— Почему смерть называют «первая ночь покоя»? — Потому что человек впервые не видит сны.
Они появляются каждую ночь в зыбком провале между сном и явью — темные, мрачные призраки наступают со всех сторон, тянут свои лапы-щупальца, удушающе-сильные. Вязкий ужас треплет разум, тянет из глубин подсознания все самое мерзкое, обнажает душу. В горле застывает безмолвный крик. Трандуил должен вспомнить. Он должен победить тьму, пока она не сомкнула вокруг него смертельные объятия. Он один. Никто не спасет его. Когда отчаяние и страх достигают апогея, душу ослепляет надеждой, и он отчаянно рвется к свету. Он вспоминает. Он всякий раз вспоминает. Его губы едва заметно дрожат, формируя певучий слог на выдохе — «Леголас». И приходит покой. Трандуил не один. У него есть тот, ради кого стоит жить, тот, кто всякий раз вырывает его из когтей ночных демонов и заставляет бороться.***
Дождь хлещет в стекла, размывая бесконечные огни Сан-Франциско в мелькающее слепящее боке. Трандуил тормозит на светофоре, трет глаза и думает, что было бы неплохо остановиться за двойным эспрессо и сигаретами. Он уезжает из города, в котором никогда не был счастлив. Как не был счастлив и в других до него. Сколько их будет еще? И будут ли? Счастье — фантом. Такой же угасающий, как мечты на благополучный исход его никчемной жизни. Трандуил знает, но продолжает тешить себя иллюзиями, что у него есть шанс. Его единственный друг когда-то сказал, что у выбранного ими пути заведомо плохой финал. Реальность — не кинофильм. Верить в хэппи энд глупо, и четыре пули в груди Эла — тому подтверждение. Трандуил вздрагивает от резкого автомобильного гудка: на светофоре горит зеленый. Когда город остается позади, становится спокойнее. Мелькание освещенного фарами дорожного полотна погружает в транс. Трандуил вжимает педаль газа до упора и закрывает глаза, полагаясь на милость восьмицилиндрового зверя, несущегося по темной трассе. Пять секунд. Десять секунд. Пятнадцать… Он распахивает глаза. Сердце медленно и глухо тарабанит о ребра. Может, в следующий раз он не досчитает и до пяти.***
От люминесцентного света в дешевом придорожном мотеле режет глаза. Трандуил устало проводит рукой по волосам — длинные пальцы ерошат непривычно короткий ежик. Молодой парень за стойкой регистрации в открытую пялится. Он худой и симпатичный, с густыми темными волосами и пирсингом в ухе. Когда-то Трандуил ответил бы на его заинтересованный взгляд, но сейчас он перебрасывает сумку через плечо и равнодушно шагает к своему номеру. Парень провожает его разочарованным взглядом и снова утыкается в смартфон. Комната пропахла пылью и сигаретным дымом. Трандуил бросает сумку на продавленный диван, включает телевизор, сразу же убирая звук до минимума, и занимает кресло у окна. Проходит больше двух часов, прежде чем он наконец принимает входящий звонок с неизвестного номера. — Мы на месте, — низкий голос наждачной бумагой царапает по оголенным нервам. Короткого «мы» достаточно, чтобы замерший в кресле мужчина расслабил плечи и облегченно выдохнул. У него есть смысл продолжать существование. — Буду завтра вечером, — хрипит он и мнется мгновение, прежде чем выдать равнодушное «спасибо», но в трубке уже гудки.***
Обычно сдержанный сын бросается на руки. Трандуил прижимает к себе самое дорогое, что у него есть, и все больные, пропитанные мраком мысли уходят. Как он может думать о смерти, когда в его руках — жизнь? У Леголаса его глаза, его волосы, и больше всего на свете Трандуилу хочется, чтобы у ребенка был шанс не стать похожим на него. Они отрываются друг от друга и просто стоят рядом, покачиваясь. Леголас льнет к его бедру, а Трандуил улыбается, гладя белую макушку. От пронзительного взгляда за спиной покалывает оголенный участок шеи. Трандуил оборачивается и проваливается в обжигающе-холодную синеву. Колючий взор коротко и хмуро скользит по телу Трандуила, но этого достаточно, чтобы в паху у того томительно заныло. — Спасибо, — произносит Трандуил одними губами. Незнакомец коротко кивает и, развернувшись, стремительно идет к дому. Трандуил не знает его имени. Он ничего о нем не знает, хотя дважды имел с ним дело. Попытки выцепить хоть какие-то данные об этом человеке ни к чему не привели. «Волк» — как называли его в «Братстве» — хорошо выполнял свою работу, не задавал вопросов и вообще редко разговаривал. Одиночка со своим собственным кодексом чести. За месяцы, что Трандуил его не видел, этот человек не изменился — только в темных волосах появилось больше серебристых нитей, а на щеке — явно свежая ссадина. Он хорош. Очень. Трандуил и не припомнит, сколько раз он кончал, думая о нем. Несколько дней в одном доме с ним станут проблемой.***
