Щёлка

— Что с тобой, Покко? Порко дёрнулся, тряхнул головой, и стенка, к которой он жарко прижимал Пик, обрела цвет и твёрдость. Он опёрся рукой под полкой с полным собранием энциклопедии, другой отпустил бедро Пик и утёр мокрое лицо. — А? Я в норме. Пик глянула из-за занавеси волос, быстро натянула бельё, отряхнула юбку, и без внезапных приключений измятую, и сказала: — Ты как будто не здесь. — Потом добавила, присев и затягивая потуже шнурки: — Это поначалу бывает. Научишься контролировать со временем. Да уж хотелось бы, подумал Порко. Не то чтобы это сильно мешало жить, но чувство было не из приятных, будто кто-то помимо него самого внезапно завладевал сознанием и подкидывал память о событиях, которых с ним никогда не происходило. Чужая память, чужие чувства, а сила теперь его, Порко Гальярда, и ради этого стоило чуть-чуть потерпеть. Все воины в один голос твердили, что новоприобретённая сила непременно выкидывает какой-нибудь побочный эффект: странные ощущения, тоска по местам, где не был, желание почувствовать вкус, которого никогда не было во рту, коснуться людей, с которыми ничто не связывает. Желания человека, которого больше нет. Чувствовала ли Имир то же самое, после того, как съела Марселя? Марсель обожал грибной суп, так сильно, что Порко всегда отдавал ему свою порцию — хотела ли убившая его Имир грибного супа? Потому что память она наверняка получила полную. Во всяком случае, когда пришло её время вернуть украденное армии Марли, Порко мог поклясться на чём угодно — она узнала его! Он изменился: из мальчика стал молодым мужчиной, но она узнала его, брата того, кто, пусть против воли, подарил ей вторую жизнь. Узнала, потому что Марсель всё ещё жил в ней. А она теперь жила в Порко. У этой девушки был вздорный характер, и она проявляла его даже теперь, когда от неё самой не осталось даже праха. Она прорывалась воспоминаниями, внезапными приступами, и Порко будто бы отключался на секунду или на две, а когда приходил в себя, пытался собрать обрывки этих воспоминаний. Она была ему никто. Он не знал её при жизни и предпочёл бы, чтобы её вообще никогда не существовало, а Марсель вернулся бы домой, и Порко смог бы — хоть раз, как он ждал этого все эти годы! — обнять его. С Марселем посланники вернулись бы куда раньше, если Порко и был стопроцентно в чём-то уверен, то именно в этом. Марсель что-нибудь придумал бы, нашел способ и разработал план, как не торчать годами на этом проклятом острове. Но Марселя не стало, а Райнер Браун, от скудоумия рьяно пытавшийся ему подражать, оказался ни на что не способен. Порко видел его в воспоминаниях Имир мельком, где-то на периферии сознания, и одна его рожа за долю секунды успевала порядком выбесить. Улыбки, усмешки, покровительственность старшего брата. Порко видел, как он похлопывает других кадетов по плечу с видом доброжелательного понимания, и хотелось орать: дебилы, разуйте глаза, это самый никчёмный из нас, он ни хера не может, выезжает на патриотических сочинениях, пните его кто-нибудь под жопу коленом! Но Райнер всем нравился. Всем, кроме Имир, и только это кое-как утешало: она была нормальной девчонкой, разглядела за улыбками поганую слабую суть. Чуть позже Порко смог разобрать причину этой неприязни и ржал так, что выхлебал потом целый графин воды, саднило горло. Райнер запал на одну маленькую блондинку — Имир считала, что у неё на эту блондинку больше прав. А блондинка была хороша. Ярчайшее воспоминание настигло Порко, как назло, в самый неподходящий момент, перед командиром Магатом. Всего каких-нибудь, как сказал потом Зик, пять секунд, а эффект, как титан — колоссальный! Зато для Порко всё встало на свои места: ни Имир, ни Райнер дружеских чувств к блондинке — он никак не мог выловить из слитного потока имен и лиц её имя — не испытывали, зато испытывали вполне понятные другие. Только Райнеру — так ему и надо, хоть что-то порадовало Порко во всей этой лихорадке приобрётенной силы — не обломилось, а Имир… Порко не увидел это, нет, не как на картинке, это было бы ещё ничего, он в этом поучаствовал! Он почувствовал тело так же, как чувствовал тело Пик, когда она, дрожащая и горячая, прижималась к нему всей грудью. Он почувствовал дыхание на своей шее, гладкую кожу живота и натёртые тёмные полосы на плечах и бедрах, от ремней, которые носили парадизские солдаты, чтобы летать и сражаться с титанами, услышал дыхание, частое и неглубокое, ощутил, как его пальцы входят во влажное — и вскрикнул! Командир Магат спросил с рыком: — Что с тобой, воин? Порко тряхнул головой, щёки загорелись и закололо скулы, и не знал, что ответить, кроме: — Виноват, командир! Пик тогда хохотала так, что чуть чаем не захлебнулась, когда вспомнила этот эпизод вечером. Всё расспрашивала, правда с девушкой? О-о, Покко, я прямо ревную. И хохотала опять. Порко чувствовал себя неуютно. Пик единственная его женщина, и он не планировал в жизни других, а тут было полное ощущение, что это он сам, он, а не девушка Имир, был с той безымянной блондинкой. Но потом, через несколько дней, когда Порко уже засыпал, и мысли поэтому были путанные и расслабленные, он злорадно подумал, что ему даже через океан обломилось больше, чем Райнеру Брауну на расстоянии вытянутой руки. Это было две недели назад, и воспоминания с тех пор стали упорядоченнее, чем были. Они уже не выпрыгивали внезапно и не ошарашивали Порко до крика, но всё ещё порой туманили разум. Были весёлые, и у Порко тогда становилось хорошо на душе, были и грустные, и настроение у него портилось, хотя в его настоящей, реальной жизни, всё было в порядке и даже лучше, ведь он теперь не просто солдат-элдиец в армии Марли, а воин! Люди, люди, бесконечные люди, столько людей, а ведь они ей не нравились. Имир