***
Зайдя в залитую солнечным светом и пропитанную жарой квартиру — какой-то идиот забыл закрыть ставни перед уходом — Формадджо бросил сумку с одеждой в холле и сразу прошел в гостиную, к бару, чтобы убедиться, что тот полон под завязку. Это означало, что никакие вечеринки до рассвета (если словам Гьяччо о них вообще можно было верить) не станут помехой для сна и вообще мало что станет. Формадджо закрыл ставни, хотя в этом уже не было почти никакого смысла — солнце клонилось к закату, в воздухе снаружи витала предвечерняя прохлада — упал на красный диван и включил телевизор. В желудке требовательно заурчало, и Формадджо нехотя встал и поплелся на кухню. Холодильник был пуст, зато на кухонной стойке из белого мрамора с зеленоватыми прожилками валялся буклет из ближайшей пиццерии с телефоном доставки. Наверняка Гьяччо оставил — предыдущий владелец апартаментов и его частый гость, насколько он знал, использовали наборы острых ножей, плиту, духовку и кучу навороченной кухонной техники по назначению и почти никогда не ели вне дома. Слух о том, что Сорбет и Джелато готовили и ели мясо своих жертв, был почти так же популярен в Пассионе, как слух о романтической природе их отношений, но, в отличие от последнего, ничего общего не имел с правдой. Какие же гангстеры все-таки сплетники… Заказав пиццу, Формадджо прошлепал обратно в гостиную, сделал звук телевизора потише, чтобы не пропустить звонок в дверь, и тут его взгляд упал на алую обивку дивана, на которой виднелась пара темных пятен. Признаться честно, его первое предположение о том, почему Гьяччо сбежал отсюда, было очень простым — тот испугался. Не справился с эмоциями и воображением, которому несложно разыграться, когда сидишь на том самом диване, где Прошутто нашел тело Джелато. Представляешь вывалившийся изо рта язык, выпученные глаза с розовыми от лопнувших капилляров белками, покрытую кровавыми отпечатками пальцев записку, булавкой приколотую к рубашке. Castigo... Все они привыкли к сценам и пострашнее, но когда это делают с кем-то, кого ты знаешь, все воспринимается иначе. Как что-то личное. Даже чересчур личное — если речь о неженках вроде Гьяччо. К счастью, Формадджо был полностью согласен с Мелоне, который как-то назвал его фантазию убогой и примитивной. Даже нет нужды напиваться, чтобы проспать всю ночь как младенец. На этом самом диване. Формадджо ухмыльнулся и громко, с наслаждением, рыгнул.***
Несмотря на то что в гостиной было по-прежнему душно, и принять на диване удобную позу оказалось довольно сложно, уснул он почти мгновенно — сказывались последствия похмелья после вчерашнего и утомительной двухчасовой поездки по городу в самый солнцепек. Когда Формадджо проснулся, сам не понимая, что его разбудило, то сквозь не до конца отпустившую пелену сна почувствовал, что мерзнет. Судя по тому, что луна светила прямо в щель чуть приоткрытых ставен, ночь уже перевалила за половину. Хотелось пить. Далеко не сразу дошло, что он не дома — с минуту пялился на белую дверь, ведущую в ванную комнату, хотя был уверен, что попадет на кухню. Впрочем, попить воды можно и из-под крана. Да и отлить не помешало бы — зевнув, Формадджо почесал зад, рука уже потянулась к выключателю — и замерла. Он что-то слышал. Невнятный то ли стон, то ли вздох — прямо из-за двери. Мгновенно проснувшись, Формадджо призвал стэнд. Сразу подумалось, что это кто-то от босса — по его душу, как же иначе. Как-то не слишком практично было избавиться лишь от двух предателей, а семерых оставить в живых. Little Feet придвинулся ближе, привычно устроившись у Формадджо на плече и занеся коготь для быстрой атаки. Если за дверью враг с сильным или непонятным стэндом, он не будет драться, а просто заставит себя уменьшиться и улизнет через вентиляцию. Остальные могут насмехаться и издеваться сколько им угодно, но он не собирается дать безрассудству погубить себя. Ризотто до сих пор не имел ни малейшего понятия, как боссу удалось захватить Джелато и Сорбета, почему их стэнды не смогли им помочь… Он ударил по выключателю, одновременно толкнув дверь в ванную коленом. Сделал шаг внутрь, подобравшись и приготовившись встретить врага. Яркий свет заливал абсолютно пустую комнату — кремовая плитка на полу, закрытая душевая кабинка с прозрачными стеклянными стенами, идеально