❃❃❃
— Тварь, ты зачем орешь посреди ночи?! Тебе совсем меня не жалко? Сука, если ты сейчас же не заткнешься, я сам тебя заткну! Хочешь еще неделю ходить в высоких воротниках, прихрамывая, и оправдываться перед нунами и менеджером, что просто мода такая, а подвернутая нога вот уже третий месяц зажить не может? Нет?! Я понимаю, завтра выходной, но боже мой, мне когда-нибудь дадут выспаться хотя бы в выходной? Я встаю черт знает когда, прусь в этот офис, потому что ты, сволочь, даже на работу устроиться не в состоянии. Совсем как баба, ей богу. Даже визжишь так же. Я вполне заслуживаю хоть капли уважения к собственному существу. Так что если ты сей же час не завалишь свое смазливое ебало и не заткнешься, я сделаю так, чтобы ты надолго мне запомнил этот опыт! А теперь СПАТЬ! — в первые мгновения сонный, но с нарастанием жалости к себе и ненавистью к существу на другой половине одеяла, все более бодрый и разъяренный Намджун шипел и плевался словами, яростно распахнув глаза и умудряясь надуть губы. Протараторив всю тираду претензий, посчитая достаточной степень отмщения за прерванный сон, и, наконец, лично удостоверившись в убедительности своих слов, парень, даже не дожидаясь ответа, повернулся на другой бок, яростно скрипнув матрацем, да так, что чуть не переломил хлипкие доски под собой. Резко зажмурив глаза, сперва добившись только белых полосок и точек перед глазами, основательно проморгался, и принял самое верное на данный момент решение — пересчитать овец, как мама учила. Однако эти наглые животные вместо того, чтобы прыгать через забор, как доброкачественные продукты воображения, отчаянно блеяли всем стадом, с громким чавканьем поедали целые коробки рафинада, а в конце принялись всхлипывать, ронять одинокие слезинки и трястись. Тряслись они весьма натурально. Так, что кровать ходуном ходила. Точнее, гуляла другая половина кровати, и то, самый край, но Киму казалось, что он находится в диком психологическом аттракционе, откуда точно не шел путь к пастельной, но яркой, с фиолетовыми облачками, одной звездой и почему-то двумя лунами, вывеске «Сон». Медленно повернувшись, окончательно изводя несчастный матрац, он, раскрыв ничуть не заспанные очи, искренне удивился, насколько человек может сжаться, если есть желание. Сон улетучился как еда из холодильника во время ночного похода Джина, оставляя вязкое и липкое чувство недосказанности и вины, что было совсем уж не в его стиле. Намджун еще немного подождал, видимо, надеясь, что дурное сновидение смениться более приятным вариантом. А сутулое тельце, обернутое по самый загривок в одеяло, продолжало содрогаться, пуская довольно ощутимую вибрацию по всей постели. Одна нога высунулась по щиколотку из-под края, видимо, не уместившись в тепле под напором всех остальных конечностей, и пальцы, подрагивая, изредка поджимались. Ким почувствовал в себе едва преодолимую потребность прижаться, обнять, поцеловать, взъерошить, согреть. Внезапно пришло осознание, что, возможно, это все из-за него. Он наорал на старшего в порыве злости, а тот, забыв все выработанные принципы, решил провести процедуру выведения лишней воды из организма. Намджун знает, именно так хен и будет оправдывать свое поведение утром. Хотя с чего бы, они часто ругались, и очень редко, когда кто-нибудь пускал слезу. На доли секунды вернулось чувство уязвленности и детской обиды, но громкий всхлип вырвал парня из размышлений. Юнги, не чувствуя никаких признаков жизнедеятельности на другой половине кровати, решил дать себе волю, и, не стесняясь, чуть ли не захлебывался в без предупреждения накативших слезах, не в силах отойти от кошмара, напуганный властным, раздраженным и резким голосом прямо над ухом. Бедняга, ему и так было плохо, ему нужно было уткнуться в конкретную и такую нужную шею, прижаться губами, вдохнуть родной запах. А обладатель этой шеи бессовестно выпустил в Мина такую порцию яда, какую только они одни и могли выплескивать, в основном друг на друга. Теперь, укрывшись с головой теплым на вид одеялом, которое все равно не грело и служило лишь укрытием и местом, где в экстренном случае пробуждения оппозиционной стороны можно было спрятать подушку с голубой коалой и огромным соленым пятном прямо над ней, Юнги лежал, прижав колени к подбородку и безрезультатно пытался хоть как-то контролировать слезы, щедро и безостановочно поливающие ткань наволочки. Внезапно получился довольно громкий всхлип, и он затих в ожидании бури. Вместо бури он почувствовал сильную руку, вслепую обследующую внутреннюю часть его укрытия, попадающую аккурат между ног, раздвигающую колени и с трудом разворачивающую его упирающееся худое тельце на другой бок. Быстро смаргивая слезы, стараясь придать своему лицу непроницательное выражение, Юнги резко разворачивается к обидчику раздражителю и старательно смотрит как можно более презрительно и надменно, желая показать всю трагичность сложившейся ситуации. Ветер колышет занавеску, и по комнате гуляют слабые лунные дорожки, небрежно очерчивая разбросанную совсем не в порыве бешеной страсти, а потому что кое-кто