Смертельная доза нитроглицерина

Бакуго смотрит внимательно, чуть прикрыв глаза: взгляд у него по-прежнему цепкий, едкий. Сначала кажется, что он абсолютно трезв, но такая глупость может прийти в голову только человеку, который совсем не знает Бакуго. А вот Киришима знает. И отлично знает, что сейчас, именно в этот удачный момент, Бакуго совершенно и бесповоротно пьян. Киришима и сам недалеко ушёл, но контролирует себя намного лучше. То ли привычка сказывается — порой он с Каминари и Серо выпивает после трудного рабочего дня. То ли организм Киришимы лучше переносит алкоголь. Но сейчас это не важно. Важно лишь то, что сейчас Бакуго пьян. Киришима чуть вздыхает и сжимает пальцы на кружке с остатками пива: то, что он собрался делать сейчас, совсем недостойно мужчины. Разговаривать о важном или решать какие-то дела нужно только на трезвую голову — в этом они с Бакуго сходятся целиком и полностью. Если прячешься за мутностью разума, то ты либо трус, либо не так-то тебе и нужен разговор. А Киришиме нужен, очень нужен, вот только именно в этом вопросе он полный и бесповоротный трус. — Бакуго! — зовёт его Киришима. — Эй, Бакуго! Тот подпирает голову раскрытой ладонью и смотрит вопросительно — не так, как обычно, будто хочет убить, — но ничего не говорит вслух. Киришима медлит: одно неверное слово и всё — ВЗРЫВ! — момент будет упущен, а ему самому придётся разгребать немало последствий действий Бакуго и его квирка. Киришима знает, Киришима уже много раз пил с ним сам и расспрашивал других (не то чтобы Бакуго много с кем пил кроме самого Киришимы). Действовать нужно исключительно осторожно — как в клетке с диким зверем: Бакуго очень легко спровоцировать. Другое дело, что Киришиме его нападки не очень-то и страшны физически. Только физически. «Может, пойдём уже», счёт, а затем и освежающий после давящего тепла воздух — всё это чуть смягчает решительность Киришимы. «Слушай, может, ты гей?» «Ты не против сходить на свидание?» «Давай встречаться». И самое главное: «Кацуки». Всё это давно вертится в голове Киришимы, но за годы знакомства с Бакуго ничего не было произнесено вслух. Бакуго не даёт ни единого шанса, не выходит за рамки дружеских привычек и не выказывает никакого интереса к отношениям. Будто он выше всего этого и единственное, что его интересует, — это как можно выше взобраться по карьерной лестнице, стать самым крутым героем, и всё такое. Киришима фыркает от смеха и, задумавшись, влетает в спину остановившегося Бакуго. — Что там? — заглядывает через плечо, чуть оперевшись рукой о спину — даже через куртку чувствуется, что Бакуго невыносимо, нестерпимо, невозможно горячий!.. Киришима медленно выдыхает через нос и говорит себе: «Успокойся». Перед ними ничего такого, а Бакуго продолжает стоять чуть покачиваясь. «Может, ему плохо?» — думает Киришима и обходит Бакуго, останавливаясь прямо перед ним. Заглядывает в глаза и — была не была! — прикладывает руку ко лбу. — Тебе что, плохо? Перепил? Обопрёшься на меня или... Закончить Киришима не успевает, Бакуго наваливается на него всем весом и буквально повисает на плече. «Всё-таки плохо». — Дойдё... — Киришима прикусывает язык на полуслове и замирает — почти спровоцировал взрыв. Никогда нельзя сомневаться в пьяном Бакуго, иначе он начнёт доказывать обратное. Они идут молча. С каждым шагом Киришима сомневается, что сегодня у него получится: Бакуго слишком пьян, сам он слишком устал — день выдался выматывающим, настроение уже не то... На светофоре они останавливаются, пустая дорога с лёгкой изморозью в свете фонарей кажется сказочной, немного потусторонней. Киришима притягивает Бакуго к себе поближе — неосознанно, точно-точно неосознанно — и поворачивается, чтобы спросить куда им дальше: к нему или к Бакуго, потому