чистая раковина, ряд флаконов на полке. Тишина. Формадджо подошел к зеркалу, сдерживая навязчивое желание проверить все шкафчики и откинуть крышку унитаза, чтобы убедиться, что там не притаился вражеский стэнд. Не почудилось же ему? Может, он еще спит? Не спеша отзывать Little Feet, Формадджо чувствительно ущипнул себя за живот — нет, все наяву. Затем медленно и внимательно обвел взглядом всю комнату по периметру: сначала пол, потом стены и, наконец, потолок. Отодвинул в сторону дверцу душевой кабинки и вверху, возле самого потолочного карниза, обнаружил решетку из белого пластика, закрывавшую вентиляционное отверстие или вытяжку. Что бы он ни слышал, звук, похоже, шел отсюда, приглушенный и искаженный стенами. Скорее всего, кто-то из соседей просто решил приятно провести время в ванной… Формадджо приказал стэнду исчезнуть, отметив, что открытие вызвало у него легкое чувство зависти и досады. Он бы тоже с куда большим удовольствием проводил время хорошо, чем торчал в пустой квартире погибшего друга в одиночестве. Но финансовые дела Ла Сквадры шли в последнее время паршивее некуда. Босс в назидание лишил их на неопределенное время заказов, а принять предложение от кого-нибудь другого означало смерть — возможно, лишь немногим менее мучительную, чем та, которой умирал Сорбет… К тому же Ризотто устроит ему выволочку, если узнает, что он приводил сюда милых дам — слишком приличный район, слишком много ненужного внимания. Внезапное осознание заставило его прыснуть от смеха. Неужели Гьяччо сбежал отсюда именно из-за «этих» звуков? Вот потеха! Звучит куда правдоподобнее соседских вечеринок… С этого девственника станется. Обернувшись к раковине, чтобы наконец заняться тем, для чего шел в ванную, Формадджо инстинктивно отпрянул, ощутимо ударившись спиной о душевую кабинку и едва не завалившись внутрь. На зеркальной дверце шкафчика отчетливо виднелся отпечаток ладони. Поднявшись на неприятно дрожащих ногах, Формадджо медленно поднес свою руку к лицу. Но и без этого было очевидно, что ладонь, которой оставили отпечаток, меньше его собственной, да и к тому же он довольно хорошо помнил, что не прикасался к зеркалу, ни к чему не прикасался в этой комнате. К моменту, когда отпечаток исчез с гладкой поверхности, Формадджо почти пришел в себя. Нарочито неторопливо закончил все свои дела, спустил воду, закрутил вентиль крана над раковиной. Подумал, что здорово было бы принять горячий душ, чтобы согреться, — для квартиры на солнечной стороне улицы тут было чертовски холодно по ночам — но лень победила. Душ подождет до утра. Возмездие для шутника, который уже не раз проворачивал с ним свои фокусы в стиле Гарри Гудини, тоже подождет. Получит свой увесистый подзатыльник завтра, когда они встретятся в штаб-квартире. И Гьяччо тоже — за чересчур длинный язык. Иногда Формадджо было жаль капо — угораздило же его связаться с кучкой детсадовцев вроде них всех. — Это было очень смешно, Иллюзо, — бросил он, выходя из ванной. Практически без тени сарказма в голосе — это ведь и правда было смешно.***
Назавтра в штабе его ждала новость о новом заказе — похоже, босс сменил гнев на милость. На какое-то время. Пришлось попотеть: пробираться в городской полицейский архив по вентиляции, вскрывать сейф, где хранился документ с необходимой Ла Сквадре информацией, уворачиваться от огромных ног всполошившихся охранников, которые не могли понять, почему сработала сигнализация в хранилище. В дополнение ко всем бедам, когда он уносил ноги, его чуть не сожрал архивный кот, которого, похоже, держали там, чтобы защищать бумаги от мышей. Поэтому вечером, выуживая на пороге квартиры Джелато нужный ключ из связки, он и думать забыл о ночном инциденте в ванной, как и о том, что, по словам Прошутто, Иллюзо уже третий день находился в Палермо. Даже есть не хотелось. Щедро плеснув в стакан виски, Формадджо включил телевизор и плюхнулся на диван, с наслаждением вытянув гудевшие от беготни ноги. Но чувство удовлетворения перевешивало усталость. Раз есть работа — значит, наконец, будут деньги. С мыслями о том, на что их потратить, Формадджо и заснул. Проснулся от холода. Поблагодарил себя утреннего за предусмотрительность — на кресле возле окна ждал колючий, но теплый плед, заблаговременно вытащенный им из шкафа. Подумал, что