***
Вопреки всем законам логики, Антон снова поступил в своём характере. Там, где большинство отступится, выслушав, как их ни во что не ставит человек, которого они считали товарищем, другом, мнение которого им было небезразлично, присутствие которого в своей жизни они очень ценили, Антон наоборот приложит больше сил. Вода камень точит. Шастун поставил себе цель во что бы то ни стало доказать Арсению, что его критерии дружбы — полная херня и он в лёгкую станет его другом. Так что мужчина очень удивился, когда на следующий день Антон первым подошёл к нему и заговорил, будто это не они вчера затронули глубоко личную тему; будто это не они вчера предусмотрительно держались подальше друг от друга, чтобы не спровоцировать ещё больший конфликт; будто это не они, вымещая взаимную злость, камня на камне не оставили от декораций для шокеров. Арсений не знал, что заставило парня первым поднять белый флаг и предложить мир, но он был ему безмерно благодарен. Он знал, что рано или поздно ему пришлось бы попросить прощения у него за своё поведение, но от мыслей, как Шастун может предположительно повести себя, становилось неуютно. Проигнорирует ли его, пошлёт или высмеет — в любом из исходов Арсений чувствовал бы себя втоптанным в грязь, так что собраться с силами и сделать шаг первым было как никогда сложно. Зрелый поступок Антона вызвал уважение и желание немедленно извиниться. Если уж Антон не стал держать обиду, что на памяти Арсения происходило впервые, то и ему не пристало держать оборону, тем самым усугубляя конфликт.***
Понять-то, что Арсений не приемлет прикосновения, Антон понял. Он не понимал только, как тогда расположить к себе мужчину, не используя физический контакт — свой главный козырь, который обеспечивал восемьдесят процентов успеха при общении с людьми. Так что он решил понаблюдать, как себя с ним ведёт Серёжа, которого Арсений полноправно считал своим другом, при этом оставив пока только один вариант взаимодействия с ним — разговор. Антон не замечал за собой, чтобы он имел привычку навязывать своё мнение, но всё же решил также придержать пока при себе любые незначительные советы. Сначала осекать себя, когда рука тянулась к предплечью Попова, чтобы чуть сжать или чтобы просто похлопать, было трудно, потому что это то, что всю жизнь он делал на уровне инстинктов, но следящий за распускающимися конечностями коллеги взгляд Арсения хорошо помогал тренировать себя. Так Антон невольно отмечал, насколько всё-таки он был тактильным человеком. Удивило то, что тактильным был и Серёжа. Он постоянно касался Арсения, и тот отвечал на его прикосновения взглядами, улыбками, ответными прикосновениями. Антон в мыслях возмущался, что это несправедливо. Когда Матвиенко каким-то образом прикасался к нему, Арсений воспринимал это как нечто, само собой разумеющееся, когда же это делал Антон — у него было такое лицо, как будто что-то вылетело из горящей помойки и попало ему на руку. Шастун негодовал, психовал, матерился, но продолжал наблюдать, чтобы в итоге заметить, в чём было отличие. Прикосновения Серёжи были невесомыми, точечными. Антон от души хлопнет по спине, чтобы обратить на себя внимание — Серёжа деликатно постучит двумя пальцами по плечу, хотя с его-то ростом это ему надо бить по спине, чтобы обратить на себя внимание. Антон, чтобы усесться в салоне машины, молча растолкает своим задом всех, кто сидит в радиусе метра — Серёжа тактично попросит подвинуться и с первого раза удобно усядется. Антон от сумасшедшей шутки вцепится в Арсения как в мачту на качающемся на волнах корабле — Серёжа лишь от души рассмеётся, легонько стукнув его кулаком в плечо, потому что «зараза, чего так смешно шутишь». Свои промахи Антон учёл и, отучив Арсения от своих «варварских» хватаний, стал понемногу разбавлять разговоры приемлемыми для мужчины прикосновениями: при встрече только пожать руку, а не набрасываться с медвежьими объятиями; чтобы обратить на себя внимание при разговоре, мягко постучать пальцами по предплечью; только во время совместных импровизаций всё оставалось по-прежнему, но здесь они оба понимали, что без постоянных взаимодействий игра будет выглядеть невзрачно.***
