, от которой подгибались пальцы на ногах и знобило грудь. Ричи вскидывает бедра, мечется на кровати в исступлении, чувствуя, как пузырится и лопается кожа на ладонях, Ричи тянет собачку джинсов и обхватывает себя, потому что дурман густой самбукой наполняет его до краев. Ричи так плохо и так стыдно, что он жмурится до кривых шестерок перед глазами, до белых всполохов полароидных рамок, в которых Эдс, Эдвард Каспбрак, Эдди в бейсболке, в плавках на Карьере, в майках «Чикаго Буллс». Реальность когда-то давно, верно, снилась ему, но это ебанное затмение столкнуло ее со стола уверенным тычком, смело рукавом осколки и наполнило до краев упоительным ядом. Бредом, в котором Эдди касается его по-другому, и никакие рамки совести не держат его, не стерегут чертовой дюжиной доберманов. Ричи Тозиер отпускает себя. Ричи Тозиер потрошит пачку влажных салфеток и невидящим взглядом сканирует телефон.

Стэн Мужик, 14:24 «Чего снова математику прогулял?» Стэн Мужик, 14:28 «Билл спрашивает, пойдешь ли ты завтра на какую-то там тусу у Уолисса?»

Ричи хочет проигнорировать его, но телефон вибрирует снова. Стэн Мужик, 14:29 «Эдди будет.» Стэн Мужик, 14:29 «Ну так что?»

Вы, 14:30 «Да.»