слишком ленится аккуратно складывать вещи, но остановившись на бледном лице старшего, будто любуясь почти мертвенной белизной идеальной фарфоровой кожи, оскверненной легким румянцем. У старшего никогда не получалось покраснеть сполна. Неровный луч, словно мягкий, растушеванный свет от прожектора скользнул чуть дальше, будто наслаждаясь полноватыми щеками с милыми ямочками, пухленькими, хорошенькими, искусанными губками, аккуратным, влажным, раскрасневшимся носиком, дрожащими веками и слипшимися ресницами. Мокрые, еще задернутые пеленой слез, глаза блестели под луной двумя переливающимися бриллиантами. Мягкие волосы беспорядочным мятным фейерверком разметались по простыни, почти не закрывая лицо. Острый кадык дергался, приводя в движение россыпь еле заметных родинок, а по-девичьи изящные руки все еще сжимали край подушки с голубой коалой. Ее, нарисованную нетвердой рукой лидера, подарили парню на прошлой неделе в честь первой годовщины. Юнги всегда был склонен к пессимизму, предпочитал заранее не надеяться на лучший исход. Его философия была в том, что лучше настроиться на что-то похуже, так как если оно случится, всегда можно махнуть рукой и сказать «а, я так и знал», а если удача все-таки улыбнется, то тем лучше и грех тебе, идиоту, жаловаться. Наверное, поэтому сейчас он оказался в совершенном ступоре, почувствовав мягкие теплые губы на своих. Его целовали осторожно, нежно, извиняясь. Поцелуй не углублялся и страстным его бы никто не назвал, но простое прикосновение буквально стерло слезы с глаз Юнги. Мягкие звуки беспорядочных поцелуев заполнили внезапно сузившуюся до одной кровати комнату. Джун чуть ли не облизывал тут же растаявшего в весеннюю лужицу парня под собой, сцеловывая одинокие слезинки с бледных щек, не пропуская ни один миллиметр. Немногие хорошо знали Мин Юнги, даже не все мемберы. Но в такие подробности, как чесание подбородка при чувстве голода, или заикание в приступах гнева, был посвящен только Джун. Знал он и то, что возбуждается Мин от тихого «детка», крепких ладоней на талии и пары укусов за мочку, чем неоднократно пользовался. И только он знал, что излишне чувствительный хен надолго потеряет свою выработанную форму если его так целовать. В такие моменты младшему казалось, что его Юнги похож на большую почему-то голубую коалу, и он еле сдерживал порыв оттаскать за обе щеки это несчастное существо. Оторвавшись наконец от любимой мордочки, Ким взглянул в прояснившиеся глаза напротив, и улыбнулся, поддавшись, как только почувствовал, что Юнги пытается залезть на него с ногами. Тот, с тихим урчанием забравшись на большое горячее тело, расположил ноги по бокам чужих бедер, пальцами крепко вцепился в широкие плечи Джуна, да так, что на коже наверняка останутся следы-полумесяцы от стриженых ногтей, носом уткнулся в шею и прижался так сильно, будто боялся, что тот сейчас встанет и навсегда уйдет. Намджун, увидев мурашки на белоснежной коже, с трудом дотянулся до почти скинутого на пол несчастного одеяла, и, укрыв им старшего по пояс, сам крепко обнял того за талию, сцепив пальцы в замок, а ноги переплел с чужими, слегка соприкасаясь кончиками пальцев. — И что это за ловушка, м? — только Шуга мог так улыбаться. Один уголок губ приподнят чуть выше, между пухлыми губками видно три белоснежных зуба, щечки наконец-то покрылись легким румянцем, а глаза превратились в две щелочки, отчего припозднившиеся слезки мокрыми солеными дорожками снова полились из уголков, но уже не от едкой обиды. Ким везде узнал бы эту улыбку, даже со спины. Горячее, глубокое дыхание, неторопливо и правильно обжигающее кожу, не дающее покоя мыслям, но успокаивающее. Тихо и нежно рассмеявшись, он невесомо запустил пальцы в волосы на затылке, поглаживая круговыми движениями кожу, передвигаясь ко лбу и возвращаясь обратно в почти выцветшей мятной копне. Вопрос так и остался риторическим. Юнги вдруг широко и беззвучно зевнул, поерзал немного на чужих бедрах, и, мазнув губами по аккуратному подбородку, сладко прикрыл глаза и тут же провалился в спокойный сон. Намджун, заслышав сопение на своей груди, ощутил такой прилив благодарности судьбе за этого взрослого, но с характером ребенка, человека, что чуть не задохнулся с непривычки. Еще с минуту полежав, тупо и счастливо улыбаясь в темноту, Ким перевел расфокусированный взгляд на мятную макушку, что в ночи окрашивалась в глубокий изумрудный цвет. Запустив последний раз пальцы в эти чудные, и такие родные, лохмы, он невесомо поцеловал где-то в районе виска, и, чувствуя растекающееся по всему телу тепло, приобнял хрупкое тельце другой рукой, зарылся носом в зеленое безумие и, наконец, закрыл глаза. Впервые за долгое время заснув без единой мысли.❃❃❃
Подушка с голубой коалой, давно безбожно скинутая на пол, обдувалась ветерком из-под кровати. Наутро она будет чертовски холодная. Но кому нужны подушки с голубыми коалами, если рядом есть более живой экземпляр, к тому же так мило фыркающий во сне. Конечно, последнее уступает по количеству товара, зато спрос на самые обычные подушки с голубыми коалами гораздо меньше.