Спартанские условия

До выпуска из Академии оставался год, когда это случилось. Никто толком даже не понял, когда и как, но важен был результат: Леонард хотел Пашу. Они не пересекались на занятиях, только мельком виделись в коридорах и в столовой во время обеда, но и этого оказалось достаточно, чтобы в один прекрасный день, как раз в столовой, к столику Леонарда и Джима подошел Паша и попросил Маккоя на пару слов. Таких слов Леонарду не говорил еще никто — за всю жизнь его вообще никогда не приглашали на свидание, но теперь случилось именно это. Паша его приглашал, и он был слишком милым и привлекательным, чтобы Леонард отказал. Он не отказал и на второй раз, а на третий и вовсе пригласил сам, потому что его к Паше тянуло неимоверно, словно Чехов был большим магнитом, а Леонард — всего лишь тонкой булавкой, которая ничего не может сделать с этим притяжением. Паша был красив, светел и юн, гораздо моложе самого Леонарда, хотя у них никогда не заходил разговор о возрасте. Маккой не понимал, чем же привлек его, потому что был полной его противоположностью: угрюмый, мрачный и отвратительно зрелый. Он даже сначала думал, что, в общем-то, Паше и не нужен — зачем ему вечно ворчащий врач, который и в отношения-то не верит? Но потом мысль эту отбросил, потому что Паша вправе сам решать, что ему нужно и с кем. На четвертое свидание его тоже позвал Маккой, а дальше все завертелось и закрутилось, и уже было неважно, кто кого зовет, главное — что вместе и надолго. Вопроса секса они, как и вопроса возраста, не касались. Леонарду, на удивление, было хорошо и так: ему нравилось держать Пашу за руку, касаться его волос и целовать красиво очерченные, чуть обветренные губы. Но это не значило, что он Пашу не хотел. Хотел, еще как, до звезд под зажмуренными веками и покалывания в ладонях, когда они сплетали пальцы. Пашу нельзя было не хотеть. Нельзя было не представлять, как тот приоткроет рот, округлив губы и тихо выдохнув, как тот застонет, если прикусить чувствительное местечко под пупком, как тот прогнется, если положить ладони ему на поясницу и слегка надавить. И самая горячая фантазия — откровеннее любой обнаженки — то, как Паша стонет. Именно это отчего-то казалось Леонарду самым порнографическим зрелищем в его жизни. Но на Пашу он не давил и со своими желаниями не лез, искренне стараясь наслаждаться тем, что было между ними. Однако после, кажется, седьмого свидания Паша не выдержал сам: он прижался к Леонарду и жарко прошептал на ухо, что этой ночью не уснет, если они сейчас расстанутся вот так, когда они прощались у корпуса общежития, в котором Маккой делил комнату с Джимом. Маккой усмехнулся только на это заявление. Что он мог ему предложить? Разбудить Джима и выгнать его из комнаты куда подальше, пока они с Пашей будут там развлекаться, а утром на красноречивые взгляды показывать ему средний палец? Он так Паше и сказал. Тот улыбнулся, прижался еще ближе — Леонарда обожгло его теплом — и пообещал, что будет тихо. Подкрепил свое обещание поцелуем, от которого у Леонарда по спине побежали мурашки и приятно потянуло в паху, и Маккою ничего не оставалось, кроме как согласиться и провести его к себе. Джим уже спал, когда они вошли в комнату. Свет горел на двадцати процентах, и в этом полумраке Пашина улыбка Леонарду показалась воистину дьявольской и коварной. Чехов подошел к нему, положил руки на плечи и обнял. — Все в порядке? — шепотом спросил он. — Я могу не торопиться, Лен, честное слово. — А я хочу? — тем же шепотом поинтересовался Леонард в ответ. — Вот именно. Целуясь, они добрались до его кровати. Для двоих она оказалась узкой, но это было ожидаемо, и никого не смутило. Паша заставил