держалась ото всех поодаль, и ещё поэтому была симпатична Порко. Он не злился на неё так, как, может быть, должен был. Она убила Марселя, и годы, назначенные ему, забрала себе. Убила Марселя, его любимого старшего брата, лучшего из людей! И всё же… Ни по каким законам нельзя судить того, кто не сознаёт сам себя. Сознание Имир плавало в алом мареве неистребимой жажды, жажды человеческой крови. В нескончаемом беспрерывном мучении, от которого нет облегчения, а об избавлении можно только мечтать, если бы в том состоянии она способна была мечтать. Она убила Марселя по велению непреодолимого инстинкта, и случайно вытащила выигрышный билет. Она не была виновата. Кто был — так это тот, кто не сумел спасти его. Тот, кого Марсель защитил ценой своей жизни. И Порко никогда его не простит! Если бы только тогда отобрали его, если бы, мать твою, только!.. Марсель был бы жив. Порко защитил бы его как угодно, какими угодно способами, не то что этот трус и слабак. А трус и слабак Райнер Браун тем времен стал появляться в воспоминаниях Имир всё чаще. В воспоминании, вернее сказать. В одном. И это мучило Порко уже пятый день кряду! Во времена обучения будущие воины проходили такой тест: инструктор показывал картинку со словами или цифрами, клал её лицевой стороной на стол, и нужно было по памяти восстановить увиденное. Порко казалось, что с ним проводят такой же тест, только усложнённый в разы. Это был пазл, который он никак не мог сложить, потому что не мог вспомнить картинку детально. Это определённо был Райнер. В темноте. С перекошенным болью лицом. С зажмуренными в муке глазами. И всё. Сколько ни силился Порко разглядеть ещё что-нибудь, воспоминание ускользало с быстротой почуявшей опасность змеи. Он плохо из-за этого спал, и сегодня с утра решил не думать об этом больше, чтобы прошло как-нибудь само, как это бывает порой, если задвинуть ненужные мысли достаточно далеко, а днем случилось вот это. Им с Пик в последнее время никак не удавалось уединиться: в комнате Порко теперь то и дело сновал хренов Райнер, а в крыле, где располагалась комната Пик, вовсю шел ремонт (не из щедрости армии, а потому что следующую зиму крыша просто бы не пережила), и она временно переехала в женскую общую. А уединиться, как назло, ужасно хотелось, и они не нашли ничего лучше, чем наброситься друг на друга в подсобке библиотеки, в тесноте полок и шкафов со списанными книгами, в запахе бумажной пыли. — Плевать, — шепнул Порко, задирая Пик юбку, жадно трогая, облизнув пальцы, и Пик со стоном подалась им навстречу, цепляясь ему за шею, целуя и кусая. Он поласкал её, не вводя пальцы глубоко, гладя сверху, а потом прижал к стенке, порадовавшись, какая Пик маленькая и лёгкая, и вошел гладко и сразу, потому что она хотела его так же сильно, как он её. Он нашел губами её приоткрытые губы, и тут… Райнер. Райнер, блядь, вот ты не вовремя, как никогда! Его искаженное мукой лицо, плотно сжатые веки и белёсая полоска ресниц между ними, как разделительная черта. Пик заправила блузку, отряхнула манжеты и посмотрела внимательно. Не верит, подумал Порко, может, я что-то ляпнул? — Что ты видел? Поняла. Как не понять, с ней не так много лет назад было то же самое. Никто не понимает воина, как другие воины. — Не знаю, — признался Порко. — Что-то невнятное, не получается зацепиться. И если бы это было воспоминание важное именно для Имир, он бы наверняка его отогнал, но там был Райнер Браун. Там был Райнер Браун, и это Порко от себя отогнать не мог. Райнер там был явно уже не ребёнок — взрослый. Моложе, чем сейчас, но лицо уже совсем не мальчишеское. И эта мука на нем. И тёмное помещение. Порко не знал некоторых подробностей жизни воинов на Парадизе, но Райнер доложил обо всем командованию. Написал гору рапортов — Порко тому свидетель, потому что Райнер жёг лампу, и приходилось накрываться с головой, чтобы спрятаться от света и скрипа пишущего пера о бумагу. Мог он утаить что-то важное? Разумеется, мог! Его показания невозможно проверить! Он вернулся один, и никто не может подтвердить его слов. Но не может и опровергнуть. Слово воина, получившего воспоминания предыдущего носителя — могло бы. — Это скоро пройдёт, — утешительно сказала Пик и развела руки в стороны, Порко дал обнять себя, поднял руки, обнял её и сам. Пик была ещё расслабленная после оргазма и сразу прильнула к его груди. А я хорош, подумал Порко довольно, даже в отключке. — Я знаю, это как песня, которую не можешь вспомнить, крутится в голове одна строчка и всё. Ужасно. Но это ненадолго, я думаю, меньше месяца. Или увидишь всё полностью, или это просто перестанет тебя мучить. Ну уж нет! Райнер что-то скрыл, не сознался в чем-то, и Имир это видела! И Порко увидит, Пик права, нужно только немного подождать. Следующая вспышка памяти настигла его, когда они с Пик подпёрли дверь стулом, чтобы Райнер не вломился раньше времени, но знали, что у них всего-навсего минут пятнадцать. Порко даже не раздел её и не разделся сам. Расстегнул штаны, задрал Пик юбку, шепнул, задыхаясь от желания: — Чувствую себя малолеткой. Да блин, у нас и тогда место было. Они целовались в комнате Пик часами, и у неё всё, конечно же, заживало наутро, а Порко так и ходил с нацелованными губами и алыми пятнами на шее. Пик улыбнулась и погладила его по щеке. — Это даже пикантно. Ты такой варвар. — Чего? Вот прямо по собственному желанию он даже рубашку с неё не снял, ага! Ботинки-то она сняла самостоятельно. — Ладно, — сказала Пик, — обойдёмся без вступительной части. — И подняла бёдра. Порко толкнулся сразу. Головка скользнула в шёлковое, ещё умопомрачительно, почти до боли тугое, и только подумал, подавшись назад и толкаясь снова, что надо было сначала поласкать пальцами, как вошёл весь, до упора, и Пик