надо бы завтра проверить термостат — хотя довольно странно, что барахлил он именно по ночам — или купить обогреватель. И тут наконец понял, что сверху, из спальни, доносятся какие-то странные звуки, которые, скорее всего, и разбудили его, а вовсе не холод. Это было похоже на глухие ритмичные удары — словно кто-то вздумал попрыгать там через скакалку в три часа ночи. Обреченно вздохнув, Формадджо откинул плед и двинулся в сторону лестницы. С каждой ступенькой наверх звук становился все громче и отчетливей — к ударам прибавилось такое же ритмичное поскрипывание и… он что, снова слышал вздох? Когда он остановился возле белой двери в спальню, в этом не осталось сомнений — там кто-то трахался. Формадджо подумал, что это могут быть озабоченные подростки, решившие, что в квартире никого нет, — он и сам так делал пару раз, лет в шестнадцать. Когда гормоны играют, а денег на отель нет, приходится включать фантазию. Не дожидаясь, когда звуки прекратятся, Формадджо с размаху распахнул дверь, ударив по ней ногой, — в конце концов, нужно же ему высыпаться в этой треклятой квартире, где все кругом только и делают, что совокупляются по ночам! В спальне было пусто. Чтобы удостовериться в этом, Формадджо включил свет и проверил окно — заперто на защелку изнутри. Потер глаза. Первый раз за всю сознательную жизнь мелькнула мысль, что, возможно, ему стоит начать пить меньше. Вот только скомканное одеяло на полу, влажные смятые простыни, след от головы на подушке и отчетливо улавливаемый запах секса в воздухе говорили о том, что ему не показалось. Что это не пьяная галлюцинация. Кто-то развлекался в этой постели, проверяя на прочность пружины матраса и вколачивая спинку в стену, — за секунду до того, как открылась дверь. И у Формадджо уже начали появляться догадки, кто это мог быть.***
Сидя на кухне и ожидая, пока закипит чайник, Формадджо курил под вытяжкой и думал о том, что никогда не был набожным, не верил в загробную жизнь и прочую чепуху. Ему был непонятен ход мыслей Ризотто, называвшего себя пропащей душой, обреченной на вечные страдания, так же, как чужд был вызывающий нигилизм Мелоне. Он просто никогда не ломал голову над такими тонкими материями, как смерть и то, что после нее происходит, у него не было четкого мнения на этот счет. И, как и много раз в прошлом, отсутствие косности в суждениях помогло ему быстро принять факты и приспособиться. Если после кончины он тоже будет делать то, что больше всего любил при жизни, — а именно уничтожать алкогольный ассортимент близлежащих баров за приятной беседой с какой-нибудь смазливой цыпочкой — то такой вариант загробного существования его вполне устраивает. Что же до шумного соседства по квартире — на сегодня они точно закончили, так что можно спокойно отправляться спать. Устраиваясь на диване под пледом и уже засыпая, Формадджо думал, что кроме обогревателя купит завтра в аптеке пару хороших берушей. В конце концов, это просто звуки — и надо сказать, не самые пугающие. Все могло быть хуже, если брать на веру сюжеты дешевых фильмов ужасов, которые он смотрел пару раз в кинотеатрах. Он правда мог бы испугаться, если бы увидел в зеркале за своей спиной Джелато, вытаскивающего изо рта окровавленную тряпку — которая никак не заканчивается, словно связанные друг с другом разноцветные шелковые платки, что фокусник прячет в своем цилиндре. Если бы открыл холодильник и нашел там Сорбета, все тридцать шесть частей — на разных полках, в морозильном отделении, в боксе для свежих фруктов и овощей. Если бы слышал слова, что они успели сказать друг другу перед смертью, слышал вопли отчаяния и агонии, заставившие Джелато удавиться своим кляпом, ощущал, как медленно умирала их надежда, пока палач занимался приготовлениями казни, — между исчезновением парочки и первой посылкой с «произведением искусства» прошло целых две недели. Вероятно, кто-то впечатлительный мог дорисовать себе все эти ужасные и грустные картины и без дополнительных спецэффектов — просто находясь здесь. Формадджо еще раз мысленно сверился со своими внутренними ощущениями, чтобы прийти к окончательному выводу, что ему не страшно. И хотя он выпил больше обычного перед похоронами — их пришлось отложить на месяц, чтобы «собрать» Сорбета полностью — не испытывал грусти или сожаления. Они работали на Пассионе, что само по себе сводило вероятность спокойной кончины от старости в кругу семьи к нулю. Ну и, конечно же, место других эмоций пока всецело занимали жажда мести, страх и острое чувство унижения. Босс был настоящей проблемой, а призрачные любовники, которые никак не могли натешиться друг другом после смерти, — лишь легким неудобством. К тому же — Формадджо перевернулся на другой бок — он просто не может продержаться здесь меньше, чем Гьяччо.***