Как там говорится? «Я могу признать многие свои ошибки, но признаться маме, что мне холодно, когда она говорила надеть шапку, — выше моих сил». Так же и Арсений. Только он не мог признать, что всё-таки хотел, чтобы Антон как раньше вторгался в его личное пространство. Тогда, помимо уважения и желания извиниться, он испытал кое-что ещё, но осознал это далеко не сразу. Мужчину поразил тот факт, что самый упёртый человек из всех, кого он знал, настолько дорожил их общением, что против обычая сразу отпустил ситуацию, будто она его ни капли не задела. И когда Попов извинился, тот ни секунды не раздумывал перед тем, как принять его извинения. Но эти события не прошли бесследно. Арсений чувствовал, что с того момента их общение как-то неуловимо изменилось. Что примечательно, менялось определённо в лучшую сторону. Симпатия к парню, которую Арсению когда-то удалось подавить в зародыше, за это время восстала, сильнее и крепче прежней, и незаметно переросла во влюблённость. И, к сожалению для него, Антон теперь с уважением относился к его личным границам, а он не мог сказать ему, что былой стиль его телесного общения с объятиями на грани захвата сейчас был более предпочтителен. Арсению мерещились во взглядах Шастуна, словах, действиях взаимные чувства, и от этого он медленно сходил с ума. Головой он понимал, что они только друзья и ничего другого меж ними быть не может — ни любви, ни вражды — оставалось только дождаться того момента, когда эта суть дойдёт до сердца. Попов смирился. Антон так перекроил своё поведение в угоду ему, чтобы стать его другом, и он думал, что будет неблагодарной сволочью, которая не оценила нелёгкий труд парня, если всё это похерит своими ненужными чувствами. Антон был другом Арсения. И всё равно, что Арс не мог быть с ним так, как ему хотелось. Не мог просыпаться с ним по утрам, не мог зарываться рукой в его волосы, не мог сказать, как сильно влюблён, не мог обнять, когда захочется, а не только на сцене, не мог поцеловать. Но он мог подарить ему искреннюю улыбку и получить такую же в ответ. Потому что они были друзьями. И сердце совсем не болело.***
Изначально, когда Антон ставил перед собой цель доказать Арсу, что он может стать его другом, он думал, что втереться к нему в доверие и заполучить его расположение не составит труда. Всего-то стоит изобразить из себя идеал друга Попова — и дело в шляпе. Но постепенно, узнавая Арсения и в ответ открываясь ему, он втянулся. Арсений стал чем-то большим, чем друг с работы. Возможно даже, он стал настоящим другом. Таким, о котором в один из вечеров ему рассказывал сам Арсений. Антон видел смысл в том, чтобы только по-настоящему дорогих людей причислять к категории друзей, от чего расстроился, ведь в его окружении таких людей было очень мало. Разговоры до поздней ночи на любые темы, от самых серьёзных до откровенно бредовых, чтобы вывести друг друга на ржач; жаркие споры, от которых потом ещё долго кипел мозг; общие шутки, которые порой было тяжело объяснить остальным ребятам, потому что они были настолько их, что любые объяснения казались бесполезными; кафешки, магазины, шоурумы, бары, в которых они побывали вдвоём и потом клятвенно заявляли друг другу, что «в следующий раз надо позвать с нами остальных», но почему-то не звали — всё это было тем, без чего Антон больше не представлял свою жизнь. Позже с красными щеками он смог признаться себе, что вообще-то он не представлял свою жизнь без Арсения. Без его доброго, порой кажущегося отчего-то наивным взгляда; без живой улыбки, которую на его лице можно наблюдать только три секунды, пока мужчина не прикроет её обеими руками; и, конечно же, без его настолько тонких, что плоских, шуток, от которых потом всем ещё надо время, чтобы прийти в себя, смахнуть выступившие слёзы и спросить у мироздания: «Откуда это в нём?». Тяжело осознавать, что ты впервые питаешь к своему другу — к мужчине — далеко не дружеские чувства. Но тяжелее было бы просто замуровать эти чувства внутри и медленно травить себя. Так что Антон признался в первую очередь себе, и стало как-то легче жить. Ровно до тех пор, пока не появилось желание взаимности. Вот тут Шастун уже готов был на стену лезть.***