Леонарда лечь на нее, а сам сел к нему на колени, втираясь в его тело и вынуждая задохнуться от наслаждения. Леонард за шею притянул Чехова к себе ближе и коснулся его губ, сцеловывая тихие вздохи. Раздевать Пашу было приятно. Леонард уложил его на спину на кровать, расстегнул форменку, огладив руками юное тело. Паша выгнулся, закусил губы, чтобы не застонать в голос. Леонард одобряюще улыбнулся и повел руками ниже, цепляясь пальцами за ремень брюк. Пашу хотелось трогать, и Леонард не отказал себе в этом желании. Провел ладонями еще раз, пальцами коснувшись сосков, чуть царапнул по животу, вызывая у Паши задушенный вздох и легкую улыбку. Леонарду нравилась его реакция. Он поцеловал его в шею, скользнув по горячей коже языком, и Паша почти застонал в голос, но вовремя закрыл себе рот рукой, прикусив пальцы. Леонарда от этого пробило дрожью — это почему-то показалось таким интимным, таким сексуальным, что он только резко выдохнул сквозь зубы и наклонился его поцеловать, убрав руку. Куснул его за губу, оттянув немного, и Паша впился в его спину ногтями, царапая сквозь ткань. Когда Леонард стянул с него китель, Паша снова перевернул их и уселся Леонарду на бедра. Чуть дрожащими руками расстегнул его форменку, тут же снял ее до конца и принялся за ремень. Леонард толкнулся бедрами в его ладони, внутри уже все горело от желания, и Паша, понимающий и безмерно отзывчивый Паша, накрыл его член сквозь брюки, чуть сжимая руку. Леонард закусил губу — шуметь было нельзя, Джим спал совсем рядом, в паре метров от них, и меньше всего Леонард хотел сейчас видеть его удивленный и насмешливый взгляд. Приходилось вести себя тихо, но с Пашей хотелось по-другому, не в спартанских условиях, а нормально — чтобы касаться его и слышать стоны, целовать и чувствовать не подавляемую дрожь под пальцами. Чтобы не скрываться и не сдерживать себя. Но и сейчас было запредельно хорошо. — У меня нет ничего, — прошептал Леонард, и Паша покачал головой. — Ничего и не надо, я готов. Маккой выгнул бровь. — Я, ну, я ждал этого вечера, — тихо произнес Паша, и, погладив его по щеке, Леонард понял, что тот покраснел. Улыбнувшись, Маккой помог Паше избавиться от его брюк и снял свои. На кровати было отвратительно узко для двоих и неудобно, но другого они позволить себе не могли. Они кое-как умостились на боку, Леонард прижал Пашу к себе спиной и пальцами скользнул между его ягодиц, с удивлением и восторгом обнаруживая, что тот действительно подготовился. Он ввинтился внутрь сразу двумя пальцами, заставив Пашу судорожно выдохнуть и двинуть бедрами назад. Паша был таким податливым, таким... готовым для него, Леонарда, что дыхание от этого комом встало где-то в горле. Леонард толкнулся еще пару раз, все-таки сорвав с Пашиных губ нетерпеливый всхлип, и потянулся к тумбочке за презервативом. Паша чуть подвинулся, давая простор действий, но как только Маккой достал заветный квадратик, взял его в свои руки и самостоятельно, повернувшись лицом, раскатал его по члену Леонарда, задержав руку дольше, чем того требовало движение. Леонард закусил губу. Внутри потянуло, наслаждение запульсировало в венах с новой силой, и он толкнулся бедрами в руку, утыкаясь носом Паше в шею. — Давай быстрее, — прошептал Паша и снова повернулся к Леонарду спиной. Сам нащупал его член и, потеревшись об него задницей, направил в себя. Леонард замер, позволяя Паше все делать самому, только гладил его по плечу и шептал успокаивающие слова, пока тот насаживался сильнее и сильнее на его член. Очень хотелось толкнуться дальше, резко и до конца, но Леонард терпел, давая Паше время привыкнуть. И, когда Маккой вошел до конца, Паша повернулся к нему и легко