тихо вскрикнула и закусила губу. Взяла его за плечи и выдохнула: — Давай. Нет, подожди, дай сюда руку. Он опёрся только на одну, а другой погладил её живот, поднес к лицу пальцы, лизнул и опустил снова, тронул Пик там, где совсем рядом толкался в неё его член. Прижал — и Пик запрокинула голову. Сжалась, стиснув Порко в себе и… Вспышка. Дрожь ресниц, светлых, почти белых, таких заметных в темноте. Спаянные в линию губы. Губы расходятся, обнажая в оскале ряд верхних зубов. Он терпит. Терпит что-то почти непереносимое, и складка между бровей свидетельствует об этом ещё явнее, чем полный боли стон. Райнер, что же с тобой происходит?! — Райнер! — Что? — хрипло спросила Пик. — Он ещё не вернулся, не переживай так. Порко тряхнул головой. Она сама теперь прижимала к себе его пальцы и подавалась навстречу. Какое ж я чёртово бревно, подумал Порко с досадой. Толкнулся, зарычал, когда Пик стиснула его бока коленями и задрожала, закусив руку. Толкнулся ещё. В животе сладко и сильно тянуло, и вот, и ещё раз, и… Уже можно, Пик кончила, уже можно и самому. Он дернулся, резко подался назад, уперся лбом в плечо Пик и кончал себе в руку, кусая ткань блузки у самой пуговицы. Лег на неё щекой, отдышался. Так, вот про Райнера, это он вслух выдал?! Пик поглаживала его по волосам, пока Порко лежал и думал, складывая одно к другому: уже второй раз, и это, скорее всего, не совпадение. Ярче всего эта картинка проявляется именно во время секса. Даже не во время оргазма, а в момент, когда удовольствие нарастает. Удовольствие и боль, как известно, две стороны одной медали острых ощущений. Но почему это так хорошо сохранилось в памяти Имир? Она видела это, но как? Как наблюдательница? Как участница происходящего? Если бы только Порко вообще понимал, что именно там происходит! — Опять? — спросила Пик со смешком. Вдруг посерьёзнела. — Они были близки? Эта Имир и… В дверь постучали. Деликатно, костяшками, но Порко дёрнуло от этого звука, как прикладом врезали по спине. Он вскочил, отведя измаранную руку, заозирался, чем вытереть, да блин, висело же полотенце! — Порко, — сказал Райнер Браун из-за двери. — Я схожу, прогуляю ребят, Габи просится в парк, я обещал. Порко замер, уставившись на дверь, Пик шикнула, вытаращила глаза, мол, ответь что-нибудь, чего ты. — Меня не будет, — продолжал Райнер, — пару часов. Э. Порко? Ничего не отвечать, и пусть думает, что пообщался с дверью. Он и так кукушкой поехавший, какая ему разница. Пик дотянулась и пнула Порко в голень, он отскочил, зыркнул от стола: какого хрена ты творишь? Сказал громко, прочистив горло: — Вали! Что ты мне докладываешься. Райнер за дверью то ли выдохнул, то ли вздохнул, и пошёл себе. — Как деликатно, — сказала с легкой улыбкой Пик, когда звуки шагов затихли. Да уж. Ну, спасибо, конечно. Порко нашёл, наконец, полотенце, оно соскользнуло со спинки кровати и валялось на полу, вытер руку. Достал другое, чистое, для Пик, бросил ей на живот. — Зря торопились. Пик не спешила вставать, лежала и смотрела из-под полуприкрытых век, как Порко ходит по комнате, снимает футболку, штаны, пьёт. Протянула руку за стаканом. — Ты сама сказала, это пройдёт. Это как приступ. — Я знаю, — сказала Пик и продолжила отпивать воду мелкими глоточками. — Мне помогало поспать. — Ты тоже видела… что-то? Нет, он не может сейчас взять и рассказать ей о Райнере. Пик и так уже догадалась, но она не может знать, что именно он видит, а тем более, что чувствует. Если это вопрос обмана, сокрытия информации от командования, он не может рассказать это ей, а не командиру, а рассказывать командиру рано, пока самому непонятно, что именно он видит, и что там творится. — Нет, — ответила Пик, — ничего такого, просто отвлекало. И я ложилась спать. А от бессонницы опять начиналось, всё такое обрывочное, бр-р-р. — Она упала на кровать, раскинула руки и сказала, будто разговор о чужих воспоминаниях смертельно ей надоел: — Или раздевай меня уже, Покко, или найди мои трусы и я пойду, я их куда-то бросила. Они висят у тебя на ноге, улыбнулся Порко про себя, потому что Пик уже повернулась на бок, подсунула сложенные ладони под щёку и задышала мерно. Воспоминания она упорядочивала, ага. Порко прошёлся к шкафу, нашел сложенный на полке плед и шепнул тихо-тихо, укрывая её: — Просто тебе лишь бы дрыхнуть. Райнер Браун вёл себя, как обычно. Порко искал момент, чтобы невзначай сказать ему об Имир и поглядеть на реакцию, но подходящего момента всё не было. Пик спросила, были ли они близки с Имир, и Порко мог совершенно определённо ответить, что нет. Во всяком случае, не в той степени, когда человек допускает другого к своим мучениям. Порко прикидывал так и эдак, ворочался под стоны Райнера на соседней кровати. Райнер скрипел зубами, и Порко впервые, вместо того, чтобы раздражаться и крыть его на чём свет стоит, что не даёт выспаться, подумал, что если бы не регенерация, тот уже давно стёр бы себе зубы до основания. Ему вечно снятся кошмары, но кошмары о чём? Порко всегда надеялся, что это неспокойная совесть ему спать не даёт, но… что если нет? Райнер заслужил беспокойные сны, тут и говорить не о чем, но от чего именно он просыпается с воплями? Блядь, подумал Порко, спинывая с себя одеяло, этого ублюдка, оказывается, даже совесть не мучает! Порко повернулся на бок. Профиль Райнера резко выделялся на фоне белой стены. Почти как в памяти Имир, там тоже темно. Порко видел дощатую стену — сарай какой-то, не бетонная тюрьма. И ракурс один и тот же, значит, Имир не двигалась, наблюдала, будто сквозь щёлку, потому что Порко чувствовал что-то у себя на лице, шероховатость досок или что-то вроде, он обратил внимание не с первого раза, но потом понял, что да: Имир смотрела на Райнера в щель. В щель между досками. Значит, ей