Один из ордена

      Тем же днём барон фон Рокко сидел на узкой скамье и смотрел в стену. Большего ему попросту не оставалось. Бедственность положения пробуждала в сознании самые кошмарные образы, которые только можно было вообразить, в то время как красота и порядок ровной каменной кладки успокаивали его изможденный разум. Неподалеку послышался кашель и вместе с ним отзвук дребезжащего металла, звучавший столь пронзительно неприятно, что барон невольно поморщился. И одновременно с этим вспомнил о скрипке. Он опустился на колени, осторожно открыл крышку кожаного футляра, и с глубокой нежностью взглянул на неё. Прежде чем попасть сюда у него забрали все, что делало его волшебником. Но принадлежавшую ему скрипку не создавали при помощи магии и никогда не зачаровывали, потому только её позволили сохранить. И мало кто догадывался о том, что секрет волшебства скрывался вовсе не в ней.       Сердце забилось быстрее, когда он нежно, почти не касаясь, провёл подушечками пальцев по её корпусу. Ещё недавно он смотрел на неё, как на изощренное магическое орудие, требующее исключительной технической точности. Восполнить этот недостаток удалось необычайно легко. Пока его потрясающая музыкальность и утонченный вкус помогали забирать чужие таланты, он чувствовал себя всесильным скрипачом. Но после того как украденное было возвращено назад, даже инструмент перестал ему повиноваться.       Теперь же он потерял абсолютно все, кроме понимания того, что с ним осталась лишь скрипка. Это позволяло ему увидеть в ней нечто большее, словно сама судьба представила ему шанс все вернуть. Более того, сидящие по соседству бедолаги обязаны были стать замечательной публикой, ведь другого выбора, кроме как покорно выслушать все от начала и до конца им никто не давал. Барон поднялся, мягко прижал скрипку подбородком к плечу, плавно поднял смычок и замер, прислушиваясь к себе.       Тема началась с легкого движения вверх, как струящаяся бесформенная дымка, которой только предстояло обрести форму. Музыка радостно зазвенела и разлилась, отражаясь от стен, и он сразу же обнаружил подходящее настроение. То были образы души, глубокое, почти ребяческое чувство восторга, которое он испытал, захватив власть над Зумарией. Светлые картины неслись перед глазами, и вот он уже срывается на стремительные пассажи, летит вперед быстрее ветра, но едва поспевает за собственным темпом, ему ужасно не хватает былой ловкости пальцев. Звук сливается в клейкую кашу, слушать которую становится также невыносимо, как и признавать то, что он, в конечном счете, утратил тот хрустальный замечательный мир, принадлежавший только ему одному.       — Тьфу, дилетант… — презрительно высказался один из слушателей за стеной. Скрипка взвизгнула и испуганно замерла. В тот же момент барон почувствовал, что на самом деле она никогда не подчинялась ему. Сейчас скорее он был ненужным отростком на фоне её величественной красоты.       Правда ли, что волшебное звучание состоит лишь в безупречной технике? И правда ли, что всем, кто обделен талантом, но решил стать великим, придется рано или поздно столкнуться с суровой действительностью жизни? Принять, что нет другого пути, кроме как остаться погребенным заживо в тени тех, кому повезло больше. Неужели все это правда?       Эти вопросы мучали его уже долгие годы. Получив силу и возможность выбирать, какое королевство должно стать его собственностью, он без колебаний отправился в Зумарию. Именно здесь жила и не знала забот принцесса с исключительным музыкальным даром. Совершенно упустив из виду тот момент, когда его рука вновь запорхала над грифом и стала с чувством выводить призрачный образ, он вспомнил, как прежде чем придумать свое первое заклятие потребовалось несколько лет посвятить поиску правильных созвучий. И после того, как все в замке были заколдованы и погрузились в сказочный сон, он даже не сомневался, что рано или поздно точно сумеет найти ответ. Если бы он мог знать о том домашнем драконе немного раньше, то постарался бы запечатлеть в памяти каждую минуту, проведенную с Вивиан. Сейчас он исполнял сочиненный тогда отрывок, и уже догадался, что мысленно сосредоточился на счастливых часах работы с ней.       — Как красиво, — как сон наяву, произнес до боли знакомый голос.       Он так увлекся, что не заметил, когда открылась дверь, и его муза тихо спустилась к нему послушать, словно певчая птица, привлеченная скрипичными трелями. Душа ликовала, он сладко улыбнулся и, не поворачиваясь и не прекращая играть, спросил:       — Вы разве ничего не помните?       Всевозможные оттенки мыслей и чувств заструились в эмоциональном движении, он пьянел от удовольствия, ведь слышал, что все правильно и как надо. Напитанный гордостью и страстью звук стал его собственным продолжением, он возносил его выше со всей любовью, на которую был способен. И с головокружительной высоты он с восторгом первооткрывателя взглянул на то, что так долго волновало его, и понял, что прозрел, а скрипка его тут же умолкла. Жадно хватая ртом воздух, он улыбнулся во весь рот. За спиной послышались звонкие хлопки в ладоши впечатленного ребенка, и спустя время к ней подтянулись еще несколько пар ленивых рук. Это совсем не было похоже на оглушительные овации, звучавшие раньше на его концертах, но и место, где он в тот момент находился, совсем не походило на концертный зал.       — Я глубоко польщен, что Вы пришли послушать меня, Вивиан, — мягко проговорил барон и повернулся.       Этим утром ему было мало целого мира. Еще несколько минут назад он сидел на скамье и считал, что потерял все. Сейчас же, когда это прелестное дитя смотрело на него во все глаза, этого было более чем достаточно. И даже стальная решетка темницы, за которой он находился, уже не казалась такой непреодолимой преградой.