кивнул, разрешая двигаться. И все смешалось, и было уже наплевать на то, проснется Джим или нет, скажет ли он что-то по этому поводу или глубокомысленно промолчит. Сейчас существовало только удовольствие и тепло Пашиного тела под руками, его тихие вздохи и полузадушенные всхлипы, его движения навстречу и то, как он держал Леонарда за руку, сжимая его пальцы своими при каждом толчке. Леонард задвигался быстрее, каждый раз касаясь бедрами Пашиных бедер с тихим шлепком. Видит бог, он старался быть тише и осторожнее, но сдерживаться с Пашей было тяжело. Да и не хотелось совершенно. Они целовались, не обращая внимания на неудобную позу и чуть слышный скрип кровати. Паша жмурился от глубоких толчков, кусался в поцелуе и тихо-тихо, едва слышно стонал, не в силах сдерживаться. Леонарду было хорошо, и он надеялся, что Паше тоже — во всяком случае то, как он дрожал в его руках, позволяло так думать. И то, как Паша подавался ему навстречу, — тоже. Леонарду казалось, что с ни с кем раньше он еще не испытывал такого единения. С Пашей — здесь и сейчас — можно было забыть обо всем и обо всех: о спящем Джиме, о парах рано утром, о вымотавшем его разводе. В голове было пусто, но пустота была приятной, а в теле поселилось удовольствие — настолько хорошо ему было. Обняв Пашу, он накрыл его член ладонью и попытался попасть в такт собственным толчкам, но получалось откровенно плохо. Но Паше и этого хватило. Он выгнулся, насадившись сильнее, прижался к Леонарду ближе и кончил, застонав в голос. Маккой испуганно замер, смотря на Джима, — тот дернулся, но не проснулся. И Паша двинул бедрами еще раз, и еще, — и Леонард кончил следом, зажмурившись и прикусив Пашу за плечо. Подняться пришлось, хоть и с усилием. Паша разомлел, смотря на Леонарда и улыбаясь. Он выглядел счастливым и довольным, и Леонард не удержался — поцеловал, погладив его по щеке. — Я сейчас принесу салфетки, — шепотом сказал Леонард, — и нам надо будет одеться. И можно будет спать спокойно. Паша кивнул. Леонард вернулся через несколько минут, вытер Пашу, помог ему подняться, и они улеглись обратно, сменив простынь и выключив свет. Как Джим не проснулся — непонятно, хотя они и старались не шуметь, но утром Леонард проснулся от громкого смеха Кирка. — Ты можешь быть потише с утра пораньше? — тихо попросил он его, укрывая Пашу и поднимаясь с кровати. — Вас ночью обстоятельство времени не особо смущало, — намекнул ему Джим. Леонард посмотрел на него с подозрением. — Ты все слышал? — Не специально, — Кирк хохотнул и хлопнул Маккоя по плечу. — Не переживай, я потом быстро уснул обратно. — Приятная новость, но так себе, — заметил Леонард. Джим рассмеялся и ушел в ванную. Из-под одеяла, которым Паша успел накрыться с головой, тоже раздался смех. — Я отсюда не вылезу, — сдавленно проговорил он. — Стыдно очень. Леонард улыбнулся и, стянув с него одеяло до груди, пригладил спутанные кудряшки. — Не переживай. Я Джима и не в таких состояниях видел. Он не со зла. Паша покачал головой, и Леонард поцеловал его, касаясь его улыбки губами. — Может, мне сразу выйти? — раздался голос Джима. Паша рассмеялся, Леонард закатил глаза. — Твою мать, Джим, — простонал он. Кирк рассмеялся. — Молчу-молчу, — проговорил тот и снова скрылся в ванной. Леонард потер лоб рукой и встал. Джим его, конечно, взбесил, но видеть, как Паша улыбается, тоже было безмерно приятно. Он взглянул на Пашу, снова скрывшегося под одеялом, и на душе стало спокойно. — Кофе будешь? — спросил он у Паши. Тот кивнул. По дороге на кухню Леонард подумал, что такие спартанские ночи, конечно, не в его стиле, но если по утрам Паша будет ему улыбаться, то он согласен на тысячу подначек от Джима.