удалось укрыться от кого-то. А Райнеру не удалось. Значит, тот кто-то знал, что они титаны? Значит, у него был рычаг давления? Чем можно было пригрозить Райнеру Брауну, этому херову патриоту, который чуть не кончал, возбуждаясь над сочинениями, в которых клялся посвятить себя служению Марли до последней капли пота и крови, чтобы он не воспользовался силой Бронированного? Чем? Или кем? Хистория. Это ударило в память с таким грохотом, будто над головой прозвенела корабельная рында. До боли. Порко резко сел на постели, утёр потный лоб. Это не его память, он никого в жизни не знал с таким именем. Хистория. Это память Имир. Хистория. Так звали эту блондинку? Да. Это она. Порко как будто всегда знал это. Нет, не он, разумеется, а Имир. Порко со скрипом кровати упал на спину, прижал кулаки ко лбу. И-и? Как это всё понимать? Имир пряталась, а Райнера пытали, угрожая расправой над этой Хисторией? И Имир ничего не сделала? Бред. А что она могла сделать — подставиться вместо Райнера? Имир была далеко не дура. Блядь! Блядь! И кто это делал? И какие у них были цели? Ну какие-какие! Вербовка! Порко перекатился на бок, поджал колени к животу. Что за собачий бред? На Парадизе никто не помнит и не знает о материке, они там считают, что одни во всём мире. Так доложил Райнер. Слова которого никто не может подтвердить, потому что Анни взяли в плен, а Бертольт мёртв. Порко перестал покачиваться, замер. Это могло быть сделкой? Отдать двоих товарищей в обмен на свою жизнь? Злой стон рвался наружу. Порко закусил руку. Нет. Ничего нельзя говорить, пока точно не выяснится, что именно там происходит. Пока он не увидит это так же ясно, как видит соски Хистории Рейс (вот и фамилия всплыла, надо же!), как чувствует их своим языком. Благодаря воспоминаниям Имир Порко с изумлением узнал, что между ног женщины не одинаковые. У Пик губы были темнее и крупнее, то самое сладкое, отчего она вся замирала, когда он ласкал это напряжённым языком, а Хистория Рейс была розовая, как рассветное небо, и у неё от удовольствия дрожали коленки. Порко выныривал из этих воспоминаний, как из гулкого колодца. Он не получал от них удовольствия, но не мог и избавиться, а выносил из них только одно — это самые дорогие моменты Имир. То, что она пронесла в себе до самого конца. И, может быть, то, о чём думала, когда Порко рвал её зубами. А вот с памятью о другом пора было что-то делать. Нельзя бесконечно смотреть на изуродованное болью лицо Райнера Брауна и совершенно, ну ни на грамм ничего не понимать! Ногу ему там, что ли, отпиливают?! Пик сказала, что ей помогало выспаться, Порко вообще в последние недели не мог нормально поспать! Расслабиться мало того, что не получалось, так ещё и не помогало. Воспоминания смешивались в кашу, и Порко казалось, что он смотрит сквозь вымазанное грязью стекло, которое он всё пытается протереть, но только сильнее размазывает и не видит уже даже страдающего Райнера, не то что кого-то ещё. Райнер во сне резко выдохнул, простонал невнятно сквозь зубы и повернулся на бок. Невозможно! Порко сел. Посидел на краю кровати, встал попить, не наливая в стакан, через край графина, вернулся в постель. Так, надо собраться и что-то решить. Все говорят, что нет универсального способа овладеть силой и тем, что приходит вместе с ней. Каждому надо находить свой собственный. И Порко не понимает, что служит катализатором вспышек чужой памяти для него. Это чаще случается во время близости с Пик, но не в сексе самом по себе дело, не может такого быть. Может быть, возбуждение? Напряжение? Или наоборот, расслабленность? Удовольствие? Нет, тогда вспышки случались бы во время оргазма, а они влетают ему в башку в процессе. Непосредственно во время всего. Процесс можно устроить себе, не привлекая Пик, которая и так уже догадалась о большем, чем следовало. Это, если дойдёт до доклада командиру, придется скрывать, чтобы ещё и её в это грязное дело не впутывали. Если речь идет о предательстве воина, о нарушении клятвы Марли… Да им всем задница, если командование решит досрочно сменить всех воинов, потому что старые могут быть в сговоре. Кто поручится, что Порко сам задушил бы Райнера Брауна, если бы только мог? Если бы только был зол на него, как прежде. Райнер вздыхал и ворочался. Ну, подумал Порко, если от этого не просыпается, то и я ему сильно не помешаю. Натянул одеяло до плеч. Поднес ладонь ко рту, тщательно облизал. Ладно, ладно, ничего тут такого, все это делают, тем более ему надо для дела. Можно сказать, вопрос государственной безопасности. Член лежал ничуть не заинтересованный. Ещё бы, подумал Порко, с такими-то мыслями. Закрыл глаза, сказал себе не слушать постанывания Райнера. Пик. Подумать о Пик всегда помогает. О её маленьких теплых руках, таких уверенных, когда она берется за ствол и скользко ведёт к головке, накрывает её ладонью. У Пик очень горячий рот, и она никогда не закрывает глаза, когда сосёт, всегда смотрит снизу вверх, если они в какой-нибудь очередной подсобке, и Порко стоит, опираясь на стену, а она сидит перед ним на корточках, с членом во рту, и смотрит, смотрит. Эти её бесстыжие глаза с поволокой. Она так смотрит всегда, и поэтому у Порко вечно стоит, когда бы она ни посмотрела на него прямым взглядом. Он провел рукой по вставшему члену, взялся под головкой, подёргал. В голове вместо Пик возник Райнер, но не там, где надо, не в памяти Имир, а именно у Порко в мыслях. Да твою ж мать, это как-то само собой должно всплыть, как обычно! А то получается, что он тут лежит и дрочит на Райнера Брауна. Блядь! Ну очень смешно, Пик была бы в восторге! Пик. Пик. Думай о Пик. У неё такая бледная кожа и на контрасте очень тёмные, коричневые, как какао, соски. Грудь маленькая. Когда Пик сверху, она