Обогреватель сдох в первую же ночь. Когда Формадджо открыл дверь кладовки, где собирался оставить пока что этот дешевый кусок дерьма (идти ночью к мусорному контейнеру совсем не хотелось), то увидел там второй, точно такой же. Mister, мать его, Heater. Знал бы заранее — не стал бы тратить зря деньги. По крайней мере, убедился, что даже Гьяччо может мерзнуть. Но у того хотя бы был White Album, внутри которого, по словам владельца, всегда тепло и уютно. Хотя, опять же, вряд ли у него получалось спать и одновременно держать стэнд в боевой готовности. Формадджо с тоской оглядел тесную кладовку, вполне серьезно раздумывая, не притащить ли сюда одеяло. Впрочем, ни от холода, ни от шума это позорное бегство не спасло бы. От берушей болели уши, Формадджо только раза с пятого приноровился вставлять их как надо, и в общем и целом они помогали, но абсолютная тишина, в которой были слышны лишь глухие удары его сердца и шум крови в голове, напрягала. Стоны, страстный шепот, звуки влажных поцелуев и скрип предмета мебели, ставшего очередной жертвой испытания на качество сборки, больше не беспокоили. Но Формадджо все равно пролежал всю ночь с открытыми глазами, глядя в потолок — привычка заставляла его спать вполуха и вполглаза, чтобы не пропустить появление врага, но теперь одно из его чувств было намеренно выключено, что оставляло его беззащитным перед возможным нападением. Так дело не пойдет. Когда за окном начало светать, Формадджо вытащил бесполезные куски силикона из ноющих ушей и забылся беспокойным сном до обеда. Проснулся от жары и резкого запаха. В ванной обнаружился полный разгром: развороченная аптечка, выдавленный досуха тюбик с кремом, часть флаконов с полок лежала в раковине, некоторые валялись на полу. Литровая бутыль со средством для стирки тоже была опрокинута, и теперь огромная лужа лавандового цвета расплылась перед душевой кабинкой, пропитав коврик и низ плетеной корзины для грязного белья. От запаха тянуло чихать. Чтобы навести порядок, надо будет ползать тут на карачках часа два и отодвигать от стены стиральную машину. Глянув в зеркало на свое осунувшееся лицо и синяки под глазами, Формадджо почувствовал, что его терпение на пределе.***
И все же лопнуло оно только через два дня. Как раз когда у Формадджо выдалась чертовски тяжелая пятница. По касательной зацепило атакой стэнда на устранении цели — пустяк, царапина, Ризотто быстро его подлатал, но от машины до порога квартиры он добирался, заметно прихрамывая от боли в задетой ноге. У самой двери его остановила пожилая соседка, которая, похоже, собралась обстоятельно — минут на сорок — пожаловаться на шум по ночам из его квартиры и на нравы современной молодежи. Вот ведь и предыдущий владелец был такой же — о, Формадджо мог бы ей рассказать, что предыдущий владелец никуда не делся, правда, ни забалтывать старушку, ни вежливо кивать и улыбаться настроения не было, так что он просто ушел от разговора, закрыв дверь изнутри. Апогеем дерьмовости дня стала ссора с Иллюзо в штабе — его, как и Гьяччо, было забавно провоцировать и подначивать, но беда Формадджо в том, что он часто забывал остановиться в нужный момент. И если Гьяччо от заумного словесного поноса в рекордные сроки переходил к битью морд, которым конфликт и исчерпывался, то Иллюзо после пары угрюмых ответов просто вставал и уходил в зеркало. Чтобы обязательно отыграться потом — когда Формадджо не будет этого ожидать. Хуже всего, что избыток раздражения выплеснулся в виде зуботычины Мелоне, который вообще сидел, как всегда пялясь в экран ноутбука, и никого не трогал. Еще один злопамятный псих на его голову. В итоге в комнате остался только Прошутто, который, не отрываясь от газеты, настойчиво порекомендовал Формадджо подышать свежим воздухом — если тот вообще хочет участвовать в сегодняшнем