***
«Сасаки» звучит тяжело и вязко и совершенно не подходит к часто смущённому, местами излишне неуверенному, в какой-то мере боязливому следователю-новичку, а «Хайсе» звучит так мягко, как бы строго ни пытаться его произнести, но подходит ему как влитое: такое же, как он, лёгкое, даже ласковое, приятное. Оно слишком непривычное для произношения, не подходящее для приказов Аримы, но звать по-другому почему-то не получается. Каждый шаг Хайсе сопровождается неудачами: что работа, что контакты с людьми. В первом он слишком мягок, во втором коллеги чересчур предвзяты — как-то не складывается. Арима может помочь только с первым; во втором он и сам не хорош. Он не хвалит его — Хайсе этого не достоин — и не может отругать — Хайсе тут не по своему желанию, да и не по его тоже. Они переступают порог особняка вместе, и затхлый воздух моментально ударяет в нос. Хайсе ведёт себя сдержанно, но беглый взгляд выдаёт его с головой — слишком любопытный, не задерживается долго на чём-то одном, скользит по каждой мелочи. Ему всё интересно, ново, и Ариме это не мешает, ведь Хайсе выглядит довольным — улыбка не сходит с его лица на протяжении двадцати минут. Таким счастливым он давно его не видел. Пожалуй, с того момента, как Хайсе впервые пришёл в CCG. — Тебе тут нравится? Необжитый дом холодный и неприветливый. На столах, закрытых тканью зеркалах, старых шкафах толстый слой пыли. Мебели почти нет — это бросается в глаза, создавая ощущение пустоты. — Да, очень. Они доходят до просторного зала, который позволит вместить сюда весь отряд для тренировки, — последняя комната на их осмотре. Половина ламп, тоже покрытых пылью, моргает, рисуя на стенах теневые узоры, а вторая половина вообще не включается. Хайсе смотрит вперёд невидящим взглядом, молчит, задумавшись о чём-то своём, а Арима не отвлекает. — А вы не хотите сейчас… — Хайсе замолкает на середине фразы. «Потренироваться со мной», — заканчивает про себя Арима и смотрит на поникшего Хайсе, который упирается взглядом в пол. Время семь вечера — ему нужно разобрать вещи, которых немного, но всё же. Ещё ему нужно убрать спальню — очень пыльно, чтобы можно было ночевать там. Завтра ему рано вставать на работу. Арима знает всё это без его слов, но соглашается. — Хорошо. Это, конечно же, не будет лишним, хотя всё же совсем не вовремя и не к месту, но это займёт не так много времени, а Хайсе останется, наверное, довольным — он же сам это предложил и хотел. Ариме хватает десяти минут и восьми ударов, чтобы победить безоговорочно. Он протягивает руку, помогая Хайсе подняться, а тот, встав с пола и поправив рубашку, задумчиво произносит: — Я бы хотел когда-нибудь стать таким, как вы… «Не стоит». — То есть таким же сильным, как и вы, Арима-сан, — быстро заканчивает на выдохе. «Правда — не стоит». Хайсе как-то совсем повседневно, без вопросов и указки поправляет воротник Ариме. Выходит так просто-обыденно, будто бы он делает это каждый день, и Арима внезапно для самого себя оказывается не против. — Ты на службе только шестой месяц. Тебе стоит приложить больше усилий, и понадобится больше времени. Хайсе моментально убирает руки. — Да, я понимаю, но знаете, мне бы хотелось быть с вами на… на… — Он запинается и замолкает, а потом совсем неуверенно, больше вопросительно произносит: — На равных? — И, испугавшись собственных слов, качает головой. — Мне не стоило этого говорить, простите. Ариме приходится наклониться, чтобы взглянуть ему в глаза на равных, как он и хочет. Хайсе замирает от неожиданности, окаменев, словно статуя, и, кажется, даже не дыша, ошеломлённо, не отворачиваясь, не извиняясь, смотрит прямо в глаза с каким-то небывалым восхищением или изумлением. Забывшись, как зачарованный, он подаётся вперёд и прислоняется к Ариме вплотную — лоб ко лбу. Арима оказывается совсем не нужно и непривычно близко, что ощущает его тёплое слабое дыхание и пылающее жаром тело своей кожей; слышит тихие короткие вздохи. Арима впервые видит Хайсе таким потрясённым, растерянным и совершенно не помнящим про стеснение, а Хайсе рассматривает Ариму внимательно, так любопытно, будто бы тоже видит в первый раз. Словно очнувшись ото сна, Хайсе в