***

Там, за пыльной оконной рамой простирается огненный шар. Солнце топит небо обжигающе-розовым, и теплый персиковый кварц облачного атласа подмигивает ему из-за подраных жалюзи. Ричи скучно, до безумия скучно, и все, что ему остается, наблюдать за тем, как взрывается фруктово-оранжевым вечернее небо, и полировать свой «маникюр». Он с упоением грызет ногти, давит клыками заусенцы и мягкую кожицу у размытых лунок и гадает, что же сейчас происходит в доме Денбро. Билл пригласил каждого, так скажем, размяться перед загулом: начать с пива, повтора Лиги Чемпионов Манчестер Сити — Базель и ставок на девчонок, но Ричи, конечно же, откосил. Находиться в непосредственной близости от блядского Каспбрака, который буквально каждую вечеринку спешит обрадовать женскую половину очередными незаконно-узкими джинсами? Лол, проще сразу руку себе отпилить и податься в евнухи. Ричи считает повторы одной и той же песни и глушит свое одиночество земляничным тик-таком. Кровать и приставка манят, его тянет в ворох пёстрых икеевских подушек, но он держится и кромсает ногтевую пластину до кровавой слякоти. Он отчаивается настолько, что внезапно застает себя за уборкой кухни, о которой мама просила еще неделю назад. Ричи мотает шваброй туда-сюда и чуть не доводит кота до инфаркта, набрасываясь на него с насадкой для пылесоса. По всем канонам американских подростковых фильмов ему не достает лишь оглушительного соло над маминой расческой, но петь нет никакого настроения: хочется закутаться в ковер, который он все же поленился почистить, и задохнуться в пыли. На крайний случай подавиться клоком шерсти. Но бытовой суицид приходится отложить: часы обреченно вздыхают, когда стрелка касается 12, и Ричи взлетает наверх по лестнице наводить марафет. Когда он вываливается из душа, ноутбук нескромно намекает своей боковой панелью, что ему так то пизда: до начала тусы остается каких-то минут 40, а времени успеть заскочить за догоном, которого к ночи будет ой как не хватать, остается все меньше и меньше. Ричи нервно поливает себя «олд спайсом», потому что, конечно, повелся на мемную рекламу с Терри Крюсом, и мечется по этажу в одних боксерах в поисках своей кожаной куртки. Все идет наперекосяк: Тозиер еще сильнее рвет джинсы, когда в четвертый раз просовывает пятку в дыру на колене, надевает футболку наизнанку и снова теряет из виду косуху, которую кое-как нашел за шкафом. По итогу к 8 он только выходит из дома, босиком и без телефона, и, конечно же, возвращается обратно, чтобы обуться и прошлепать в замызганных донельзя вансах по чистому полу за своей повидавшей шестеркой. Прелестная дамочка за 40 на кассе алкомаркета подозрительно оглядывает его с ног до головы, когда он протягивает ей фальшивое удостоверение, Ричи строит ей глазки и максимально слюняво облизывается, качая бедром. Мадам кривится и отпускает его с миром, точнее с портвейном и пачкой ментоловых Мальборо, Ричи не дожидается сдачи и мчится навстречу подростковой вакханалии так, что прохудившиеся подошвы заходятся кашлем, электричеством и явными киношными искрами. Ричи мнит себя Ртутью, и нижняя губа бьется о парадоксально кипенные резцы с едва слышным хрипом «sweet dreams are made of this». Кожа лопается грейпфрутовой сеткой, обожженный рот лопает капсулы у самого основания фильтра, и железный привкус крови смазывается волной химического никотина. Ричи Тозиер бросает бычок в карамельные густые гортензии, проводит пятерней по нечесаной копне, натягивает дерзкую ухмылочку и спотыкается о порожек, картинно вписываясь в косяк. В коридоре так кстати толпится народ. Фортуна мочится на него по-мужски, натягивая подол своей перламутровой греческой туники до самого подбородка. Кожаную куртку приходится скинуть в общую кучу у заваленной напольной вешалки. После такого грандиозного появления любой другой непременно бы начал с водки, текилы и светлого рома. Ричи начинает с джин тоника, потому что ему очень не хочется закончить с башкой на ободке унитаза. Ричи начинает с джин тоника, и сорокоградусный ядреный швепс идет носом, потому что в дверном проеме показывается фантастическая четверка. Ричи подмечает хищный взгляд Стэна, который он поочередно бросает то на Билла, то на Майка, и читает «Баккарди — Смирнофф — Боско, спизженный у миссис