деле. Да не вопрос. А еще лучше было бы проспаться хотя бы раз за долбаную неделю. Но Формадджо уже понял, что в квартире Джелато о сладком сне можно было даже не мечтать. И все же, вернувшись туда вечером, он надеялся, что усталость, обезболивающее, что дал ему Ризотто перед заштопыванием, и порция виски сделают свое дело. Так и вышло — стоило лечь на диван, как веки сразу стали тяжелыми, звук телепередачи о диких животных действовал на него как колыбельная. Вчера он избавился от скрипучей кровати в спальне, хрупкие и бьющиеся предметы из ванной и гостиной были убраны в шкафы, сложенное вчетверо одеяло ждало своего часа в кресле. Формадджо был готов. Правда, он упустил из виду, что Сорбет и Джелато и при жизни отличались находчивостью и фантазией. Звуки шли из кухни — действительно, куда еще им было податься, раз Формадджо лишил их возможности развлекаться в спальне. Хотя он уже думал о том, что его жалкие попытки бороться с посмертными пристрастиями бывших друзей не имели никакого значения, они просто трахались там, где привыкли это делать при жизни — то есть, на любой доступной горизонтальной поверхности. В общем-то, все в Ла Сквадре знали про них, это не было такой уж большой тайной в их компании. Пожалуй, этим знанием Формадджо с радостью и ограничился бы, но его мнения никто не спрашивал — в конце концов, это он тут незваный гость. Поэтому теперь он был в курсе, что два раза за ночь — это вовсе не предел для любвеобильных призраков, знал, кто какие позы предпочитает и сколько времени каждому нужно, чтобы достичь оргазма и разбудить заодно весь квартал. Вся эта информация точно не заставляла Формадджо краснеть от смущения, но он уже чувствовал, что любая мелочь может стать последней каплей. И ею стал кухонный стол. Он отшвырнул одеяло в сторону, поморщившись от боли в ноге и мгновенно покрывшись мурашками — температура в комнате едва ли была больше десяти градусов. Формадджо понимал, как это глупо — орать в темноту, но раздражение, копившееся почти неделю, неудержимо рвалось наружу. — Я понимаю, что трахаться вы любили еще больше, чем убивать, не мне вас судить — правда! Но нельзя ли делать это чуть потише, а?! И не на блядском кухонном столе!!! Мне, между прочим, с утра садиться за него и жрать завтрак!!! Как бы вы себя чувствовали, если бы знали, что едите за столом, на котором я отымел кучу телок?!! Никто не хочет знать, что на этом столе кого-то имели! И я не хочу! Я хочу спать!!! На кухне все мгновенно затихло. Формадджо сидел на диване, чувствуя кожей, как медленно теплеет воздух и тают облака пара от его тяжелого дыхания. И хотя ему заметно полегчало, хотя он точно знал, что Сорбет с Джелато сегодня больше не будут его беспокоить, он именно в этот момент решил, что завтра же съедет отсюда. Пускай Гьяччо сам все объясняет Ризотто, пускай возвращается или вообще выбросит ключ в реку. В конце концов, эта квартира никогда не была свободной.***
Спустя два дня посвежевший и наконец выспавшийся Формадджо в отличном расположении духа сидел, развалившись, в кресле возле двери из кухни в гостиную штаба, игнорируя раздраженные просьбы всех убрать ноги с прохода. К счастью, хозяин бывшей квартиры еще не успел сдать ее другому человеку, так что Формадджо беспрепятственно въехал снова — благо, пожитков у него было всего одна спортивная сумка. Гьяччо устроился на диване в противоположном конце комнаты, усиленно и абсолютно бездарно делая вид, что заинтересован содержанием сегодняшней утренней газеты. Шпион хренов. Но их цель, похоже, не обращала внимания ни на что, кроме монитора компьютера. То, что надо. Когда за окном начало темнеть, штаб опустел: Ризотто ушел спать к себе, Прошутто с Пеши собирались отправиться ужинать и звали Формадджо и Гьяччо присоединиться, но те вежливо отказались. У них было дело. Идея была Гьяччо — вообще, он просто трусил признаться во всем Ризотто, но не Формадджо его судить, это точно. Сам он привнес в идею азарт — в виде денежных ставок — и очень гордился собой. В том числе и потому, что был уверен в победе. Потому что ставить здесь нужно было не столько на удачу, сколько на психологию, а Гьяччо ни черта не разбирался в людях. Он дал Мелоне три дня. Формадджо дал неделю. Ставки приняты, господа.***
— Мелоне, не хочешь пожить в квартире Джелато?