***
сон изначально был просто способом расслабиться, отойти от проблем насущных в страну грез, очистить сознание от ненужных мыслей. катсуки сейчас хочется убить кого-нибудь, либо он не выдержит. ходит как зомби уже три недели, глотает кофе вместо завтрака, обеда и ужина, на полдник — антистрессовые таблетки, прописанные врачом. врач говорит, что все в порядке и скоро первый шок пройдет, но катсуки-то знает: за первым последует второй, за вторым — третий, и так по накатывающей. если, конечно, этот так называемый шок не заменится чем-нибудь похуже. мать волнуется — старая карга не настолько стара, чтобы терять единственного сына, не увидев его результатов своей работы, его работы, работы окружения и всех-всех, кого знает бакуго. терять в справочнике ее головы означает: больница, долгое лечение, медикаменты. катсуки даже немного возмущен — он все еще жив-здоров, а его уже причислили к лику мертвых. катсуки не нравится, что его заранее выбрасывают в мусорный контейнер, словно он испорченная игрушка. утро его — это час самобичевания перед телевизором с новостной программой: але-мале, тут объявился новый герой, который превзойдет героя номер один, всемогущего! але-мале, герой деку — лучший защитник японии! але-мале, другим героям до него пешком миллион лет! катсуки сжимает руку, не чувствуя движения. рецепторы сами находят нужный нерв, сами активируют спусковой крючок, в единое мгновение заводят механизм протеза: у катсуки они металлические, поблескивают на свету. он считает их ужасными. противными, некрасивыми, ненужными. лучше бы вообще без рук, чем это — подобие обычной жизни, только вместо теплой кожи — дрянные железки, слушающиеся так, словно родные. катсуки без рук, но ощущает себя так, словно ему отрубили голову. она болит, и шея болит, и спина, и грудь, и больше всего ноет там, чего сейчас нет. это ментальная боль. иной раз катсуки поднимает свои руки и едва может справиться со страхом. ему все кажется, что его ладони, его настоящие пальцы на нем, а не лежат где-то в испытательных комнатах, его запястья не закопаны под баррикадами старых машин и водопровода. а потом он смотрит на протезы, и по спине ползут мурашки: ты выжил, катсуки, выжил, радуйся. вот только ему нечему радоваться. то, что было смыслом его жизни, — бои, геройство, мнимое уважение в глазах каждого, повиновение, на край дружба — все это ушло, испарилось вместе с прежним катсуки. сейчас он спокойнее и отчужденнее в десятки раз, и именно это является тем ориентиром, на который следует опираться. катсуки не умеет быть спокойным. катсуки не умеет быть отчужденным. катсуки превосходно лепит маски и цепляет их на себя. катсуки смотрит новости каждый день, и каждый день там мелькает деку. он не просто не любит деку — он его терпеть не может. это ненависть, зарожденная с пеленок, когда деку был способен говорить то, что отстраненно похоже на слова благодарности и помощи, а катсуки умел только смеяться в лицо. сейчас изуку герой номер один, величайших из всех. сейчас катсуки никто, перекрещенное ни с чем, и тянущееся по шелковой ленте осознание никчемности. закат мягкий-мягкий, персикового оттенка с клубничными вкраплениями, а еще на улице пахнет мокрым асфальтом. на фоне этого заката стоит деку и говорит, что эвакуация прошла хорошо и близким пострадавших волноваться незачем, ведь они с легкостью могут посетить их в ближайшее время. у деку неменяющаяся улыбка и веснушки — катсуки смотрит на экран телевизора и бьет железякой по нему. по поверхности рябью плывет изображение, но звук все еще работает, и изуку болтает там что-то о том, как прекрасно сотрудничать с такими про-героями, как очако. а потом он слышит очако. никто не меняется — ни деку, ни очако, ни всемогущий, даже родители остаются все теми же занозами в заднице (хотя катсуки неимоверно благодарен им***
