Почему?
Хмм, пожалуй, именно этот вопрос крутится в моей голове последние пару лет. Знаете ли вы, что такое «болезнь Крейтцфельдта — Якоба»? Я вот тоже не знал. Не знал до того дня, когда мне исполнилось 17 лет.17 лет.
Я очень ждал этого дня, правда. Моя мама делала великолепные торты, а отец всегда хлопал меня по плечу своей тяжелой широкой ладонью и говорил «Вот, сын, ещё на год старше… Эх, скоро отца совсем перерастешь!». И смеялся. Насколько я помню, говорил он так с того дня, когда мне исполнилось 5. Раньше мне это слышать нравилось. С чувством юмора у него всегда было не очень, но смех его был таким искренним, таким счастливым, что я просто не мог не смеяться. Поэтому я смеялся вместе с ним, и на душе у меня становилось так хорошо, так тепло. А мама трепала нас по волосам, называла «мои любимые мальчишки», и ласково улыбалась.Мама была счастлива. Папа был счастлив. Я был счастлив.
Но потом я понял, что радоваться я, кажется, больше не буду. Когда это случилось, я был на уроке астрономии. Учитель что-то скучно бубнил себе под нос, да его никто и не слушал. Кто-то копался в социальных сетях, соседка по парте строчила смски своему парню, а я рисовал. Многие говорят, что я хорошо рисую. Хорошо рисовал. Я почувствовал себя не очень хорошо, меня начало подташнивать, кружилась голова, и я отпросился выйти. Больше я ничего не помню. Проснулся я уже в больничной палате из-за этого дурацкого писка приборов. Мама была рядом, глаза и нос её были красными. Никогда ещё я не видел столько боли в её взгляде. Что меня поразило, так это отец. Он плакал. Впервые за все свои 17 лет я видел, как плачет мой отец. И именно эта маленькая прозрачная капля, стекающая из уголка его глаза и теряющаяся в его щетине дала мне понять, что все плохо. Даже хуже. Я лежал с открытыми глазами и не мог сказать ни слова. Все это меня пугало, и язык словно перестал быть моим. Я не хотел делать этого, правда, но не смог сдержать себя и заплакал. Обжигающие ручьи слёз покатились по моим щекам, и тогда мама сжала мою руку и одними губами произнесла: «Малыш, все будет хорошо». Зашёл доктор. Выглядел он обычно, как и все доктора: темно-коричневые брюки, голубая рубашка и белый халат, на нём бейдж. Кевин. Темные волосы, голубые глаза и немного смешные, торчащие уши. Но это даже было мило. Молодой, симпатичный, думаю, встреть я его на улице, и не подумал бы, что он работает на такой серьезной службе. «Ну что ж, здравствуйте, доктор Кевин, не хотите спасти моё сердечко?». Он попросил моих родителей выйти с ним в коридор, а я так и лежал в полной тишине, нарушаемой лишь этой противной пищалкой. Боги, я ещё никогда так сильно не хотел домой. Я услышал, как мама судорожно, громко всхлипнула.«Хэй, вы, там, вы хоть помните, что я тут совсем один и ничего не понимаю?!»
Доктор зашёл в палату, но родители — нет. — Где мои родители? — хрипло протянул я. — Они сейчас вернутся, нужно кое-что уладить по твоим документам. Поговорим? Я не знал, что ответить, и не нашёл ничего лучше, чем сказать: — А где ваш стетоскоп? — Что? — недоумение во взгляде делало его ещё более забавным и милым. — Ну, все врачи носят на шее стетоскоп, это ж ваш незаменимый атрибут, разве нет? Кажется, чувство юмора у меня от отца. Кевин посмеялся, но смех его был грустным, а в глазах я видел растерянность. Он тоже боялся. — Ладно, извините… Кевин, можно на «ты»? Что со мной случилось? Тяжелый вздох, тяжёлый взгляд окончательно убили во мне надежду. — Ты уже парень взрослый, поэтому буду говорить прямо. Дела плохи, парень… Ты был в отключке несколько часов. Мы сделали все необходимые анализы, просканировали твой мозг… Некоторые участки твоего головного мозга поражены. У нас было несколько вариантов того, что это за опухоль, но… Я напрягся. Нет. Не хочу знать. Это не правда. Нужно проснуться. Проснись. ПРОСНИСЬ.Пожалуйста…
Не вышло. Я услышал это…, но что это значит? — Что это такое? — Спонтанная, или классическая, форма болезни Крейтцфельдта — Якоба. Те опухоли, что поражают твой мозг при этой форме заболевания возникают в мозге спонтанно, без какой-либо видимой внешней причины. Обычно проявляется с вероятностью 1—2 случая на миллион жителей. Сначала у тебя могут возникать краткие потери памяти, изменяться настроения, ты можешь терять интерес к происходящему вокруг. «Поздравьте меня, я тот самый один на миллион!». Чувствую себя отвратительно. Почему я? Почему? Я начал злиться. Нет, нужно собраться с мыслями. Держаться. Не поддаваться. — Что будет дальше? — дрожь в голосе выдала меня. — Ты уверен, что хочешь знать? — Доктор, вы издеваетесь? — я сказал это громче, чем следовало, — извините, просто я должен знать. Должен быть готов. — Ладно, это правильно. — Он на пару секунд замолчал.Для меня это была вечность.
Затем он посмотрел мне прямо в глаза: — Затем возможны эмоциональная нестабильность, галлюцинации и… — Смерть. Почему-то я сказал это просто, будто это не со мной происходит. Я сказал это без вопросительной интонации, без удивления, возмущения, злости. Спокойствие, которое напугало не только меня, но и доктора. — Ты прав… Неприятно это говорить. Мне очень жаль. Некоторое время тебе придётся находиться под нашим наблюдением, а после мы отпустим тебя домой, хорошо, братец? Я смотрел на него, но думал лишь о том, что очень хотел. А сейчас мне хотелось, чтобы это все оказалось кошмарным сном. ••• Через пару недель я был уже дома. После такого долгого пребывания в больнице запах родного дома немного приободрил меня. Мне стало легче, но вместе с тем и ещё более тяжко на душе. Мама с того дня так и не могла смотреть мне в глаза. Она смотрела либо вниз, либо куда-то мимо меня. Я не виню её, если ей так будет легче, то пусть. Отец же стал чаще жать мне руку, трепать по волосам, приобнимать за плечи. Когда его рука опускалась на моё плечо, пальцы крепко впивались в него и мне становилось немного не по себе, казалось, папа считал, что я уже почти исчез, и так он может меня удержать. Мысль о том, что скоро я начну забывать всех и все, пугает меня. Я не хочу этого.Я хочу помнить.
Доктор посоветовал мне вести записи важных событий, или вообще того, что я хочу записывать. Думаю, что это неплохая мысль. И, поскольку родители скорее всего заберут документы из школы, в которой я учился, у меня будет куча времени для записей для того, чтобы вспомнить все 17 лет моей жизни «ДО».