всегда наклоняется, чтобы Порко целовал ей грудь, и он всегда берёт соски губами, как леденцовые конфеты, и обводит их языком. Пик вскрикивает, прыгает на нём чаще и кончает, прижимая Порко за затылок, запихнув ему в рот чуть ли не всю грудь целиком. Яйца поджались, Порко погладил их, взял в горсть, провел по члену уже почти сухой ладонью. Оргазм был где-то бесконечно далеко, чуть ли не за океаном, на острове Парадиз, где вокруг колоссальной стены бродят титаны, где встретил смерть Марсель, где Имир обрела новую жизнь и потратила её всю на то, чтобы полюбить и защитить Хисторию Рейс, которая приглянулась и Райнеру Брауну. Перед глазами вспыхнуло, когда Порко стиснул головку, и большой палец скользнул по дорожке смазки к уздечке. Вспыхнуло и тут же померкло. Темно. Плохо оструганная доска колет щёку. Щель между досками. Помещение. Сарай, это точно какой-то сарай, вон стоят ящики и мешки повсюду. Долгий глубокий стон. Райнер? Голос. Чужой, мужской. «Ты уверен, Райнер? Уверен? Или хватит?». Скрип, звон пряжки. Влажный шлепок. Райнер мычит, как сквозь кляп, но вместо кляпа стиснутые намертво губы. «Терпи». Вскрик. Порко выбросило назад, как из солёной воды вытолкнуло. Каменный член в кулаке требовал не останавливаться, Порко провёл по нему ещё пару раз, почти больно, и кончил себе на живот, закусив угол одеяла, как конь удила. Это что было? Это что было, блядь, только что? Звук, звон, движение. Райнер не дёргается. Связан? И никакого постороннего присутствия там нет, Порко понял это, потому что это знала Имир. Только она, прячущаяся, Райнер и кто-то третий. Эрен. Имир прекрасно знала этого человека, знала так хорошо, что запросто узнала со спины в темном сарае. Значит, Эрен. Значит, один человек. «Терпи». Что терпеть? Звон. Звон пряжки. Родители никогда не пороли их, хотя, повзрослев, Порко считал, что он лично — Марсель-то никогда, нет, — порой заслуживал хорошей порки. Одно разбитое окно чего стоит! Но их не пороли, а соседского пацана — да. Не один раз Порко слышал летом, когда были открыты окна, звон пряжки, потом умоляющие крики, и свист ремня. Звук, вспомнил Порко. Влажный звук шлепка. Знакомый. Такой знакомый. У Пик была такая забава: усесться сверху и играться, шлёпая напряженным до боли членом по животу. Оттянуть и отпустить — шлёп. Удовольствие на грани боли. Влажный ремень? Розги мочат в воде перед тем как сечь недоходчивого ученика. Это работает с ремнём? И какой звук издает кожа ремня, соприкасаясь на скорости с мокрой от пота кожей спины? Порко запрокинул голову и, лёжа с потными подмышками и мокрым от семени животом, стараясь не слышать, как загнанно дышит во сне Райнер — и всё равно слышал! — подумал, что Райнер Браун неожиданно сильный человек, который ни разу не пожаловался на свою участь вслух. Только во сне, когда сокрытое ото всех рвалось наружу, но и тогда он удерживал это, скрипя зубами. Я всё выясню, решил Порко и стиснул кулак, в кулаке хлюпнуло. Я выясню, что ты пережил. Ключ покачался на металлическом кольце и замер у Порко перед глазами. — Даже стены покрасили, — объявила Пик. — Не комната, а мечта. Порко положил ложку, глянул в обе стороны, но столовая уже почти опустела, он припозднился сегодня на обед и прибежал, когда Пик уже ушла, но теперь вот вернулась с новостью, что ремонт в аварийном крыле закончен, жильцы могут возвращаться обратно. — Я перенесу твои вещи. — О, — сказала Пик, — не бери в голову, ребята уже всё перетащили, им неожиданно было по пути. Ребята, поморщился Порко, с силой погладив пальцами край стола. Артиллеристы. Чуть не ссутся от радости, когда она только позволит руку себе подать. Пик спрятала ключ в карман. — Приходи в гости, Покко. — Приду, — ответил он, стараясь на неё не смотреть. Приду, потому что должен уже наконец увидеть всё так, как видела Имир, и узнать то, что она знала. Дрочка в этом помогала не больше, чем в первый раз. Порко пробовал уже по-всякому, и ночью, и днём, когда оставался один, но новых деталей не прибавлялось. Сарай, темнота, и понимание Имир, что это Эрен и Райнер. И нежелание, чтобы её обнаружили. Она пряталась там, но Порко не чувствовал в ней страха, а значит опасности не было. Райнер по возвращении на континент доложил, что с момента потери Челюсти — он так и говорил всегда «Челюсть», никогда «мы потеряли Марселя» — выжившие воины пребывали в совершенном неведении по поводу местонахождения утерянного титана, даже не предполагали, что он годами крутился у них под носом. Если бы они знали, то конечно вернули бы утерянную силу себе. Порко слушал эти жалкие оправдания и грыз нижнюю губу — отвратительно, какая же убогая беспомощность. Беспомощность Райнера, который не смог исправить собственный промах, хотя до этого столько лет было рукой подать, и беспомощность самого Порко, который не мог повалить его и как следует отпинать ногами. Вернее, он может, но они ведь уже не дети. Порко отнес посуду к столу у выхода, вынырнул на октябрьский холод, постоял под каштаном у крыльца столовой, раздумывая. Сомнений нет, речь идет об Эрене Йегере, Атакующем титане, поглотившем и Прародителя. Докладывая о нем, Райнер клялся ещё горячее, что тот и сам понятия не имел о своей силе, и что вычислить его поэтому было никак нельзя, потому что даже самая сильная память не способна удержать всех сосланных на Парадиз, а этот врач, Гриша Йегер, хоть и проходил по особому делу заговора с целью переворота, всё-таки был одним из многих, и вполне могло быть так, что никто из троих уцелевших на острове воинов никогда и не слышал его имени, и потому упустили из виду его сына. Если бы они только знали!.. То конечно бы!.. Порко отворачивался, полный желания отряхнуть с ушей эту лапшу. По словам Райнера, он ни с кем не имел близких