«…он посмотрел в глаза демона. Они будто светились изнутри. Глаза, которые видели, как миллионы лет назад из космической пыли рождались галактики»
***
Десять часов вечера. Пятница. Ветер, хоть и не холодный, но такой сильный, что заставляет людей не ждать автобуса на остановке, а немедленно вызывать такси. Тэён стоит в пиджаке в тени прекрасной аллеи. Я выхожу из стеклянного здания и не верю своим глазам. Это можно было списать на все, что угодно: мое плохое зрение, недосып, проблемы с психикой и головой. Но его вальяжная походка навстречу отбрасывает все эти мысли и догадки. Это действительно он. В который раз переступает через свою гордость, раскрывая холодные объятия. Мы прошли в старомодный зал для бала, как истинные враги, которые решили сделать перемирие для нижнего сословия, чтобы те, якобы думали, что мы с ним имеем хорошие отношения. Но это всего лишь сладкая ложь. С поднятой головой вверх я поправил свой воротник на кружевной рубашке и мимолётно подмигивал дамам в роскошных, бархатных платьях. — Тэн, — протягивал хён бокал с вином и моим именем. — Я замёрз ждать вас всю свою жизнь. — А вы разве ждали? — опустив голову, я скрыл глаза за длинной чёлкой. — Неужели вы так плохо обо мне отзываетесь, брат? — После того, как вы убили трёх невинных людей, распотрошив их в католической церкви. Pазве это не низко для высшего сословия? — Я сжал бокал ещё сильнее, тем самым, подавляя своё желание разбить это несчастное стекло об голову этому дураку. — Как я могу вас называть братом, Тэён? — Мелкий, ты хотя бы знаешь, кто это были? — Собеседник наклонился ко мне, давая понять, что это не для чужих ушей информация. — Я не просил вас переходить на личности, — выпрямив спину, я поставил правую руку на пазуху, держа её на револьвере. — А ты не изменился за эти три года, остался таким же правильным, как наш отец, — старший схватил меня за талию, входя в ритм играющих на фоне музыкальных инструментов. Я впервые не отвечаю взаимностью Тэёну, который ведёт себя, как последний подонок и, заметьте, только рядом со мной; возможно это оттого, что я занял сторону правосудия? Хён касается моей шеи ледяными пальцами, в помещении они всегда казались мне слишком омертвленными, как и его нрав: хитрый, мимолетный и двуличный. Я могу это сравнить с движением спички по боковой стороне коробочки. Только я, наверное, не самая простая спичка в его руках, я совсем на него не похож. Как бы он ни старался, я не зажигаюсь. Пока он успел загореться и перегореть несколько раз, я продолжаю с улыбкой оставаться дурацкой неподдающейся спичкой, которую обычно выбрасывают после нескольких попыток. Но он привык доводить дело до конца. Любой ценой: ценой разбитого мною сердца, ценой срывов, бессонниц и ценой еженедельных посещений пабов. — Любовь в нашей семье стоит на последнем месте, главное выгода, — смеётся он, облокачиваясь всё крепче, хватая меня за талию. — Тэн-а, разве ты не охладел ко мне за всё это время? Я лишь стиснул зубы, не отвлекаясь от спокойного танца, иногда сталкиваясь с парами, которые тоже находились в одурманенном состоянии скрипки и играющего пианино. — Мы расцениваемся как братья. — Разве это так важно, Тэн? Мать с отцом уже давно знают о нас, — жаль, что в моих глазах он не видит трагедии. Обидно, что во мне он видит всего лишь светлого героя. «Героя маленькой смерти и кодеиновых трипов,»— мелькает в голове. —… как они узнали? — Прочитали твой старый дневник, — ехидно ухмыляясь, произнёс Тэён. — Нашли его в твоём месте, где ты хранил наркотики. Всегда возникал вопрос: как ты не был искушён желанием попробовать этот сладкий плод? — Я не хочу быть похожим на тебя, брат. Я не хочу быть унижен перед родственниками, как это сделал ты перед смертью матери. — Все мы по своей природе любим унижаться. Просто не все об этом догадываются. А я испытывал унижения день за днём, от самых близких и родных, — я знаю цену каждого грубого слова, — старший схватил меня за пазуху и вытащил оттуда револьвер, видимо, он знал, к чему приведёт наш вечер. — так, значит, я — демон, приносящий сплошную боль в твою жизнь? — Да, Тэён. Вновь эта наглая улыбка заставила меня покраснеть. И, забыв обо всем, он прижал моё тело к своему и впился влажными губами в мои уста, словно изголодавшийся. Изголодавшийся не просто по мне, а по всему, что так долго было под запретом; бешеный, неуправляемый поток давно сдерживаемых желаний и страстей прорвал плотину, все смешалось: любовь, жажда риска, грех, безумие, животное начало… Моя голова невольно запрокинулась назад, казалось, будто бы я лишился чувств, когда он наконец оторвал уста от моих губ. Тэён схватил меня за предплечье и отвёл на второй этаж, где находились спальни для гостей. Открыв первую дверь, Ли опустил, почти бросил, меня на кровать. Я лежал в отуманенном состоянии, закинув руку за голову. Он схватил и начал нагло целовать выпирающую вену на шее, от чего моя спина кинулась в холодный пот; мои пальцы ласкали его скулы, а после они прокрались в его бардовые волосы, обхватывая их, как ветвь винограда. Тэён принялся раздеваться с лихорадочной поспешностью — так сбрасывает одежду сердобольный прохожий, завидев в реке утопающего. От сюртука отлетела пуговица и покатилась куда-то в угол, но он даже не посмотрел. Он сорвал с себя жилет, за ним бархатные туфли, брюки, кальсоны… булавку для галстука и сам галстук вместе с воротничком… Вдруг он вспомнил про наружную дверь и, шагнув к ней, повернул в замке ключ. Далее в одной длиннополой рубахе, закрывавшей ноги до колен, с рывком накинулся на меня. Я успел переменить положение и лежал уже не поперек кровати, а головой на подушке, хотя постель оставалась неразобранной. Взъерошенные волосы почти закрывали глаза. Какое-то мгновенье он стоял надо мной неподвижно. Ли оперся на узкую кровать одним коленом, упав на неё, и покрывая меня жадными поцелуями. Но это сжавшееся под ним пассивное, на все согласное тело, голые ноги, прикасавшиеся к его ногам… Хён уже не мог ждать. Моё тело дернулось, словно от боли. Он совладал с этой инстинктивной судорогой, и мои руки обвились вокруг него, словно я хотел привязать, приковать его к себе на целую вечность, ту самую вечность, которую он уже не мыслил без меня. С ним, как на острие опасной бритвы, каждое его прикосновение режет вены, вспарывает терпение, искушает, совращает и резким контрастом он вдруг нежно ласкает, безумно нежно, настолько трепетно, что внутри порхают бабочки, а потом снова сбрасывает в горячее сумасшествие, превращаясь из чуткого, опытного любовника в похотливое, развратное животное. Нет предела его изощренной фантазии, каждая игра утонченней предыдущей, каждая ласка острая и невыносимая. Я дразнил этого зверя и никогда не знал, в какой момент лопнет тонкая струна, и он сорвется с цепи, чтобы разорвать меня….