секунду резко шарахается назад и упирается спиной в стену. — Что вы делаете, Арима-сан? — Ты сказал «на равных», — моментально отвечает Арима, продолжая разглядывать его испуганное лицо. Глаза у Хайсе красивые, он не может этого не заметить: радужка светло-серая, с ярким отблеском, и на маленьком чёрном пятне зрачка собственное отражение. Он хочет спросить, кого Хайсе видит в нём. Или — что? — Забудьте, что я сказал, — выпаливает Хайсе сгоряча и закрывается руками, бормоча вроде бы извинения, но тихо и сбивчиво, что Арима не может разобрать. — Мне уже пора. Арима накидывает пиджак на плечи и собирается отвернуться, но Хайсе внезапно подаётся следом. — Вы не останетесь? — говорит он быстро с каким-то внезапным испугом и смотрит в глаза, хватая рукой воздух около его рукава, а потом хмыкает и, видимо, чтобы придать своим словам невесомость, нелепо теребит волосы на затылке. — Кхм, простите. Это было слишком. Простите, сегодня я говорю много глупостей. Не принимайте их всерьёз. — Смущённо улыбается, как бы извиняясь, но непонятно за что. — Но, может быть, вы как-нибудь придёте на ужин? Его улыбки можно отнести в список самого непонятного для Аримы, потому что их десятки, и каждая разная, схожая только какой-то печальной ноткой. Он улыбается, когда расстроен, когда ему плохо, когда он разочарован, когда счастлив — Ариме этого не понять, скорее всего, никогда. Его лицо как открытая книга, где все его эмоции расписаны чёрным по белому. Если бы только Арима мог их не только прочитать, но и понимать. Если бы. — Я свободен в субботу. — Да, это будет отлично. До двери они идут молча. На прощание Хайсе низко кланяется, вновь благодарит его за всё сразу и остаётся стоять на пороге, даже когда он садится в машину. Арима смотрит в боковое зеркало до того, как его силуэт становится маленькой тёмной точкой на светлом фоне проёма. Почему-то оставлять его там кажется чем-то неправильным, тем, что не следовало делать.***
Дверь открывается только со второго звонка. Хайсе дышит тяжело, как после бега, и радостно, пылко приветствует Ариму на пороге, но выглядит растерянным — он, кажется, и не верил, что Арима всё же придёт. Не верил, но надеялся. От пыли не осталось ни следа. Дом теперь наполнен приятным запахом домашнего быта, свежесваренного кофе и теплоты уюта. Хайсе сопровождает Ариму по дому. От него почти нет шума — его шаги едва слышные, голос тихий, а сам он в домашней майке, шортах и завязанном поверх нелепом женском фартуке выглядит таким маленьким и лишним в огромном особняке, который по-прежнему кажется пустым и необжитым. В двух коридорах полный мрак — не включена ни одна лампа, только в центральном есть освещение. Проходя мимо гостиной, Арима замечает чашку с недопитым кофе и раскрытую книгу, и ему становится ясно, где Хайсе проводит основную часть времени, находясь дома. На кухонном столе несколько блюд — выглядит слишком празднично для простого ужина. Скрестив пальцы и подперев подбородок, Хайсе улыбается и качает ногой под столом — Арима ощущает это по лёгкой вибрации воздуха. Кофе стоит в стороне — Хайсе к нему даже не прикоснулся. Он его явно не интересует. Он ждёт — Арима чувствует это под чересчур внимательным взглядом. Вкусно готовить — вряд ли полезное качество для следователя и будущего короля. Но тем не менее это выходит у него куда лучше, чем быть следователем. Что же пошло не так. — Ты хорошо готовишь. — Арима откладывает нож и делает глоток кофе. — Тебе это сложно? — Нет, не особо. — Хайсе задумчиво чешет подбородок. — Знаете, это выходит на рефлексе, почти машинально. Я знаю, что, куда, сколько и когда класть, но просто не могу попробовать то, что готовлю. Это несложно, наверное, немного неудобно, но мне нравится готовить. Хайсе частично врёт — Арима видит сразу, но ничего ему не скажет: пусть, по мелочам ему можно, он ведь так волнуется, что едва сидит на месте. — Отряд, которым ты будешь командовать, почти сформирован. — Да, Акира-сан уже мне сказала. Их будет четверо. — Его голос наполнен радостью, которую скрыть не выходит, хотя он старается. — А тут как раз четыре свободные комнаты, хватит для каждого. Мне бы хотелось познакомиться с ними