В этом пустынном уголке мира время теряет смысл. Трандуил бродит по остывшему песку, впитывает в себя соленое дыхание вечности. Море всегда лечит. Даже холодное и неприветливое. На пляж медленно ползет туман — Трандуил ежится от его сырого прикосновения и плотнее кутается в пальто. Он стоит на берегу, пока сумерки не поглощают темнеющие вдали скалы. Он ощущает себя ничтожной частицей в бесконечной круговерти жизни и смерти, и этому чувству не хочется сопротивляться. Есть вещи, мириться с которыми учат лишь прожитые годы. Впервые за долгое время Трандуил свободно дышит полной грудью.***
В забитом под завязку кухонном шкафу очень кстати обнаруживается бутылка виски. Трандуил ухмыляется и мысленно отдает хвалу тому, кто позаботился о комфортных условиях проживания. Он выходит за дверь, замирает позади темной фигуры, прислонившейся к ограждению террасы, и с жадностью смотрит на спину стоящего перед ним мужчины. Тот чуть заметно напрягается, но остается неподвижным. Трандуил прислоняется бедрами к перекладине в полуметре от него и, продолжая беззастенчиво скользить взглядом по великолепному телу, залипает на точеном профиле. — Составишь компанию? — Не пью, — глухо бросает Волк, и губы Трандуила растягиваются в улыбке. Он делает глоток из горла бутылки. — Скажи свое имя. — Не имеет значения. — Мы на одной стороне. — Я ни на чьей стороне, — мужчина щелкает зажигалкой и прикуривает. — И мне не за разговоры платят. — Я могу заплатить за разговор. — Не сомневаюсь, — Волк, наконец, смотрит на него, но это не тот взгляд, который Трандуил хотел бы ощущать на себе. Попытка раздразнить ни к чему не приводит, и это злит. Ладно, он всегда знал, что с этим парнем будет непросто. — Ну так что? — Трандуил делает еще один глоток и ставит бутылку на перила между ними. — Не интересно. — А вот ты меня интригуешь. — Меня предупреждали насчет тебя, — тонкие губы дергаются в усмешке. — Я оправдал ожидания? — равнодушно бросает Трандуил, а внутри что-то обрывается — там, где все еще барахтается живое и светлое. — Сполна. Даже с короткими волосами ты редкостная блядь. Трандуил может убедить себя, что ему плевать. От фальшивой улыбки сводит скулы, и он продолжает и дальше трахать Волка глазами. После заявлений в свой адрес — имеет полное право. Тонкие пальцы тонут в грубо обрезанных прядях. — Нравится? — Ты мне безразличен. — Жаль, — в отчаянии вырывается у Трандуила. — Я бы бросил к твоим ногам все золото этого мира. — Ты действительно псих. Трандуил смеется. Холодным, безжизненным смехом. Он лучше пустит пулю в висок, чем сознается, как отчаянно сожалеет о том, что стоящий рядом мужчина не узнает его настоящего. Трандуил прикладывается к бутылке снова и снова, но по-прежнему чувствует только холод. Недокуренная сигарета летит в кусты, и мрачный собеседник уходит. Трандуил кладет ладонь на то место, где только что была рука Волка и чувствует тепло, исходящее из рассохшегося дерева.***