контактов, кроме как необходимых для выполнения миссии и мимикрии в среде демонов. С Эреном Йегером он поддерживал такие же отношения, как и со всеми, а когда выяснилось, что тот титан, они с Бертольтом сделали всё, чтобы не упускать его из виду. Но Райнер лжёт. Чтобы удостовериться в этом, Порко нужно увидеть всё то, что видела, спрятавшись в темном сарае, Имир. Прости, Пик, подумал он, вышагивая к жилым корпусам, я правда хочу тебя, но дело прежде всего. — Покко, — сказала Пик, едва он переступил порог, — ты не на службу явился. Что с лицом? Порко почесал свежевыбритую щёку и пожал плечами. Если отшучиваться или оправдываться, Пик наверняка заподозрит неладное, она видит его насквозь. Лучше загадочно промолчать. Комната — и правда со свежей краской на стенах и без трещинок по всему потолку — пока выглядела нежилой. У стола стоял наполовину разобранный чемодан, из него свисала пара чулок. Пик с голыми ногами и в белой комбинации подошла, заглянула Порко в глаза и улыбнулась уголком губ. Нет, ну не может же она в самом деле догадаться. Она уже поняла, что он видит что-то, а вернее кого-то, и этот кто-то — Райнер Браун, но сути вопроса ей знать просто неоткуда, потому что Порко ей ничего не рассказывал, и он готов дать что угодно на отсечение, что Райнер не рассказывал о случившемся вообще никому. Даже тем, кому обязан был! Пик посмотрела в глаза, сощурившись, погладила его большим пальцем под ухом и отступила. Порко нырнул в карман куртки, достал бутылку ликёра. Пик выхватила, пробежалась, босо шлепая по чистому полу, к шкафу, достала стаканы. — Вишнёвый, — выдохнула с улыбкой, скрутив пробку. — Покко, там на столе пакет, возьми, это печенье. И булки ещё. Всё бери! Ликёр не обжигал рот. Порко размазал глоток языком по нёбу, улыбнулся Пик, и та улыбнулась ему, отправив в рот кусочек печенья. Она сказала, подобрав под себя ноги так, что полы комбинации задрались, и Порко увидел, что другого белья на ней нет: — Я не буду пытать тебя, Покко. — Он, подумал, покивал головой. Спасибо, что понимаешь, да, есть кое-что, о чем я пока не могу с тобой говорить. — Но если ты боишься рассказывать, потому что думаешь, что это уйдет дальше моих ушей… — она покачала головой с выражением «это же я, Покко, как ты можешь?», но Порко выставил ладони вперёд и сам покачал головой «нет, не поэтому». Повернул ладони к потолку, и Пик вложила в них свои, потянула его на себя, встретила губами его губы, и на вкус была клубнично-терпкая. Надо же, подумал Порко, а у себя во рту совсем не чувствуется, что питьё крепкое. — Я беспокоюсь о тебе, Покко, — сказала она, ложась на спину, но Порко вместо ответа поцеловал её в шею, под ухом, вдохнул запах мыла и запах её чистого тела. Она ужасна, когда выбирается из титана, вся в пару и поту, она восхитительна, выкупанная, с рассыпанными по плечам волосами, но для Порко разница всегда небольшая, потому что это всё равно Пик. Удивительная, родная Пик, которую хочется обнимать, гладить вот так по бёдрам и животу, целовать в переносицу, в щёки, в губы. Он пару раз целовался с другими девушками, просто из глупого любопытства, и знает, что ни у кого нет такого приятного и горячего рта, как у Пик. И такой маленькой уютной груди. Порко скользнул руками под ткань, накрыл ладонями, сердце Пик билось быстро и гулко, огромное внутри её маленького тела. — Покко, — шепнула она, впившись ему под лопатки коротко стрижеными ногтями. — Я же просил, — шепнул он, ощупью стягивая штаны, — не называть меня так. Она рассмеялась, запрокинув голову, и обхватила его ногами, скрестила щиколотки на пояснице. Порко скользнул рукой вниз, нашел влажный вход кончиками пальцев, Пик подалась навстречу, и он, затаив дыхание, вошел в неё пальцами. Пик стиснула волосы у него на затылке, покачала бёдрами и сказала: — У тебя отличные пальцы, Покко, но я, вообще-то, хотела член. Порко почти удержал стон за сжатыми зубами, но он вырвался всё равно, когда головку горячо обхватило, и она погружалась всё глубже, глубже, пока Порко не вошёл полностью, и член сжало у основания, когда Пик напряглась внутри. Он подался назад, толкнулся заново. Пик смотрела, прикусывая губу, смотрела прямо в глаза, и Порко вело, тащило в эту бездну, и дыхание на секунду застряло в горле. Он оперся на локти, толкнулся сильнее, вырвав у Пик короткий всхлип, прижался к губам, протолкнул между ними язык, и только успел подумать, коротко, краем сознания, что лучше бы Пик быть сверху, потому что он, вдруг отключившись, может не удержать себя и упасть на неё. Надо сказать, сейчас же. Вспышка. И темнота. И щель между досками перед лицом. Твою ж мать, угораздило же! Хистория убежала в казарму раньше, чтобы им не светиться вместе в такое время, двух человек проще выловить и наказать за шастанье после отбоя, чем одного, а сама Имир не успела уйти. Голоса приближались, она спряталась за прикрытой дверью сарая, но эти двое свернули прямо сюда, и пришлось нырять за вонючую загородку и садиться на корточки, чтоб не торчала макушка. Гнилую морковку тут складывают или что за херня? Провоняет вся этим запахом. Ну кто там? Берите, что забыли и сваливайте. А вот не свалят, поняла Имир, когда Райнер взял Эрена за ушами, так плотно, что скрипнула кожа под ладонями, притянул и впился ему в рот так, что Имир показалось — начал жрать. Но Эрен замычал, обхватил Райнера за спину, прижался и с жаром отвечал на поцелуй. Не было толком видно, но Райнер вдруг взрыкнул так, будто Эрен его укусил, обхватил по-медвежьи и приподнял над полом. Э? Э-э, ребята, вы это серьезно? Они возились около ящиков, столкнули верхний из башни составленных друг на друга пустых. Ящик сухо грохнулся об пол. Эрен отскочил, оглянулся, но Райнер удержал его за раздёрганное горло