Денбро» бегущей строкой по его широкому бледному лбу, покрытому испариной. Ричи дергает бровью, потому что Майки абсолютно невозмутим, он кажется трезвым до тех пор, пора не решает раздеться. Очевидно догола, потому что Билл стискивает его узкую ладонь, когда он начинает задирать свитер. Билли пил меньше всех, Ричи знает это, потому что это то, как обычно ведет себя Большой Билл — ответственно. Тозиер мысленно дает себе смачную пощечину и точный апперкот напосошок, потому что не может удержаться. Ричи пялит на Эдди в упор, скользит взглядом по стройным ногам, обтянутым грязной сепией черного денима, по короткой простой джинсовке и кусочку обычной серой футболки, и попадает в капкан прямого зрительного контакта. Острого, как тысяча свежих бритв, яркого, как первый трип на детской площадке. И немеет, и чувствует, как отказывают ноги, наливаясь свинцом, хромом и бешеной платиной, и осушает свой пластиковый стандартно-красный стаканчик, чтобы найти хоть одну причину, чтобы улизнуть снова. Ричи догоняется судорожно, почти истерично, лезет в самую гущу, чтобы затеряться в толпе, избежать его жестокого стеба. Эдди не железный, Ричи знает это чувство, как свои пять, обугленных неумелыми самокрутками, пальцев, ему нужно на ком-то отыграться. Ричи поймет, поймет и примет когда-нибудь, только не здесь, не сейчас, когда он так уязвим. Тозиер чувствует себя голым, Эдди расколол его панцирь, словно ореховую скорлупу, и обнаружил под ракушкой слизень, желатиновую жижу, которая все это время так нелепо прикрывалась личиной местного дурачка. Ричи чувствует себя жалким и пытается вытравить из себя сентиментальность резкими шотами. Ричи Тозиер боится экспериментов, как лабораторная крыса, и лезет в нору сквозь горячие тела смутно знакомых незнакомцев. Ричи Тозиеру мало быть «интересным опытом». Все или ничего. Настроение стремительно падает, Ричи ищет себя в этой разверзнувшейся бездне, но не может нащупать и контура. Желание пить отпадает с приходом мессии: Эдди Каспбрак, ебанная легенда, в самом центре «бутылочки», так, чтобы каждая могла прикоснуться к прекрасному. Только вот к прекрасному прикасается чья-то квадратная челюсть, девчонки переходят на ультразвук, это ведь такое клише: капитан футбольной команды и мальчик-черлидер. Просто блять гейское бинго. Он выходит к бассейну в смешанных чувствах и мечтает всплыть к утру в этом корыте вверх животом. Он ищет покоя, но здесь играют в пиво-понг, и Ричи не может не ворваться прямо на середине игры, чтобы надрать жопу этим неумехам. Он удивительно хорош, его хлопают по плечу, и для команды, ставшей своей в считанные секунды, он становится чертовым героем, уделавшим клуб дебатов практически всухую. — Награда победителю, — раздается откуда-то из-за спины, Ричи поворачивает голову на голос и натыкается на губы, горько-малиновые, что-то от ликёра, пастилы и медовой полыни. Ричи знает, что его дурацкая оправа непременно давит аккуратный носик, и так отчаянно старается все не завалить, что начинает попросту задыхаться, глотая чужой углекислый газ напополам с перегаром и ментосом. — Наверх? — он самодовольно щурится, ожидая аншлага, оглушительного хохота, ожидая чего угодно: щелчка по носу, отвращения или каленой судороги от удара в живот, чего угодно кроме этого. — Почему бы и нет? За спиной улюлюкают так, что закладывает в ушах. Барабанные перепонки трещат по швам, во рту пересыхает, и все вокруг расплывается, как дешевая декорация к малобюджетной киноленте. Тонкая влажная ладошка тянет его к лестнице, одним силуэтом разрезая толпу, в этой суматохе напоминающую диаграмму тепловизора. И Ричи нравится быть ведомым, если впереди него такой поводырь. Ступени пролетают под ногами, словно поголовье трибун на Формуле 1, Ричи стоит перед дверью, как истукан, и не может сделать этот шаг вперед. Он просто стоит и наблюдает с порога гостевой спальни, как вскидываются чужие бедра на плохо застеленной постели. Все это какой-то сюр, все это так красиво, словно музыкальное видео неожиданно прервалось на порно-паузу. Ричи вспоминает, как мокрые от пива губы накрывают рот Эдди Каспбрака, как щетина заметно царапает его гладкий подбородок, как краснеет и дергается ямочка на щеке под мясистыми пальцами. Ричи заходит внутрь и закрывает дверь.