эйджиро навещает его каждые три дня, и катсуки ненавидит их чуть больше, чем нужно бы было. эйджиро всегда приносит матушкино карри и говорит о том, что происходит у него с тетсутетсу — они работают в команде, так как у них схожие квирки. катсуки ненавидит это карри, ненавидит слова, брошенные вскользь, ненавидит тетсутетсу и все геройское общество в целом. оно рождается постепенно, с каждым новым приходом эйджиро, с каждым покинутым «прощай, катсу», с прикосновениями загоревших рук к плечам. катсуки кажется, что эйджиро не любит его новые руки. что он презирает их. катсуки хочется исправить их, вырвать с мясом, вставить настоящие — те, которые могли спасать, запасали город жизнью, вселяли в эйджиро уверенность в том, что с катсуки все будет хорошо. эти псевдоруки — всего лишь тень, карикатура прошлого, желающая заменить то сокровище, которое было. катсуки впервые признается себе, что он был счастлив тогда. тогда, когда у него все было. уважение, почитание, сила, возможности. будущее. сейчас катсуки думает, что лишился всего, что было так дорого ему. но стой, катсуки. тебя не покинули: эйджиро тут, он стоит и жмурится от яркого солнца, лучиками прокладывающего свой путь сквозь легкие занавески. он чувствует на языке этот вкус от невысказанных слов. — эй. эйджиро всегда было наплевать, как его зовут. ему главное — это поступки и действия, достигнутые собственным трудом цели. если вы попали хоть во что-то, автоматически попадаете в его список с пометкой: «попробовать». он пробует многое: дружить, сотрудничать, встречаться, просто разговаривать и даже молчать. катсуки знает, как тяжело найти человека, который умеет молчать так, как нужно. не спать, не пускать сопли по чужой жизни, а молчать. он пробует многое, и катсуки попал по всем пунктам. видит, что эйджиро уже морально устал пытаться, устал разговаривать, устал что-то объяснять, приходить ни за чем. устал делать вид, что не устал. — как наш класс? эйджиро поворачивается, удивившись. брови его ползут домиком, словно стремятся достигнуть точек-оснований, которые непременно необходимо поймать. — о чем ты, катсу? — в его голосе тревога и тремор, дрожащее «к» и переливающееся «а». — мы давно работаем, катсу. катсу. катсу, катсу. он знает это, эйджиро, знает. просто надеется, что кто-нибудь смог проебаться настолько же глупо, насколько он сам. хотя бы этот пресловутый карлик-извращенец — но эйджиро говорит, что все в порядке и помогают стране, а это значит, что все они живы. повисает тишина. — катсу, ты в порядке? — да.***
ручка двери сверкает в темноте, слегка переливает позолотой из края в край, и во рту от всего этого остается только ощущение пустоты. в помещение заходит деку, и катсуки ненавидит такие вечера намного, намного больше, чем когда приходит эйджиро. потому что деку защищает. потому что деку может использовать причуду на полную в то время, как у катсуки не получается вынудить из своих культяпок ни искры. все, что взращивалось путем долгих тренировок, усилий, работы над собой, умерло в одно движение злодея — у того поистине ужасная причуда, ломающая кости и отбирающие чужие внутренности. врачи постоянно говорят, что катсуки повезло остаться свободным и живым. катсуки в ответ переворачивает стол, когда остается один в комнате, и с безудержным отчаянием скатывается спиной по промерзлой стене. катсуки физически больно, хотя его никто и пальцем не трогает после той злополучной битвы. деку — тот самый деку, над которым катсуки всегда победно возвышался — он стоит, загораживая свет точечных светильников, и молчит. никогда не отличавшийся способностью держать язык за зубами деку молчит, до боли прикусив губу — и катсуки видит то, как сильно изменило его геройство. как сильно прогнулся изуку под ним, подставил всего себя во имя мира, во имя спокойствия, во имя свободы. деку, следующий за ним, как собака за повадырем. деку, не знающий ровным счетом ничего о будущем и том, что делать со своей жизнью. деку, презираемый обществом и ненавистный самому катсуки. тот деку, оставшийся в воспоминаниях прошлого. и катсуки, который благодарил бога за то, что имеет поистине сильную причуду, в мгновение ока меняется с ним местами. это больно физически, но морально ещё хуже. после приходов-уходов деку ему всегда снятся кошмары. ему не хватает кислорода, едва есть чем дышать, а наутро он просыпается в беспамятье и с красными следами от собственных протезов на шее. возникает ощущение, что катсуки и не нужна такая жизнь. оно складывается будто оригами, выравнивая швы и грани, выкручивая изнутри. складывается из мыслей, из телевизора, который заменили, из пустых ободранных стен и постриженных ногтей — и катсуки уже даже не верит, что когда-либо выйдет на улицы своего города нормальным. в голове только одно: «убить деку». катсуки думает, что это станет его приоритетом в сумасшедшей суматохе