рубахи, сказал: — Не бойся. Эрен шумно сглотнул. Потянулся, обхватил Райнера за шею и поцеловал с влажным чмоком. Имир передёрнуло: да, блядь, мужики, за углом казармы не могли полизаться? Они с Хисторией приходили сюда за тем, чего нельзя было сделать в переполненной казарме, а эти… а нет, за тем же. Имир прижала ко рту запястье, чтобы не выдать себя. Теперь уже поздно выходить, надо было либо сразу, либо уж ждать теперь, а потом явить себя. И? Что с них стребуешь? Пригрозить Райнеру, чтоб отвалил от Хистории? А смысл? Теперь ясно, что он клеится к ней для прикрытия своих анальных дел. Ладно, ещё есть время подумать, эти двое только приступили, хотя и торопятся. Райнер подождал, пока Эрен налижется его рта, ненавязчиво, но недвусмысленно надавил на плечи. Эрен поднял голову, рот его влажно блестел в едва разбавленной темноте. — Сядь, — сказал он хрипло. Райнер прошелся мимо загородки, Имир вся сжалась, убедилась, что локти и колени не торчат ни откуда, и следила сквозь щёлку, как он подходит к составленным друг на друга ящикам, снимает один, проверяет на прочность, расстегивает штаны и садится. Расставляет ноги. Мужики такие уёбищные между ног, их в рот не поместишь, Имир выдохнула: на этих же ящиках сидела Хистория, потрясающе вкусная, Имир не могла оторваться, даже когда она кончила. Спина Эрена всё загородила, и было никак не увидеть, есть там Райнеру чем похвастаться, или он только на словах всем хорош. Голова Эрена так и ходила у него между ног, так что проблем с тем, чтобы взять в рот полностью у него явно не возникало. Так и знала, злорадно ухмыльнулась Имир, что там пупырчатый корнишон. Но когда Райнер взял Эрена за волосы, глухо рыкнул и отстранил от паха, оказалось, что нет, толстый, как сарделька, и блестящий от Эреновой слюны. Херасе у Эрена рот! — Погоди, — хрипло сказал Райнер, погладил Эрена по щеке и встал. Спросил: — Ты взял? — Да, — закивал Эрен, — конечно, — сунул руку в карман, что-то достал, Райнер удовлетворённо кивнул. Это ещё что такое? Чем-то банчит? Наркотики? Ага, конечно, сосёт и ещё приплачивает за это. Хотя от Эрена можно всего ожидать. Что-то скрипнуло, чпокнуло, и Эрен сказал: — У отца такая была. — Это не масло? — спросил Райнер. — Мазь. Попробуй. Имир, прижмурив глаза, вгляделась в щель пристальнее. Эрен держал на ладони не то пузырёк, не то баночку, Райнер сунул туда палец, размазал содержимое по ладони и заключил: — Скользко. — Ты уверен? Райнер кивнул: — Конечно. Да не трясись ты так, как же ты титанов рубать собрался с таким настроением. — Ты не титан, — шепнул Эрен. — Конечно, — ответил Райнер, взяв его щёку в ладонь. — Потому что у меня есть дырка в заднице. Блядь! Это надолго. У мужиков вся эта херня занимает столько времени, что Имир, похоже, придётся тут ночевать. — Я обещал, — сказал Райнер, — что тебе тоже будет можно, я не трепло. — И вдруг взъерошил Эрену волосы, жестом, который вообще никуда не лепился и не вязался в этот момент. Грёбаного старшего брата из себя корчит. Старшего брата, которому можно присунуть в задницу. Блядь, подрочили бы да спать разошлись! Райнер встал коленями на ящик, лицом — какая огромная радость! — к Имир. И Имир смотрела, как он морщится, стискивает губы в едва различимую на лице полоску, как дрожат его ресницы, когда Эрен возится пальцами сзади, слушала, как звякает пряжка, и как Эрен спрашивает, точно ли Райнер не передумал, и как Райнер коротко вскрикивает, когда в него входит член. — Терпи, — сипло выговорил Эрен, взявшись за его поясницу. — Потерпи, сейчас будет легче. Райнер… Ох… Райнер облизнул губы. Открыл глаза и уставился прямо на Имир. Пиздец! Она еле удержалась, чтобы не дёрнуться. Да бред, он не может видеть её, здесь темно, хотя глаза и привыкли, а увидеть её через такую щёлочку просто нереально, это надо знать, что здесь ещё кто-то есть, а Имир ничем себя не выдала. Да у него просто хер в жопе ходит, вот он и вытаращился, глаза на лоб лезут! Может, у Эрена там есть, чем гордиться, кто знает. Имир хохотнула про себя: кто бы знал. Бертольт, интересно, знает? Хотя тот дрыхнет так, Райнер может хоть каждую ночь шляться, не запалит, что соседа по койке нет. Эрен сопел всё чаще. Рука Райнера пропала в густой тени под животом, и плечо ходило часто, всё резче, пока Райнер не начал постанывать сквозь зубы, а Эрен поскуливал у него за спиной, толкался, цепляясь за поясницу, и, наконец, вскрикнул, запрокинув голову, и толкнулся так сильно, что Райнер едва не улетел с ящика вперёд. Удержался, вцепившись в край, дёрнул рукой и сам дёрнулся с рыком. Отвратительно, подумала Имир. На белье уже ощутимо мокрело пятно. Су-ука. Она закусила запястье, и подумала, что только восторженный Эрен может с таким восхищением смотреть на того, кого только что отодрал. Порко вышвырнуло назад и ударило о постель со страшной силой, но оказалось, что он всё так же лежит у Пик между ног, и его член в ней, а она стонет и царапает ему плечи, кончая, а в животе всё поджалось так сладко, что он сам не продержится и пары секунд. Он вышел и залил живот Пик семенем. Рванул назад, рыча от оргазма и злости. Прохладный воздух обдул разгорячённую кожу, когда Порко кинулся подбирать одежду и натягивать её на липкое от пота тело. — В чем дело? — удивилась Пик, поднявшись на локтях. — Мне надо идти. — Что? Твою ж мать! Райнер! Будь ты проклят, говна кусок! Пик позвала без усмешек: — Порко? — Я… — он подхватил футболку, натянул наизнанку, да плевать! — Ты лучше всех, Пик, серьёзно, но я должен... Блядь, я потом расскажу, наверное. Прости! Левый ботинок выскользнул из рук и с грохотом упал на пол, прямо как ящик в пустом сарае на Парадизе. Вот как, Райнер, да? Вот как?! Настоящий воин! Пизда тебе. Он бежал по коридорам, сшибая каких-то