***

Он не решается подойти к кровати, но его тянут за шлейки, и Ричи слышет, как визжит язычок ремня, разрезая воздух. Девушка перед ним несомненно красива, такие вряд ли когда-нибудь согласились бы дать Ричи Тозиеру, и ему почти горько от того, как быстро он добился желаемого. Она собирает темные волосы в хвост, ее острые, мальчишечьи скулы так похожи на каспбраковские, сатиновые, и эта тонкая грань между высокой модой и маскулинностью несомненно идет ей. Она не Меган Фокс, она может быть даже не Меган, но Ричи не будет спрашивать ее имя, ему совершенно неинтересно. Вздернутый носик в опасной близости от его ширинки, оленьи глазки, как у Бэмби, она сахарная и жгучая, как свежесваренный кофе в маленькой турке. Ричи опрокидывает ее на блядские сиреневые рюши и целует в шею, чувствуя, как сильно впитались духи в ключичную ямку. Пальцы нащупывают молнию ее платья, но Ричи так холодно, когда она стягивает его футболку через голову. Она так красива, что становится не по себе, на языке сворачивается морским узлом разочарование и чужое несложное имя, солнечное сплетение разрывается от соли, раскалывается, словно кристалл из медного купороса. Просто все это вовсе не то, что ему нужно. Чужие губы, чужие губы, чужие пальцы на подбородке Эдди, ошибка сервера, идите нахуй, мужайтесь, будьте честны перед собой, будьте отчаяны и разумны. Ричи спускает бретельки с плеч, только ее лопатки греют его пальцы, покрытые изморозью, дрожащие, печальные. — Ты хотя бы подготовился? — в ее глазах пляшут бесенята, ее рот изгибается розовой желейной змеей, Ричи роняет голову в изгиб ее шеи и прикидывается несостоятельным, пьяным, чтобы она ушла, ушла, была разочарована и ушла, покинула его. — Если ты про гандоны, но нет, господи, соррян. — Ничего, я сбегаю вниз, у меня в куртке. Она юрко подлазит под его рукой и застегивает молнию на ходу, она, конечно, уходит, но оставляет за собой привкус гари. У Ричи сосет под ложечкой, он впитывает в себя эту аварию, пьет пепелище и угарный газ. Кашель в горле отдает керосином, Ричи смеется и закуривает, даже если нельзя. Дверь хлопает снова двадцатью секундами позже, когда бумага истончилась ровно на середину, и пепел уже остыл на животе, оставляя за собой лишь рыжие брызги ожогов восковой вереницей. Дверь хлопает снова и скрипит защелка. Ричи открывает глаза, готовый встретиться лицом к лицу со своим страхом и трахнуть его жестко, грубо, с максимальной отдачей в копчик, как завещал Эдди в чужих склизких слухах. Только вот лицом к лицу он сталкивается с самим Эдди. — Вот ты где. В груди назревает паника, звенит полуденным зноем, и Ричи снова начинает лихорадить. Пальцы зудят от желания прикоснуться, но он осекается, пытаясь выбить паразитирующую со страшной силой слабость злобой. — Я то здесь, да, а хуле ты здесь делаешь? — Ричи злится на себя, но гнев вываливается наружу паленым оловом и химическими реактивами. Злость шипит и жжется напалмом, мальчик, отойди по-хорошему в сторонку. — Тебя искал. Каспбрак запыхавшийся, румяный и взъерошенный, он пытается пригладить растрепавшиеся волосы, но делает только хуже, он пытается улыбнуться, но делает хуже, хуже, хуже. Ричи тошнит, голова идет кругом, все идет наперекосяк, и рот наполняется желудочным соком и первой застоявшейся солью. — И зачем я тебе спрашивается сдался, тебя твой капитан не ищет еще? — Ты ревнуешь? Ричи вскакивает, как ошпаренный. От такой наглости встают дыбом волоски на руках и мягко тянет внизу живота, от такой наглости жар хрустально-красной патокой спускается к бедрам. — Да похуй уже, слушай, бро, не мешай сейчас. У меня впервые что-то наклевывается, так что мне нужно, чтобы ты ушел. Но Эдди с места не двигается, и пожар крышует осипшее сердце, рискуя спалить весь скрюченный ливер. Ричи бесится и заходится истерикой, и бесконечное броуновское движение его необоснованной жгучей ярости накрывает его с головой. — Нет, серьезно, Каспбрак, не тот случай. Ты же знаешь, что мне это нужно! Ричи считает веснушки на его переносице, стараясь подавить в себе эту неумолимую тягу, чтобы было проще, чтобы уткнуться в косое, абстрактное женское, забыть себя в чужом незнакомом девичьем теле. Выжечь Каспбрака святой водой, сурьмой, чем угодно, лишь бы не ебнуться в эту похоть и погрязнуть в этом илистом неводе. — Я заебался знать, какой ты там распрекрасный в постели, я не хочу знать этого, окей! Я хочу это испытать блять на своей шкуре, и ты мне-ааа… Но «мешаешь» так и остается где-то на дне нёба, остается пустым звуком, потому что Эдди дергает на себя за