дня. деку как был милым лепестком говна, так им и остается, но теперь в нем намешаны противоречия и молчаливость, сосредоточенный взгляд и полные пустоты глаза. снаружи герой, внутри фальшивка. катсуки надевает свою самую приличную футболку, сверху — тот старый пиджак еще школьных времен и молочного цвета перчатки с белыми полосами прямо над ветками-сухожилиями. все сидит как влитое, и он с особой ненавистью понимает, что телосложение его нихрена не изменилось с того момента. катсуки ненавидит все. катсуки ненавидит свет фонарей, потому что он слишком яркий. катсуки ненавидит петарды в небе с этими своими бумами и бамами. катсуки ненавидит запятые в середине сложного предложения и многоточия в конце — но говорит протяжными паузами, смакуя каждое слово, вспыхнувшее в голове. кажется, утро бы никогда не наступило, не будь катсуки озлоблен еще и на него. небольшой квест: попробуйте перещеголять катсуки в умении находить объяснение всему, что ему не нравится, а в том случае, если объяснение не находится, вырубить внутри причины дыру диаметром с марс. вот тогда все будет прекрасно, и жизнь наладится, станет сладкой, словно вязкая карамель. только катсуки не любит карамель. деку там, наверху, в многоэтажке. катсуки уверен, что с очако: как-то по телевизору слышал, что они уже расписались. деку там, наверху, и раньше хватило бы четырех взрывов, чтобы добраться до его пятого этажа. запасная лестница крутая и с неустойчивыми ступеньками, и с каждым шагом это начинает бесить еще сильнее. деку все еще наверху, а катсуки уже думает о том, чтобы сдаться. чертовы люди с их чертовыми чувствами — ему действительно было бы проще быть машиной. вдруг звонит мобильник. не кричит своей мелодией, не вибрирует, а просто один раз трынькнул — и готово. катсуки обожает эйджиро за то, что тот не станет надоедать собой. — катсу, ты должен быть в порядке. катсу. он стоит на земле, раскинув руки и пристально смотря в глаза. на нем геройский костюм — эйджиро старался не надевать его, когда приходит к катсуки домой, чтобы не травмировать воспоминаниями — и легкая спортивная кофта. у катсуки замыкает мозг. он ненавидит эйджиро до такой степени, что хочется схватить и повалить его на асфальт. прижать к земле, ближе к собственным конечностям, заставляя щуриться от желтых огоньков уличных фонарей. по щекам бьет мороз осознания, и звуки, которые так любят сливаться в одну вакханалию, он может разграничить на эйджиро™ и неэйджиро™. у эйджиро горло обхватывается всего-то двумя протезами, и катсуки не может почувствовать, ощутить, как чувствуется его кожа. он нутром помнит ее мягкость, ее бархатную нежность, но оно всё в прошлом. какой он сейчас на ощущения? изменился ли он так же, как и деку? эйджиро что-то хрипит — и катсуки сжимает руки еще сильнее. эй, катсу, кого ты хотел убить? а с каких пор вообще герои убивают? значит, ты не герой, катсу? катсуки? — баку-го. финита ля комедия, катсуки, твой герой называет тебя по фамилии. не просто герой, а тот, который был рядом и действенно помогал. ба-ку-го. в полном беспамятстве катсуки ощущает, как его руки покрываются трещинами. но ведь они не его — это всего лишь протезы, гротескные железки со способностью проникать в нервные рецепторы. — мне больше нравится называть тебя по имени, катсу. и прости. эйджиро весь твердеет, и они трещат, разваливаются, словно в них добавили песка. шуруп за шурупом, каждая деталь отходит, но катсуки не больно — он не чувствует ничего, потому что связь эта работает только в одну сторону. эйджиро выглядит счастливым: по крайней мере, счастливее, чем обычно, и катсуки замечает то, как много шрамов появилось на чужих сгоревших плечах. руки ломаются и падают, и катсуки чувствует это так, словно вместе с ними спадает как минимум желание беспричинно ненавидеть. потому что потрогать кожу эйджиро можно даже не имея рук. чужие ладони берут его лицо в свою чашу из пальцев, прижимают к груди, и катсуки чувствует влагу на своих щеках. позже эйджиро скажет, что он рыдал словно маленький мальчик, и это ему совершенно точно аукнется. а пока что им остаются горьковатые вдохи-выдохи в мутный летний воздух.возлюбленный мой, ты знаешь, я делаю все, что могу. и ночью, и днем, и ночью, и днем я жду и ищу. я вижу твои небеса из земли, я чувствую вкус. и все хорошо, и все в порядке, но мне не хватает деревьев.