редких солдат, чуть не упал на резком повороте, промчался мимо окна во двор и только теперь заметил, что уже совсем ночь, и горит только один фонарь на крыльце. Тем лучше. Значит, этот говнюк точно в комнате. Порко налетел на дверь, замолотил кулаками. Где-то в карманах был ключ, но он сейчас не помнил в каком. — Браун, — крикнул он, — открывай! Щелкнул замок, и дверь не успела до конца открыться, как Порко замахнулся и врезал изо всех сил по роже Райнера Брауна. Райнера откинуло к письменному столу, Порко в один прыжок настиг его и добавил ещё: в челюсть, в ухо, сгрёб за футболку на спине и насадил рёбрами на колено. — Уёбок! Мразь! Райнер упал, поднял руки, защищая голову, и ботинок угодил не в лицо, а в кисть, влажно хрустнули пальцы, Райнер вскрикнул. — Больно? — заорал Порко. — Так же больно, как хуй в заднице или не так? Ты!.. — Он задохнулся от гнева, утерся кулаком, понял, что кулак в крови — насрать! Райнер отполз на заднице, взялся уцелевшей рукой за стул, попытался подняться, но Порко ударил ребром ботинка по ножке и выбил опору у Райнера из-под руки. Тот снова грохнулся на пол, и Порко добавил ногой по рёбрам. Всё зарастет. На них всё зарастает, как на собаках, но в эту минуту, сейчас, ему будет больно! Как было больно Марселю. Хотя бы на сотую долю так. — Тебя послали вернуть силу Прародителя! Мы потеряли Анни и Бертольта! Мой брат погиб! Сука, ты не знаешь, что такое брат! Он умер, умер, а что сделал ты, чтобы это было не зря?! Марсель умер, а ты там в жопу долбился?! В груди горело. Порко замахнулся, чтобы врезать в солнечное сплетение, но Райнер сгруппировался, увернулся, перекатился к стене, встал на колени и выставил руки в предупреждающем жесте: не надо! Изломанные пальцы дымились, как потухшие от сквозняка свечи. — Порко, дверь. Дверь нараспашку, но в коридоре ни души. Зассали впутываться в разборки титанов — правильно. Но о беспорядке доложат. Плевать. Сейчас плевать. Он подошел, захлопнул дверь, на столе закачалась лампа. — Я знаю, кто это был, — прошипел Порко. — Я видел. Ты до хуя был в себе уверен, чтобы об этом не доложить. Что, понравилось давать в жопу Прародителю? Как ощущения, Райнер, а? Спорю, что незабываемые. — Я не знал, — челюсть у Райнера тоже дымилась, Порко злорадно подумал, что восстанавливаются выбитые зубы. — Я не знал тогда. Он сам не знал. — Вот так совпадение, правда? Магат будет счастлив. Райнер взялся зажившей рукой за спинку кровати, подтянул себя, встал, сел на край, разведя ноги. Как тогда, подумал Порко, как когда ему сосали на Парадизе. — Совпадение. — Челюсть по совпадению была там же, Атакующий и Прародитель тоже — не до хера совпадений, Райнер, как думаешь? Или у тебя есть нормальное объяснение? Или ты чисто на всякий случай там со всеми переёбся, чтобы закрепить связи? — Нет, — Райнер покачал головой, закрыл рукой рот, уперев локоть в колено. Поднял глаза. — Не со всеми. Порко брезгливо поморщился: он что, всерьез так спокойно об этом говорит? Одного того, что он трахался с демоном с Парадиза уже достаточно, а тут речь о цели всей миссии! И настоящий доклад должен был звучать не «да, Эрен Йегер учился с нами, но мы не знали, что это у него титан Прародитель», а «да он меня буквально в жопу имел, а я всё равно ничего не знал». — Ты не представляешь, — сказал Райнер. Так спокойно, почти что ласково. Порко, тяжело дыша, опёрся на стол. Ещё минуту назад хотелось просто всю кожу с кулаков стесать об это мерзкое рыло, а теперь стало брезгливо даже подойти. — Ты даже не представляешь, как он смотрел на меня. Как на героя. — И у тебя от этого вставал? — Да, — улыбнулся Райнер, — и очень сильно. Он смотрел на меня, как на героя, как на старшего брата. Прости, Порко, да, я пытался заменить Марселя для Анни и Бертольта, а вышло, что заменил старшего брата им всем. Если ты видел то, что видел, то знаешь и это. Ты можешь доложить, и у меня, наверное, отнимут силу досрочно, но я клянусь тебе памятью Марселя, что тогда ничего не знал. — Заткнись, — прошипел Порко, — не смей даже произносить его имени, ты! — Прости, Порко. Мне так жаль, что мы потеряли Марселя, все эти годы было так жаль, но я клянусь тебе, я сделал всё, что мог, чтобы его смерть не была напрасной. Моя вина, что сумел так мало. — Заткнись, слушать тебя не хочу! — Ты можешь доложить, и у меня отнимут силу, но этим не кончится. Мы для командования такие же демоны, как все элдийцы, и здесь, и там, и никакой веры нам нет. Никому из нас. Кто докажет, что никто ничего не знал? Кто докажет, что мы не в сговоре с островными демонами? Ты готов пожертвовать собой? Ты готов пожертвовать Пик? Готов, Порко? — Заткнись, — выстонал Порко. Огонь в груди прожигал насквозь, жарко и больно. — Прости меня. В дверь не стучали, она распахнулась и ударилась о стену, с потолка посыпалась крошка. — Что здесь творится?! Райнер поднялся, опустил руки по швам. Порко тоже встал ровно. — Я спрашиваю, — повторил командир Магат, — что здесь происходит, воины? Райнер смотрел не на него, но и не на Порко, а мимо. Сжатые губы, сведенные у переносицы брови. Может, тогда ему и не было больно, во всяком случае, не так больно, как он заслуживает, но теперь — да. — Мы подрались, командир, — доложил Порко твердо. — Какого хера? По поводу? — Из-за того, что Райнер Браун не спас моего брата Марселя, командир. Магат подошел, устало поглядел Порко в лицо. Уже спал, наверное, когда его подняли с воплями, что титаны взбесились и сейчас разнесут всё здание. Вздохнул и сказал: — Гальярд, сколько можно, уймись уже. Развернулся и шагнул к выходу. — Наказание обоим определю завтра. — Расселите меня с ним, командир, — сказал Порко, чувствуя, как понемногу унимается огонь внутри. Магат глянул через плечо: — Обойдешься.