предплечья и держит крепко. Ричи хуеет с его самоуверенности, но слов не остается, они все попрятались ближе к гландам, полегли в засаде еще гудящих связок, замерли в ожидании. Эдди просто смотрит. Немного пьяно, немного отчаянно, безумно и все еще с вызовом. Эдди забирает его браваду, высасывает по крупицам и дышит ей снизу-вверх, потому что на пол головы ниже, и его предусмотрительно мятное дыхание колышет мурашки вокруг адамова яблока. — Так испытай. Ричи знает, что это банальная провокация, но опускает руки, рвет секатором свои тормоза и врывается оглушительным боингом на шоссе, откуда уже нет дороги назад. Ричи проебал свою точку невозврата еще тогда, когда уснул, просто уснул знойным апрельским вечером рядом с этим невозможным мальчишкой. Эдди дает «зеленый свет», и Ричи вытирает свой рот, чтобы стереть чужие, лисьи поцелуи, вяжущие на языке крапивой. Он облизывает пересохшие губы, зная, что дым осел плотной оскомой, и целует. И Эдди, конечно же, отвечает. Ричи нетерпелив, и они сталкиваются зубами, истерично смеются и валятся на пол, Ричи не может уже разобрать, где чей язык, и слюны слишком много для того, кто иссыхал минутой назад. Эдди оттягивает назад его волосы, вылизывает чужой рот с таким упоением, что вот-вот подавится, и они как животные, одичавшие и оголодавшие. Ричи бездумно шарит руками по телу, пересчитывает костяшками ребра и киношно вертит головой, чтобы менялся угол, чтобы с разных сторон, чтобы выпить Эдди досуха. Эдди отрывается первым, но Ричи не желает заканчивать, продолжает лезть, мажет губами по челюсти, спускается вниз к кадыку и клеймит солоноватую кожу розовым и синим, когда с зубами. Эдди смеется и берет его за подбородок, втолковывая учительским голосом, от которого внутри все сжимается, распаляется и катится в пятки импульсами, разрядами тока. — Давай лучше на кровать. И Ричи, конечно слушается, потому что блять, господи помилуй, как тут не послушаться, что-то неизменно меняется в нем, и это наверное эйфория и обезумевший от адреналина пульс, готовый вот-вот сойти с рельс. Они раздеваются без спешки с опухающими сердцами и нервными улыбками. От нежности и громкости этих чувств, рвущих тишину децибелами жадного дыхания, подгибаются колени, трепет поднимается по позвоночнику к загривку и мягкой поступью танцует на икрах. Они нелепы, потому что ноги Ричи снова путаются в рваных джинсах, потому что футболка Эдди рвется по шву, и все тело содрогается от холода, потому что в комнате стоит жуткий сквозняк и накурено. Но Эдди садится на бедра Ричи и кладет холодную ладонь прямо на сердце, нагибаясь для короткого поцелуя. Ричи кладет руки ему на поясницу и растворяется, распадается на молекулы. Ричи — оголенный провод, и каждая его клеточка выплевывает сноп искр, когда Эдди целует за ухом, ставит маленький засос под ключицей и крадется вниз. Каждое прикосновение отдается боем молний, Ричи хочет завалить его на спину и покрыть с ног до головы своими поцелуями, но Эдди не дает и гнет свою линию, ерзает и потирается, очевидно, дразнит, но все это настолько на грани, что Ричи не может противиться. Ричи не может сделать абсолютно ничего, лишь водить руками по напряженной спине и давить узкую талию, лишь наблюдать, как он мучительно-медленно растягивает себя, лизнуть кадык и помочь ему руками. Ричи закрывает глаза, потому что в ушах шумит и вздымается багровое море, сознание перекрывает белым шумом, потому что Эдди чертовски узкий и чертовски жаркий, когда насаживается глубже и прижимается ртом к встревоженной грудной клетке. Эдди заигрывается, двигается слишком плавно, но Ричи слишком быстро распаляется, легонько кусает плечо и задает новый темп. Кожа к коже, вразнобой губы, Ричи слизывает капельки пота у изгиба шеи, кладет ладонь на затылок и стремится быть резче, горячее, острее. Эдди мычит что-то, кривится и распахивает рот, как рыба, выброшенная на берег. Эдди закусывает губу и объезжает его так, как Ричи и представить себе не мог в самых томных снах. Все заканчивается слишком быстро, Ричи не может перевести дыхание и перевести стрелки на кого-то другого. В голове так пусто, что сгущается кровь и давит виски рябиновым муссом. Они переплетаются ногами и не могут взять в толк, почему им так мало места на этой огромной кровати. Эдди засыпает, убаюканный чужим тяжелым дыханием, занавески шелестят и бьются о раму запахом свежих листьев, первых примул и сухой ветреной ночи. Ричи накрывает его уродливым стеганым покрывалом и, перебирая пальцами еще влажные волосы, обещает себе завоевать его снова.