быстрее, а то тут… — Внезапно он умолкает, а его лучезарная улыбка сползает с лица. — Мне тут непривычно. — Хайсе тихо смеётся, но напряжение после его слов никуда не уходит. Арима смотрит ему в глаза, и он сначала вновь улыбается, а потом отводит взгляд куда-то вбок. Арима хочет спросить, зачем он пришёл и что они вообще тут делают, но вместо этого говорит: — Зачем ты меня пригласил? Хайсе давится кофе. — В благодарность и... пора убрать со стола. Арима хочет знать, кем они приходятся друг для друга и почему восхищаются друг другом в том, что считают своими недостатками. Встав с места, Хайсе, как бы извиняясь, кланяется Ариме и забирает посуду, сгружая её в раковину. Арима подходит сзади и дотрагивается до ручки крана в тот момент, когда Хайсе ещё не успел отпустить её. Они касаются друг друга пальцами, но ни он, ни Арима не отдёргивают руки. Арима смотрит на его макушку, где темнеют корни волос. Пальцы Хайсе горячие и дрожат под его ладонью. — Хайсе? — Арима зовёт его совсем тихо, боясь спугнуть, ведь Хайсе выглядит таким напуганным и напряжённым, что, кажется, одно резкое движение или громкое слово — и он сбежит. На просьбу повернуться Хайсе почему-то медлит, продолжая молчать. Даже невесомый шёпот кажется сейчас слишком громким. Плечи Хайсе вздрагивают, но он поворачивается. — Да, Арима-сан? — Смотрит на что-то позади Аримы. Арима аккуратно дотрагивается до его щеки и замирает, позволяя Хайсе привыкнуть, ждёт, что будет дальше — хотя бы в этом он должен дать ему право выбора. Он будет согласен с любым его ответом, потому что каждый из них будет в чём-то правильным. Или же, может быть, оба уже изначально неправильные. Так что — неважно. Прикрыв глаза, Хайсе трётся первый раз о ладонь осторожно и боязливо, а второй — с такой неприкрытой нежностью и даже жадностью, что всё становится ясно моментально. Он звучно выдыхает, словно сбросив с себя груз, и прижимает руку к щеке, невесомо касаясь сухими губами тыльной стороны, а Арима кончиками пальцев ласково гладит его, как бы поддерживая, показывая, что всё нормально. Хайсе просит, чтобы его приласкали, всем своим видом и делает это совершенно невинно через быстрые, жадные взгляды, рваные вздохи и лёгкие, но требовательные касания губами к ладони. Он шумно сглатывает, на его щеках застыл румянец, его бросает в жар — Арима ощущает, как горит его кожа, словно он пылает изнутри. Хайсе выглядит напряжённым, будто бы ждёт чего-то, то ли боясь этого, то ли желая. Арима перебирает его волосы на затылке и мягко давит, требуя, но сейчас, скорее всего, просто прося его подняться, а потом целует так быстро, что Хайсе от неожиданности жарко выдыхает ему в губы и хватается за плечо, впиваясь пальцами с нечеловеческой силой. Когда они идут по коридору, Хайсе не отпускает его руку и, ощутимо нервничая, сжимает её слишком сильно. Арима идёт позади и замечает, как покраснели его уши — остальное со спины не видно. Он пытается найти слова, чтобы описать для себя, что же не так в Хайсе, и в этом доме, и почему его вид вызывает неприятное томление в груди. Пожалуй, Арима назвал бы его одиноким. Да, именно так выглядит Хайсе в пустынном доме — одинокий, брошенный сюда всеми, спрятанный ото всех. В спальне Хайсе не включает свет — это по-настоящему сейчас лишнее. Они стоят вплотную друг к другу — грудь к груди — и пытаются привыкнуть к чужому теплу, которое непривычно греет тело через одежду. Какая-то новая стадия в отношениях — подпустить кого-то к себе так близко, что можно ощутить его дыхание и болезненно-острые неловкие прикосновения на своей коже. Арима смотрит поверх его головы в блистающую огнями даль Токио за окном и гладит его по волосам, таким мягким и шелковистым, что хочется продолжать и продолжать, а Хайсе утыкается взглядом ему в грудь и дышит так тяжело, будто бы только что пробежал стометровку. Они помогают друг другу раздеться — получается нелепо, медленно: Хайсе вздрагивает от каждого соприкосновения рук, а его пальцы дрожат так сильно, что он не может вытащить пуговицы из петель. Он, кажется, вообще ничего не может. Арима берёт его за плечи, укладывая на постель, и целует в лоб — Хайсе, кажется, вообще