u'r my sun

      Выходя из кабинета, Инсон сразу цепляется взглядом за уснувшего на небольшой скамейке Хиджуна. Конечно, прошло уже полтора часа, но как он вообще смог уснуть тут? Чон сам пытался так сделать после поступления, но скамья эта кажется удобной лишь для обладателей больших мясистых задниц (коими ни Инсон, ни Хиджун не являются), установленная сзади батарея в тёплое время года неприятно обжигает поясницу, а низкий подоконник упирается в лопатки, так ещё и голову некуда прислонить. Младший либо не человек, либо окончательно задолбался, потому что сидит он именно так. Ещё и голову назад откинул. При взгляде на отлично выпирающий кадык Инсон невольно сглатывает и как можно осторожнее трясёт его за плечо. Тот не реагирует, лишь хмурится во сне и невольно перекладывает голову на левое плечо. Студент не хочет прибегать к силе и как-либо мучить подростка. Хочется сделать нечто другое.       Он осторожно подцепляет кончик широкого пластыря на ключице и тянет его вверх, пока не снимая совсем. Любуется родимым пятном, рассматривая его как можно ближе, но всё равно что-либо разобрать сложно, потому что Хиджун явно замазывал метку толстым слоем убойного тонального крема, часть которого осталась на липкой поверхности пластыря. Инсон мысленно ругает себя за любопытство и самой подушечкой пальца осторожно стирает косметику. Еле успевает рассмотреть округлое, зато размашистое «정"(«Чон», если кто не знает), как ощущает сильную хватку на своём запястье. Младший смотрит пронзительно, и студент невольно ёжится под тяжёлым взглядом. Тому явно неприятно от одной мысли о том, что кто-то увидит его метку. И сейчас он действительно сильно сжимает чужую руку, хмурится и губы поджимает почти обиженно. Инсон сразу отшатывается и густо краснеет, потому что стыдно, неловко, потому что кончики пальцев горят от прикосновений к чужой ключице.       — С возвращением, хён. — голос подростка звучит совсем холодно и чуть ли не режет слух, заставляя вновь неловко поёжиться. — Куда мы там собирались?       Инсон прикусывает губу и кивком головы просит Хиджуна идти за собой. Тот послушно поднимается со скамейки, потягивается сладко, до лёгкого хруста, будто и не на скамейке спал, а мягкой-мягкой кровати, и идёт следом. Вопрос приходится повторить.       — Ну, сейчас зайдём в магазин, поесть купим, а потом дома у меня посидим, пока ты не поймёшь, что тебе пора домой идти.       Младший открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же захлопывает его. Стоит ли оставлять все разговоры до прихода домой к хёну? Конечно, путь в тишине может быть неловким, но они, по сути, не особо знакомы друг с другом. Посидели в том клубе, немного пообщались, пошутили над Чжихуном, который весь вечер не сводил взгляда со своего драгоценного Сынджуна. После не виделись в течение двух недель, только вот сейчас встретились. Они не знают друг о друге ничего, и из-за этого становится неловко до такой степени, что у Хиджуна горло пересыхает. Но он выходит из универа с Инсоном, молча идёт с ним в магазин, тащит корзинку, в которую тот закладывает продукты, заталкивает всё в рюкзак. До небольшой квартирки добираются тоже в тишине, точно так же проходят внутрь. Неловкость ощущается уже на физическом уровне, воздух будто плотнее становится, и Инсон вздыхает тихо.       — Иди в комнату, по коридору первая дверь справа. Я пока приготовлю поесть, а ты выбери диск, чтобы мы хотя бы знали, что смотреть. Там стол компьютерный, первый ящик, если сверху смотреть.       Хиджун честно хочет что-то ответить, но на деле лишь передаёт старшему забитый едой рюкзак и уходит в указанном направлении. Чуть растерянно осматривает маленькую комнатку, стены которой обвешаны плакатами и какими-то исписанными листами. Некоторые из них выглядят довольно аккуратно, при взгляде на другие же кажется, что они комкались по несколько раз и лишь потом подвергались жесточайшей пытке в виде попытки привести их в норму. Парень медленно подходит к стене и вчитывается. Неужели хён пишет тексты для песен? И все они наполнены безмерной тоской, отчётливо чувствуется усталость, и у Хиджуна сердце будто оказывается сдавлено сильной рукой. Он качает головой и невольно отшатывается, опускаясь на колени перед компьютерным столом и роясь в ящике с дисками. Не стоит сильно лезть в чужую жизнь, без разрешения старшего читать его тексты. Сам даст, если посчитает нужным. Может даже принесёт на одну из репетиций, чтобы они исполнили песню его авторства.       На кухне вскипает чайник. О слышит, как Инсон возится с рамёном, достаёт посуду, высыпает закуски; звукоизоляция в квартире ни к чёрту. Фильм почему-то выбрать трудно. Несмотря на то, что коллекция хёна довольно большая, есть, где размахнуться, младший как-то теряется и вытягивает первый попавшийся диск, даже не глядя на название фильма и кидая коробочку на стоящую позади кровать. Он вдруг думает о том, а не вытянул ли что-нибудь из жанра 18+, а то и 21+, но потом мотает головой. Почему-то не получается даже думать о том, что этот хён смотрит что-то подобное. При взгляде на него создаётся представление человека, который в любой момент отправится скакать по полю и жрать красивые цветочки, чтобы после этого убежать в хор лесных зверьков и распевать песни диснея.       — Ты выбрал? — хён заходит в комнату с подносом в руках; видимо, ему было лень в несколько подходов приносить еду в комнату, поэтому он сразу свалил коробочки с рамёном и кучу тарелок с закусками в одно место. Умно, не поспоришь. — На кровати ешь осторожно, не усри мне всё, иначе сам будешь отстирывать. Останешься у меня в рабстве на долгие годы.       Хиджун смотрит на коварный оскал Инсона и сам улыбается, даже не зная, чему именно. Тёплой ли обстановке, запаху ли заваренного рамёна, а может вообще шансу прогулять школу у человека, с которым нужно познакомиться поближе, потому что в будущем ещё играть с ним в одной группе. Младший кивает, хватает с уже стоящего на столе подноса коробку с рамёном и с ногами забирается на кровать. Старший включает фильм, немного повозившись с видео проигрывателем, но вскоре уже сидит рядом с Хиджуном и с шумом втягивает в себя лапшу. Подросток смотрит на то, как Чон чуть приоткрывает рот и жадно глотает воздух, потому что уж слишком острым оказывается рамён, и смеётся тихо. Сам он ест спокойно и наслаждается лёгким жжением на губах и языке, обмакивая чипсы в острый бульон, ловит на себе чуть удивлённый взгляд и пожимает плечами.       — Сам попробуй. Я так с детства делаю, мне нравится. — О молчит какое-то время, смотрит прямо в глаза Инсону, но всё-таки вздыхает, легко берёт его пальцами за подбородок и поворачивает его голову к экрану телевизора. — Смотрит фильм, хён. Я так старался, выбирал. Неужели я интереснее второй части «Пункта назначения»?       — Ты красивый.       Хиджун думает, что лучше бы хён начал причитать, что подростки сейчас какие-то странные, вкусы у них тоже странные, и вообще он уже слишком стар (парнишка знает, что многие в шутку так говорят рядом с младшими) для чего-то такого. Но нет. Этот чёртов Чон Инсон смотрит на него пристально, будто пытаясь пробраться своим взглядом до самых потаённых участков хиджуновской души, и от этого в дрожь бросает. Младший что-то тихо бубнит и даже не думает о том, чтобы выдать привычное «Я знаю». Лишь отворачивается к экрану, где кучка молодых людей смеётся над своей подругой, так сильно паникующей, и старательно делает вид, что происходящее в фильме и коробка с рамёном его интересуют сильнее. Инсон понимает, что сморозил глупость, и затыкается, чтобы не смущать младшего сильнее.       Атмосфера приходит в норму только к середине фильма. Парни обмениваются поначалу вялыми шутками, но вскоре уже расходятся так, что школьник утыкается лбом в покрывало чужой кровати и хохочет, как безумный, стараясь спрятать слёзы, предательски выступившие в уголках глаз из-за слишком сильного смеха. Где-то под боком уже почти хрюкает Инсон, разомлевший после количества съеденной еды и сражённый наповал мордами, которые в какой-то момент начал строить тонсэн.       — Пародия на Чжихуна была классной. Ты как вообще додумался? — чуть ли не стонет Чон, переворачиваясь на спину и пытаясь отдышаться.       — Это было легко. Ты же сам знаешь: хочешь показать, как ведёт себя хён, — выражай безмерную любовь к Сынджун-хёну. Он же только этим и занимается. — Хиджун улыбается так светло и тепло, так широко, что на душе у Инсона вдруг становится чертовски хорошо. Ему даже кажется, что он невольно дыхание задерживает, но точно сказать не получается; все мысли сосредоточены на вот этом мальчишке, который сейчас с чистой совестью отправляет себе в рот горсть мармеладных конфет, запивая всё это уже успевшим согреться лимонадом. — Хён, я могу…       — Почему ты прячешь свою метку? — перебивает старший. Впрочем, он тут же жалеет об этом, стоит лишь взглянуть на то, как почти болезненно морщится О. Будто его ударили. Хочется забрать свои слова назад, не спрашивать об этом, но уже поздно.       — Я не так забочусь о наличии соулмейта. Мне, если честно, плевать. По крайней мере, сейчас, потому что мне нужно думать об учёбе. Я не в выпускном классе, но уже сейчас нужно думать о том, что я буду делать дальше, уже сейчас стоит начинать готовиться к экзаменам. Тем более, у меня метка появилась в начале учебного года. Неужели мой соулмейт только-только пошёл в школу? Мне почему-то очень не хочется думать об этом. Неужели ребёнок? Да я бы согласился на мужика лет тридцати, но что мне делать с ребёнком? Я сам ещё не особо взрослый и порой веду себя так, будто мне семь, а не почти восемнадцать. Не хочется мне о соулмейте своём думать, понимаешь?       Инсон понимает. Он кивает слабо и треплет младшего по волосам, притягивая его к себе; складывается такое ощущение, будто Хиджуну реально трудно говорить обо всём этом.       — Что ты спросить хотел? — всё-таки произносит Чон, наблюдая за тем, как О усаживается нормально.       — Я могу остаться у тебя на ночь? Сказал родителям, что останусь у Чжихун-хёна, а к нему Сынджун приехал.       — Оставайся, конечно.