***

Ричи просыпается засветло, по ощущениям нет и 4, тело неприятно покалывает от холода, и что-то незримо ускользает от него. Солнце прячет лицо за серебряной паранджой, пустое, обесцвеченное небо темнеет у горизонта: от этого безмолвия что-то нелепо ворочается в груди, кряхтит и просится наружу. Ричи подслеповато щурится и ловит Каспбрака у самого края кровати, ударяясь губами о позвонки, потому что больше не может держать в себе всю эту сладкую нежность. — Куда намылился? — шепчет он, зарываясь носом в короткие волосы на затылке, но Эдди отворачивает голову. — Только честно скажи, ладно? Ты хочешь, чтобы мы делали вид, будто ничего не было? Ричи разворачивает его к себе лицом, потому что внутри все обрывается, и не может оторвать руки от чужих плеч. Каспбраковская неуверенность отзывается легкой мигренью, Тозиер заспанно улыбается. — Я так долго добивался тебя своей неприступностью, и ты надеешься уйти по-английски? Ты вчера мозги что-ли пропил? Ричи прижимается к нему всем телом, обвивает руками и ногами, пьет чужое тепло и не может вздохнуть от того, как сильно пульсирует под створками ребер уже твердо стоящая на ногах влюбленность. — Нет уж, попал в мои сети — не вырвешься. Никуда я тебя не пущу, Каспбрак, че разнылся. Эдди хлопает глазами и, наверное, возмущается его внезапно открывшейся чакре чсв, но все же смеется, шлепает своей узкой ладонью по лопатке и уворачивается от настойчивых поцелуев. Потому что пафоса здесь слишком много для этого слепого лошка, который такими сложными обходными путями все это время пытался развести его секс. Мог бы просто попросить. — Вау, какой ты оказывается охотник! Хоть спасибо бы сказал за проебанную девственность. — Спасибо. Погнали теперь во второй заход, учитель! Эдди вырывается из его цепкой хватки, морщится и косо хромает в угол комнаты, где остались его боксеры. — Отсоси, потом проси. Ричи скалится и падает на подушки. — Ладно. Эдди оборачивается, разминая ноющую шею, давит подушечками россыпь отметин вниз, к ключицам, и вопросительно вскидывает бровь. — Отсосу.

***

Дерри разливается томным виридианом и засыпает липовым цветом свои аллеи. Дерри прячет в карманах ромашки и гиацинты и клеит к своим ногам лампасы дорожками тюльпанов. Дерри цветет и пахнет, немного помоями, горелым и сажей, канализацией и отрядом головорезов Генри Бауэрса, успешно бойкотирующих душ, но все же — весной. Такой, какая она должна быть на картинках в Гугле. Ричи заваливается на трибуны в понедельник абсолютно счастливым, Ричи вертит тонкий Парламент расслабленной правой, которой он дал передых на какое-то время, и спиннер — совсем заржавевшей левой. Линдси и Сара не разговаривают с субботней вечеринки, с Оливии сваливается юбка, но она упрямо тянет ее выше, чтобы побольше открыть свои загорелые бедра. Новенькая малышка Бетти, белокурая, полупрозрачная, не может оторвать от него глаз и то и дело запинается на ровном месте. Девочки команды поддержки шелестят помпонами и уверенно прыгают на ручки Эдди Каспбраку. Капитан корабля, настоящий суккуб и просто первая красавица Криста ослепительно улыбается Эдди. Криста хищница, она расталкивает соперниц и рвется в бой перегидрольно белой кометой, только Эдди слишком занят. Он роняет ее, и она светит своими уродливыми ажурными стрингами на всю площадку, и вся пирамида за ней сыпется, как выцветшее домино. Только вот никто из них даже и не думает отряхнуться или поплакать над ободранной коленкой, девочки просто идут в атаку, сцепившись друг с другом. Спенсору и Роджеру приходится их разнимать, потому что Эдди лезть в этот клубок змей даже и не думает. Эдди шлет ему горячие сообщения и пытается принять более-менее удобную позу для медитации стоя. Он успешно абстрагируется от этого живого уголка настоящих сук до тех пор, пока особо находчивый и «забавный» Роджер не решается разбудить его смачным шлепком по заднице. Ричи кривится, Эдди шипит и матерится сквозь зубы, наращенные бровки группы поддержки стремительно ползут вверх, забираясь под завитую челку. — Как же вы меня все заебали! — рявкает Эдди и, прихрамывая, шлепает к трибунам так быстро, как позволяет сильно припекающая пятая точка. Ричи цирк вообще-то не особо жалует. Но такое показательное выступление не может не радовать. Эдди скидывает его с нагретого местечка, сгребает в охапку и демонстративно засасывает. — Такой себе нейтрализатор сплетен, Каспбрак, — хрипит Ричи, когда он отрывается с противным мокром чмоком, от которого все равно почему-то разъезжаются коленные чашечки. — А мне нравится.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.