Он подхватывает сына на руки и отскакивает от стремительно накатывающей волны. Леголас заливается счастливым смехом и крутится в руках отца, как непослушный котенок. Трандуил любит их долгие прогулки по пляжу. Если у него будет шанс начать все заново, они обязательно будут жить возле моря. Сын находит новое увлечение, а Трандуил медленно бредет к застывшему в отдалении мужчине. — Тебе не обязательно нас караулить. — Это часть моей работы, — голос Волка ниже обычного, и Трандуил тяжело сглатывает. — Сейчас можно расслабиться. — Расслабиться? Рядом с тобой? — Я польщен. Ты наконец сознался, что хочешь меня, — лениво произносит Трандуил, облизывает губы и, склонив голову, смотрит на Волка. Его смех почти искренен, когда тот посылает его к черту. — Ты же осведомлен насчет меня, — продолжает дразнить он. — Должен знать, что я спец по части расслабления. — Потерпи немного, — усмехается Волк, — у тебя будет шанс кого-нибудь в этом убедить. — Ух ты, — Трандуил пропускает колкость мимо ушей, переводя взгляд с глаз Волка на его губы. — Это была почти улыбка? Лицо Волка ничего не выражает, но Трандуил может поклясться, что увидел тень смущения на породистом лице. В горле пересыхает. Трандуил судорожно стискивает кулаки в карманах пальто, потому что до боли в кончиках пальцев хочет прикоснуться к стоящему рядом мужчине. Они молчат какое-то время. Волк закуривает и поворачивается так, чтобы дым не попадал на Трандуила. Это почему-то трогает. — Угостишь? Рука Волка ныряет в карман куртки, но Трандуил сокращает расстояние между ними и выхватывает сигарету из теплых пальцев. От прикосновения тело словно прошибает электрический разряд. Рука слегка дрожит, пока он делает затяжку, не отрывая взгляд от лица Волка. Глаза того темнеют, и Трандуилу хочется живьем сгореть в этом синем пламени. Напряжение огнем ползет по венам, возбуждает почти до боли. За спиной раздается звонкий смех Леголаса, обрывая порыв накинуться на желанные губы.***
Трандуил укладывает в постель уснувшего перед телевизором сына и едва не вздрагивает, когда видит Волка, прислонившегося к дверному косяку. Тот коротко кивает в сторону кухни, и это не обещает ничего хорошего. Трандуил знал, что придется расстаться, но не думал, что так скоро, не тогда, когда он почти научился читать по обжигающему льду синих глаз. Он стоит, прислонившись к стене и обхватив плечи руками. — Уезжаешь? — тихо спрашивает Трандуил. — Да. — Так скоро, — голос звучит почти равнодушно, а в груди жжет болью, некстати напоминающей, что он слаб. И зависим. Хочется сказать что-то насмешливое, чтобы избавиться от напряжения. Он умеет дразнить стоящего перед ним мужчину, умеет флиртовать с ним, но он не привык к молчанию, от которого давит в горле и в груди. — Попрощайся за меня с мальчиком, — произносит Волк. — Он привязался к тебе, — рассеянно отвечает Трандуил и почти решается добавить «я тоже». — Скажи ему, что если вырастет таким, как его отец, я убью его. Трандуил хрипло смеется и ловит синий взгляд. Да, вот теперь проще. Можно снова натянуть свою любимую маску. — Так и запомнишь меня таким? — он делает неопределенный жест рукой. — Раздражающий тебя клиент. — Да, ты меня раздражаешь. С самой первой встречи. Всегда, — взгляд Волка колючий и тяжелый, но что-то неуловимое — в интонациях голоса, в едва различимом движении напряженных плеч заставляет Трандуила усомниться в правдивости его слов. Он цепляется за это ощущение и, пытаясь прочесть что-то важное между брошенных обидных фраз, с жадностью смотрит на Волка. Наверное, он думает слишком долго, потому что тот отводит взгляд, в котором мелькает что-то похожее на… разочарование, и отлепляется от стены. — Мне пора, — чуть резко произносит он и направляется к выходу, но Трандуил резко шагает ему навстречу, пальцами прикасается к груди Волка и тут же отдергивает руку, словно обжегшись. Они смотрят друг на друга бесконечно долго и чертовски мало, а потом из легких Трандуила вышибает весь воздух — он спиной врезается в стену, и губы Волка впиваются в его. Тот целует зло и грубо. Трандуила более чем устраивает. Короткая борода царапает кожу, и он что есть силы притягивает голову Волка к себе, жадно открывая рот. Хочется чувствовать его всего и сразу. Пальцы жадно хватают жесткие волоски на затылке, скользят к широким плечам. Трандуил стонет, ловя бешеный кайф и ненавидя себя за то, что позволил чувствам стать такими сильными, не заморозил их на стадии равнодушной похоти. Волк отрывается прежде, чем они оба задохнутся, а тело и мозг расплавятся в яростном желании. — Торин. Трандуил закрывает глаза, повторяет заветное имя, и оно терпким ядом застывает в венах. Дверь закрывается. Красивый финал. А может, еще нет.