Как вообще можно признаться своему другу, что ты влюблён в него? Как люди это делают? Как вообще могут в какой-то момент проснуться чувства к другу? Ты же уже знаешь о нём всё. Как и он о тебе. И вы оба уверены, что в вас этого нет и быть не должно, но оно есть, где-то под рёбрами, то тепло согревая нутро, то обжигая так, что боль становится невыносимой. Как людям хватает духу рискнуть всем? Либо всё — счастливые отношения с дорогим человеком, либо ничего — ни любимого, ни друга. Многих останавливает перспектива потерять больше, чем обрести, но Антон где-то на подсознательном уровне чувствовал, что обрести он, может, и не обретёт, но точно ничего не потеряет. Рядом с Арсением он чувствовал уверенность в завтрашнем дне. На Землю может упасть метеорит, реки выйдут из берегов, машины поработят человечество, но Арсений останется собой. Весёлым, интересным, часто раздражительным, иногда молчаливым, но всегда таким родным. Другими словами — стоило хотя бы попытаться. «Говорите сейчас или молчите до конца своих дней».***
Они проводили вечер в одном из тех баров, который нравился им обоим и куда они уже полгода хотели позвать Диму с Серёжей, да всё никак. И им было хорошо, уютно; как бывает, когда ты со своим человеком. Как бы сильно Антон ни был уверен в своих словах и чувствах, но принять на грудь для храбрости перед признанием не мешало. Ни ему, ни Арсению. Когда у мужчины уже начали мутнеть глаза от выпитого алкоголя, Антон подумал, что время пришло. Пока Попов ещё в своём уме, но уже с притуплённым мироощущением. Надо было подстраховаться, вдруг тому не понравится признание Антона и он захочет силой затолкать его обратно, у парня хотя бы будет возможность сбежать. Конечно, он был уверен, что Арсений никогда так не поступил бы, но иррациональное желание обезопасить себя не исчезало. Наверное, потому что он впервые признавался в чувствах не девушке, а мужчине. — Арс, покурим? — в какой-то момент предложил Антон. Он знал, что Арсений не курил, но если он выпивал и была возможность, то мог выкурить пару сигарет. — Мы же в баре. Можем прямо тут, — резонно заметил тот. — Давай лучше на улицу. Арсений пожал плечами и встал вслед за Антоном. На дворе был уже октябрь, но осень только сейчас вступала в свои права. Вечером в одной толстовке было уже холодно, но пока терпимо. Они забрались в тёмный переулок возле чёрного входа, который освещался только тусклой лампой над дверью. Кроме них, здесь никого не было, хотя местечко злачное, так что Шастун счёл это хорошим знаком. Стоя возле стены, прямо под источником освещения, Антон достал пачку сигарет, взяв себе одну и угостив друга. Они вертели сигареты в своих руках и так и сяк, не спеша прикуривать, будто сейчас было не до этого, будто было дело поважнее и отвлекаться даже на перекур нельзя. Не шли никакие слова, и в голове не было хоть одной мало-мальски годной для разговора темы, так что какое-то время они стояли в тишине, ощущения от которой впервые были не самыми приятными, будто невидимая рука водила кубиком льда по затылку. Антон знал, что он не мог собраться с мыслями, потому что волновался, Арсению же передалось его настроение, и его охватила тревога от неосознанного предвкушения. Наконец, Попов не выдержал напряжения и забрал зажигалку из рук Антона, чтобы прикурить сигарету и занять чем-то рот, если словами не получалось. — Дай и мне, — подал голос парень, когда Арс сделал первую затяжку, из-за чего от кончика сигареты вверх стремительно прошлась красная искра. Не вынимая фильтра изо рта, он выпустил дым и протянул зажигалку обратно хозяину, на что Антон лишь покачал головой, без слов говоря, что он не это имел в виду, и, поманив его пальцем, попросил приблизиться. Когда Арсений сделал пару шагов вперёд, оказавшись в его личном пространстве, Антон осторожно положил руку ему на плечо, аккурат в том месте, где оно переходит в шею, и потянул на себя. Тот поддался. Сердце бешено колотилось в груди. Шастун больше не слышал музыки из бара и рёва проезжающих вдали машин; и не видел ничего, кроме двух сигарет перед глазами, что соприкоснулись самыми кончиками, будучи зажатыми в это время между губами. Почти поцелуй. Огонёк с одной сигареты медленно переходил на другую, когда парень делал короткие затяжки, и Попов не до конца осознавал, что сейчас происходило. Он во все глаза смотрел на Антона, который не решался поднять взгляд. Наконец, подкурив сигарету, парень отстранился, но полностью ему этого сделать не дала рука Арсения, которая всё это время оставалась вытянутой, протягивая зажигалку, в какой-то момент его пальцы сами собой схватили парня за толстовку. Это заставило Антона всё же поднять взгляд на застывшее лицо друга. — Это… — тихо отозвался мужчина, убирая сигарету изо рта и всматриваясь в уже знакомые зелёные глаза, которые сейчас лихорадочно блестели и, как ему казалось, выражали невиданное ранее чувство, согревающее лучше любой одежды, горячего чая