Das Weltraum

— Мы будем покорять космос, Генрих. Будем летать на разных ракетах! Наш великий Рейх выйдет за пределы планеты! Слегка раскрасневшийся юноша оперся на друга, который, в отличие от него, твердо стоял на ногах. Широко улыбаясь, он вздохнул, переводя взгляд на высокое небо, продернутое легкой вечерней дымкой. Тот самый Генрих лишь хохотнул, слушая своего камрада, и оставаясь совершенно трезвым. Пить до отбоя, да и вообще в периоды затишья, которое могло нарушиться в любую секунду, он считал недопустимым. Сколько было случаев, когда из-за пьяных караульных погибали десятки солдат. А те просто не заметили вражеские группы. Или самолёты. Или вовсе уснули… Весна выдалась холодной, и оттого еще более мерзкой, чем она бывает обычно. Днем всё таяло, а ночью мерзло, будучи еще влажным. Потому лужи просто покрывались незначительной кромкой льда, а грязь липла к сапогам, хрустя, словно стебли кукурузы под танковыми гусеницами. Генрих, с лицом фригидной девственницы, в очередной раз струсил комок грязи с сапога, всматриваясь в последнюю алеющую полоску, едва ли не ушедшую за горизонт. — Перестань, туда попадут только ребята из Люфтваффе. И то, только лучшие из лучших, — он утвердительно кивнул, будто подтверждая правильность своих слов для себя самого, — или те, кого не жалко. На его спокойном лице практически ничего не поменялось, исключая легчайший налёт ироничной улыбки. И это невероятно выводило Фрица, который и так был эмоционален. Тем более, под действием не самого дорогого алкоголя. — Твоё счастье, что тут нет Гестапо, и я не любитель доносить, — вальяжно протянул светловолосый юноша, дыхнув себе на ладонь. Секундой позже он поморщился, опираясь на край укрепленной стены окопа. — Ты бы схлопотал крупные проблемы. Но все же, представь, как же непередаваемы ощущения, когда находишься среди звезд. Только среди… Он вновь икнул, на этот раз перенеся свой вес на деревянные балки, обильно покрытые слоем земли, песка и запекшейся крови. Все уже настолько утрамбовалось, что не было видно натурального цвета дерева, а его положили только в середине прошлой осени, когда укладывали блиндаж на подъездах к Киеву. На пару километров, кои мог обсечь взор человеческий, не было ни души. Лишь лёгкие напевы ветра, колышущие прошлогоднюю траву, да далекий смех и говор тех, кто остался ужинать. Им, конечно, тоже дали по порции, которые были уничтожены в первые полчаса, по большей части, Фрицем, но это вовсе не то. Сидеть в земле, словно крот, было не самым приятным занятием, которое уж точно не располагало к трапезе. Но на поле боя мечтаешь вновь тут оказаться. И уж точно ни о каких кашах и сухарях не думаешь. — Твои пораженческие настроения вызывают беспокойство не только у меня, — продолжил Фриц, вглядываясь в темнеющую даль, — будь аккуратнее, хорошо? — Вот сколько я на войне, не подскажешь? — С неким сарказмом отозвался Генрих, поправляя каску, поскольку та слишком налезла на глаза. — Ну… с сорокового, — силясь вспомнить, что же говорил его товарищ полгода назад, протянул солдат. — И да, где шнапс? Проигнорировав ответ, не желая развивать тему службы и послужного списка, а также времени и дислокации дивизии, в которой они оба служили, Генрих лишь кивнул в сторону угла, в коем стояла полупустая бутылка спиртного: — Scheiße*, вот ты мразь, — прошипел Фриц, нетвёрдой походкой ковыляя к сосуду. — Это ты её переставил! Русское ругательство звучало совсем инородно в его речи. Хотя юноша любил крепко выразиться, но до этого к русскому фольклору не прибегал, обходясь родными, слышанными ещё с колыбели, немецкими ругательствами, и итальянскими, коих тоже успел нахвататься во время совместных учений с армией макаронников. — То, что ты её не видишь и полностью проспиртован, уже твои проблемы, но никак не повод меня обвинять, — Генрих вновь чуть не засмеялся, усевшись на неожиданно найденную доску и протягивая ноги до другой стороны окопа. — Алкоголик. — Это я алкоголик?! Фриц озлобленно развернулся, норовясь кинуться на сослуживца, но встретил лишь обезоруживающее спокойствие, распластанное ровным слоем по всей фигуре, расслабленно откинувшейся на грязную деревянную стену. — Да, ты, — Генрих всё ещё улыбался, рыская по карманам в поисках портсигара. Хоть он и был фельдфебелем, но имел повадки и привычки, коих, временами, не сыщешь среди офицеров, ранг которых был не так уж и низок. К примеру, капитаны, не говоря уже о лейтенантах. Не место таким в окопах, Фридрих был полностью уверен в своих мыслях. Этому унтер-офицеру сидеть бы где-то в белом халате, выписывая лекарства детям, или проектировать новые боевые машины. Костюм пошёл бы этому молодому человеку куда больше, чем мундир Вермахта. Нащупав ту злосчастную бутылку, блондин сделал крупный глоток, зажмурившись. Спирт неприятно обжег горло, а закусить, его же стараниями, было уже и нечем. Чирканье зажигалки привлекло внимание, но больше нетрезвым разумом завладело окончательно потемневшее небо. Над небольшим перелеском, который находился прямо позади лагеря, виднелся след из звёзд, будто некто, совершенно неосторожный, пролил молоко на темное сукно, покрывающее стол и расшитое искрящимися камешками. Словно зачарованный, парень прошел несколько шагов по размокшей земле, задрав голову вверх и стянув шлем, дабы тот не заграждал обзор. — Идиот, надень шлем обратно. Но слова пролетели мимо ушей Фридриха, увлеченно смотрящего в точку, где небо соприкасалось с верхушками деревьев. И там, где эту идиллию прерывали крестообразные силуэты. — Туши сигарету… — дрожащим голосом прошептал Фриц. — А? Что? — делая затяжку, отозвался парень, всё ещё неотрывно глядя в черноту напротив себя. — Что слу… — Туши, придурок гребанный! Резкая вспышка мелькнула перед глазами, после чего послышался оглушающий взрыв, а тело безвольной тряпичной куклой отлетело к противоположной стене укрепления.