не дышит. Дотронувшись пальцами до его губ, он обводит верхнюю, потом нижнюю, а Хайсе осторожно прикасается горячим языком к подушечкам. Прикрыв глаза, он медленно погружает их в рот, облизывая каждую фалангу с тщательностью и наслаждением вперемешку со смущением, которое отражается на его лице пылающей краснотой на щеках. Издав непонятный звук, Хайсе пытается свести ноги вместе, но лишь прижимает их к бокам Аримы, и тот проводит рукой по наружной части от колена до бедра, успокаивающе поглаживая мягкую кожу, покрытую мурашками. Он ощущает, как Хайсе бьёт дрожь — его крупно трясёт то ли от страха, то ли от желания, — и вытаскивает пальцы из его рта. Хайсе выпускает их неохотно и, нервно облизав губы, тяжело дышит, продолжая прятать взгляд. Арима не хочет, чтобы ему было больно, и неважно, что у Хайсе даже для гуля аномально быстрая регенерация. Хайсе этого не заслуживает. Он достоин чего-то лучшего. Арима проводит одной ладонью по быстро-быстро вздымающейся груди, второй гладит между ягодиц, мягко надавливая и погружая палец в горячее нутро. Хайсе хмурится, вжимаясь в постель, словно пытаясь спрятаться, и слепо елозит щекой по подушке. Его влажные губы подрагивают, глаза полностью закрыты — Арима целует тонкую кожу на шее, чувствуя, как бешено бьётся пульс, и накрывает рукой его вставший член, а Хайсе откликается яро и голодно. Он с шумом выдыхает и привстаёт на пятки, подаваясь вперёд и совершенно бесстыже выгибаясь с громким стоном, который полнит пустоту комнаты, отдаваясь в теле Аримы дрожью. По ладони растекается вязкая и тёплая жидкость, которую он растирает между ягодиц и легко проталкивает два пальца внутрь. Он вводит их до упора, медленно сгибая и ощущая, как плотно сжимает его изнутри. Судорожно хватая ртом воздух, Хайсе мечется по простыне из стороны в сторону, словно пытаясь одновременно сбежать от прикосновений или получить их больше. Он не открывает глаза, и Арима не просит — это сейчас чересчур для обоих. Пальцы выходят с пошло хлюпающим звуком, а Хайсе выдыхает разочарованно, сжимая в руках простыню, и, искоса взглянув на Ариму, отворачивается. — Почему вы так смотрите на меня? — наконец-то выговаривает он в подушку. — Ты красивый. Хайсе прячет лицо в ладонях, а Арима ложится рядом и аккуратно убирает их в стороны. — Не нужно. Хайсе выворачивается из его прикосновений и садится ему на бедра. Арима выдыхает слишком громко, когда член трётся между скользких ягодиц. В звенящей тишине всё кажется слишком громким. Между ними сейчас всё кажется слишком. Лицо Хайсе красное — видно даже в полутьме, как пылают его щеки и уши. Он елозит, смотрит куда-то вниз, пряча глаза под чёлкой, и шепчет: — И вправду, не смотрите на меня, Арима-сан. Пожалуйста. Ариме впервые кажется, что Хайсе просит слишком многого. Хайсе высоко запрокидывает голову и опирается рукой на его колени, опускается на член размеренными толчками, а Арима от неожиданности стискивает его бедро. На коже остаются белые следы от пальцев. Ариме горячо до обжигающего жара, а Хайсе сжимает изнутри до приятной боли. Его тело напряжено — виден весь рельеф мышц, проступающих под кожей, и Арима проводит ладонью по животу, рукам, успокаивая, и не может отвести от него взгляда. Даже если бы мог — не хочет. Его волосы растрёпаны, чёлка прилипла ко лбу, кожа взмокла от пота и смазано блестит в слабом свете, глаза прикрыты, ресницы подрагивают при каждом толчке, а губы двигаются как в замедленной съёмке, беззвучно произнося раз за разом одно и то же имя. Арима не слышит его. Знает — его собственное имя, что Хайсе произносит на каждом жарком выдохе снова и снова, как мантру, как успокоение, как то, что больше всего хочет на свете. Глядя на это, Арима понимает, что значит по-настоящему чего-то хотеть. Упираясь широко разведёнными коленями в кровать, Хайсе опускается плавно и бессознательно просит больше — его рука как-то слишком свободно скользит от шеи по груди и как бы нечаянно задевает сосок, спускается вниз к паху, накрывая ладонь Аримы и сжимая её ещё сильней. Он ощущает, как от каждого его движения Хайсе сдавливает его внутри и крупно дрожит. Ариме кажется, что его слишком мало для Хайсе: недостаточно рук, не хватает прикосновений, не хватает того, что ему так нужно — прямой близости, чтобы понять — вот сейчас, ты нужен, именно тут, для меня. Арима быстро садится, укладывая Хайсе на спину, так неожиданно, что тот судорожно бродит руками по кровати, словно ищет что-то, и ошарашенно смотрит ему в глаза. Вот так неожиданно Хайсе впервые смотрит ему в глаза, и в них застыл дикий страх — Арима неожиданно понимает всё сразу, — что его бросят прямо сейчас. Арима входит в него так резко, что всё, кроме лица Хайсе, уходит в темноту, и на периферии слышится треск простыни, зажатой в его ладонях, и глухой стон, сорвавшийся с губ и умноженный пустотой. Хайсе цепляется за его плечи, как утопающий за спасительный круг: смертельной хваткой до боли в костях. Положив ладонь на живот, Арима гладит влажноватую от пота кожу, поднимаясь выше, и дотрагивается до напряжённого соска, непроизвольно сжимая между пальцев. Хайсе вздрагивает и стонет так пошло и утробно, что у Аримы перехватывает дыхание. Он чувствует его каждой клеточкой тела через жар их прикосновений друг к другу, которые кружат голову подобно вихрю, и понимает его слабости и сомнения, открывшиеся ему как на ладони. Хайсе подаётся ему навстречу бёдрами, выгибаясь так сильно, что кажется, будто бы не боится сломать все кости, и отдаёт себя, не только тело — целиком и полностью без остатка. Хайсе и вправду красивый от и до. На его лице блаженство и полное спокойствие и — ничего больше: ни смущения, ни страха. Ему это не нужно, ведь сейчас он по-настоящему прекрасен — с раскинутыми в стороны руками и широко разведёнными ногами, он такой голый, открытый, хрупкий, готовый разорваться от любого прикосновения и чувствительный — срывается на стон от каждого касания к телу, будто бы его трогают глубоко изнутри. Его ладони бродят по влажной от пота спине Аримы, поднимаются выше, гладят по затылку, и, вплетая пальцы в волосы, Хайсе прижимает его к своей шее. Его жар и запах, которыми Арима дышит, становятся невыносимыми: везде и всюду, никакого воздуха. Арима прикасается губами к коже, нежно прикусывая до красных пятен, которые моментально исчезают, дотрагивается до прикрытых губ, ловя каждый стон, вздох, и последний раз толкается внутрь, срываясь на хриплый стон. Хайсе смотрит ему в глаза так долго, как никогда в жизни, а Арима нежно гладит его по щеке и понимает это как момент полной наготы друг перед другом; как мимолётное понимание от и до; как секундное соприкосновение оголённых душ. А потом всё возвращается обратно. Арима ложится рядом и делает глубокий вздох — горло неприятно саднит, словно кричал он сам, а не Хайсе, а в голове так пусто, что кажется, и мысли он выбросил в пустоту вместе с последним стоном-вздохом. Хайсе поспешно натягивает на себя простыню и сворачивается клубком, а Арима садится на край кровати и, подняв с пола свою рубашку, набрасывает её на плечи. Хайсе за его спиной елозит, а потом цепляется за болтающийся рукав и шепчет едва слышно: — Пожалуйста, не уходите. — В полной тишине ему даже не приходится повторять, чтобы Арима всё расслышал. Хайсе слабо тянет за рубашку ещё раз, и она сползает с плеч Аримы. Хайсе выглядит слишком хрупким, готовым сломаться прямо сейчас в минуту ни от чего и как раз без ничего. Арима ложится рядом и обнимает его за плечи, крепко прижимая к себе, и он утыкается влажным лбом ему в грудь и мягко трётся носом о впадину между ребрами. Быстрое биение его сердца отдаётся в теле лёгкой вибрацией. — Знаете… — Его голос приглушённый, сдавленный, а ещё слегка дрожит. — Это прозвучит глупо, но мне без вас страшно. — Кажется, что он вот-вот заплачет, если продолжит. — А когда я с вами, мне кажется, что я могу больше, чем обычно, но меньше, чем должен. Арима гладит его по растрёпанным волосам и вздрагивающим плечам, прижимая к груди и не давая поднять лицо — Хайсе точно плачет, а он не хочет этого видеть. Он вспоминает вопрос, легко сказанный Номером Двести Сорок почти три года назад, и понимает, что теперь никогда не сможет ответить ему. Хайсе засыпает быстро, уютно уткнувшись в плечо с застывшими на щеках следами от слёз и какой-то из его улыбок на губах.