и алкоголя. Антон ожидал от него продолжение мысли, какой-то реакции, но тот молчал. Ни секунды на раздумия. Выпустив тлеющую сигарету на асфальт и предусмотрительно забрав сигарету Антона, Арсений крепко прижался к его губам, обняв свободной рукой за шею. Несколько секунд растянулись на несколько часов. Необычайная лёгкость со вкусом алкоголя и табака давала свободу чувствам и действиям. Хотелось всего и сразу. Хотелось обнять крепче, хотелось прижаться ближе, хотелось укусить, облизнуть, хотелось ощутить грубость щетины, но мягкость кожи. Хотелось забыться в этом моменте, но не вовремя возникла отрезвляющая мысль, что пора бы отстраниться, ведь он ни в чём не был уверен, ни в своих действиях, ни в чувствах Антона, ни в его положительной реакции. Единственное, что не вызывало сомнений, — это ощущения Попова. Происходящее сейчас — лучшее, что с ним случалось за последнее время. Подавшись назад, чтобы разорвать прикосновение губ, Арсений не ожидал, что Антон последует за ним, стараясь не только сохранить поцелуй, но и углубить его. Тот приоткрыл рот, впустив чужой язык, и начался второй раунд. Шастун не мог описать свои чувства от поцелуя с мужчиной, с Арсением, но он мог сказать, что это определённо было странно. Было странно все эти месяцы не ощущать эти мягкие и горячие губы на своих. — Мы пьяные, — шёпотом сказал Попов, подразумевая то, что они должны были быть пьяными в данный момент, но сам он трезв как стёклышко. Доза алкоголя была не такой значительной и быстро выветрилась. — Что? — спросил Антон, не понимая не то что суть высказывания, а даже значения слов. — Мы пожалеем об этом, — для себя Арсений уже решил, что пожалеет об этом, только если парень потом захочет сделать вид, будто ничего не было. — Я уже жалею, — слова Шаста заставили мужчину отстраниться, не скрывая уязвлённого выражения лица. Вдоволь бессовестно налюбовавшись ошарашенным видом Арсения, Антон притянул его обратно, чтобы ещё раз поцеловать, а потом объясниться: — Жалею, что не сделал этого раньше. — Дурак, — прокомментировал Попов, когда пропало желание придушить парня, и на губах против воли появилась слабая улыбка. — Почему? — Потому что, судя по всему, я уже как два месяца мог в своё удовольствие целовать любимого человека, вместо того чтобы мучиться сомнениями. — Ладно, допустим. Я тебя прощаю, — деловито сообщил Арсений, от чего рот Антона приоткрылся в растерянной улыбке, а брови взметнулись вверх от удивления, образовав идеальные дуги. — Позволь спросить, за что? — За то, что сказал, что жалеешь. Ты это специально сделал, — Шастун только улыбнулся. Совсем как пакостник, шалость которого раскрыли и который совершенно не раскаивался в содеянном. — Вообще я хотел узнать, почему ты не сделал этого раньше? В чём сомневался? — Что мы всё обо мне да обо мне, — миролюбиво заметил Антон, — ты-то чё? — А что я? Я у тебя во френдзоне был. — И как ты там оказался, скажи на милость? Не помню, чтобы определял тебя туда. — Я сам себя туда определил, — заметив на себе красноречивый взгляд Антона, Попов быстро стушевался и пробурчал себе под нос: — Это давняя история, забудь. Но парень наоборот весьма заинтересовался. — Насколько давняя? — Почти год?.. — Охренеть! Я тебе нравлюсь почти год, и ты всё это время молчал? — поражённо воскликнул парень. На лице не отражалось ничего, кроме удивления, но внутри он испытывал робкую радость. Арсений незаметно вжал голову в плечи и отвёл пристыженный взгляд, осознавая, что он действительно не подумал и слишком быстро сдался, а ведь стоило только присмотреться повнимательнее… — Ты тоже два месяца молчал, — лучшая защита — это нападение. — Пытался выйти из френдзоны, — беззлобно процедил Шастун, а в следующее мгновение почувствовал, как его руки коснулись похолодевшие от долгого пребывания на улице пальцы мужчины. Не переплетая пока пальцы, Антон мягко обхватил его ладонь, чтобы согреть их своим теплом. — Ну, раз теперь я знаю, и ты знаешь, — с хитрым блеском в глазах начал Арс, после этого на пару секунд с намёком сложив губы трубочкой, от чего взгляд Антона заинтересованно метнулся к нижней части его лица. Отметив необходимую реакцию, Попов продолжил, — что мы оба не во френдзоне, то… Антон понимающе усмехнулся и прервал Арсения на полуслове, подозревая, что именно этого он и добивался. Короткий чмок в вытянутые губы быстро перерос в долгий и чувственный поцелуй. Они не были друзьями. Они были влюблены.