***

Вновь воцарилась тишина. Тягучая, гнетущая и… действительно мёртвая. Откинув комок земли, засыпавший руку, Фриц попробовал встать, но ноги, больше напоминающие вату, не слушались — юноша упал на колени, едва успев выставить руки, дабы не упасть лицом. В ушах стоял лишь звон. Никаких иных звуков. Судорожные попытки вспомнить последнее, что происходило. Адский блеск и сноп искр, взлетевших с разрушившейся крыши сарая, напомнили о событиях прошедшего часа быстрее, чем-то сделал испуганный юноша. Огонь, бомбардировка, сигареты. — Генрих! Ответа не последовало, хотя, кажется, кричал он на полную силу своего голоса. — Генрих, ублюдок лицемерный, выходи! Тяжело дыша, Фриц оглянулся, пытаясь обнаружить хоть что-то в этом полыхающем украинском аду. Никого. Совершенно никого и ничего. Лишь звезды в предрассветной мгле перемигивались, будто зовя за собой. — Ты где, сволочь?! — Срываясь на визгливый вопль, выпалил юноша. — Где?! Его не пугала возможность того, что из леса выбегут партизаны, вооруженные вилами, ножами и винтовками, изъятыми у мертвых. Вовсе не пугала вероятность появления второй группы авиационных машин, ведь такие крики не оставляют без внимания. Сейчас его совершенно ничего не пугало. Вовсе… Только нужно двигаться, дабы не задубеть здесь. Едва координируя руки и ноги, шатаясь, Фриц полз по дну окопа, не обращая внимания на массу грязи, что тяжелым и толстым слоем приставала к ладоням, кителю, брюкам. То, что пропала шинель, парень даже не заметил. Он подбивал руки, чуть падал. Затравленно оглядывался во все стороны, выкрикивая лишь одно имя. Выкрикивая лишь до тех пор, пока под досками и комками земли не завиднелся шлем, поблескивающий в неверном свете зарева пожара. Переборов себя, путаясь в конечностях, вновь потеряв контроль над собственным телом и некрасиво приземлившись, солдат добрался до того, что стало могилой для его друга. Или не могилой вовсе, а спасением… Трясущимися руками, с боями выбивая у себя же каждое движение, Фридрих разрывал грязь, наивно веря, что Генриху было чем дышать там. Вот и лицо. Благородное, будто взятое с пособия по евгенике, оно было жутко перепачкано, практически ничем не отличаясь от цвета формы или размытой дороги. Неизменными остались лишь глаза, взгляд которых застыл столь испуганным, будто у ребенка, впервые увидавшего огромного цепного пса. — Nein…- с облачком пара выдохнул парень. — Nein! Das ist eine Lüge! * Всхлипнув, блондин припал к груди Генриха, истошно рыдая, уже вовсе не сдерживая себя. И теперь было плевать на звёзды, Рейх, амбиции, Фюрера. На всё плевать. До этой секунды он и не знал, что космос находится так близко, что Вселенная кроется в паре серых глаз, которые теперь остекленели навсегда.