что здесь их пути расходятся. Но так ничего и не спрашивает. В свете фонарей не только дорога выглядит иной. Бакуго кажется совсем другим: тихим, спокойным, красивым не своим внутренним огнём и жутким характером, а какой-то кукольной, замершей красотой. Такого Бакуго Киришима видит впервые и больше всего боится спугнуть. Хочет как можно лучше запечатлеть этого Бакуго в памяти (потом будет гордиться, что видел кое-что особенное). И поступает в точности до наоборот своим мыслям. — Знаешь, — неожиданно для самого себя начинает он и сглатывает, чувствуя на себе взгляд Бакуго. Сейчас или никогда. Ну не убьют же его за это, честное слово. — Ты очень красивый. — И добавляет быстро-быстро, чтобы не было времени передумать: — Ты мне нравишься, я бы хотел с тобой встречаться. Молчание становится неловким уже к концу первой минуты, и Киришима думает, что напрасно он всё это затеял — им и друзьями было хорошо. Точнее, хорошо было Бакуго, а вот Киришима давно хотел большего. И сейчас, кажется, одной несдержанной фразой разрушил всё, что у них было на протяжении стольких лет. Вот только ничего не происходит, Бакуго молчит слишком долго. Возможно, он слишком пьян и ничего не понял. Возможно, он слишком пьян и ничего не слышал. Возможно, он не так уж пьян и просто согла... Киришима решает, что теперь-то уже нечего терять, да и Бакуго не выглядит так, словно ему противно происходящее. Может, он просто стесняется? Мысль совершенно бредовая, но почему нет? На одном дыхании: чуть наклониться, встретиться взглядом, мельком погладить по щеке и чуть коснуться губами губ — это же не слишком? Это же не чересчур? — Да ты совсем охуел? — орёт Бакуго и отталкивает Киришиму от себя. «От вседозволенности», — мысленно продолжает Киришима и кивает, соглашаясь сам с собой, уже сидя на холодном асфальте. Светофор издевательски перемигивает с зелёного на красный. Возможно, Бакуго совсем уже не пьян. Холодный воздух быстро приводит в себя, равно как и шокирующие события. Киришима фыркает и мысленно чертыхается: дурак, как можно забыть очевидное, проверенное. Как вообще можно действовать настолько необдуманно и глупо? Ладони Бакуго искрят, а самого его потряхивает от крупной дрожи. Сейчас он не станет нападать всерьёз — так, чтобы нельзя было защититься. Не в таком состоянии. Киришима на это надеется. Бакуго срывается с места молча, без предупреждения: хватает Киришиму одной рукой за плечо, поднимая на ноги, а вторую с силой вбивает в живот, словно хочет пробить в нём дыру, но всё же недостаточно сильно и быстро. Не так, как обычно. Можно успеть среагировать. Перед глазами темнеет, и Киришима снова падает на колени. Не защищает голову, как учили, не пытается сгруппироваться или контратаковать — в мыслях ничего такого. Киришима вытирает рот тыльной стороной ладони и сплёвывает в лужу рвоты. Не так он планировал закончить этот вечер, совсем не так. В животе ноет, но не сильно — всё-таки его квирк очень удобная штука для защиты, даже когда не думаешь об этом. И Бакуго сдерживался. К запаху рвоты примешивается запах сигаретного дыма — Бакуго курит. Он курит не часто и только когда зол (или в смятении), так что Киришима решает поскорее разобраться с случившимся, чтобы не осталось недомолвок. И попытаться хоть как-то спасти их дружбу. Если это ещё возможно. — Протрезвел? — спрашивает Бакуго и щелчком отправляет окурок в мусорку. Близко не подходит и даже головы не поворачивает, но Киришима всем телом чувствует исходящее от него разочарование и брезгливость. Зря он всё это затеял. Хочется отмотать время назад и ничего не говорить сегодня, отмотать даже раньше, на поступление в Юэй — не подходить, не чувствовать, не влюбляться так неосмотрительно. Но Киришима привык брать ответственность за свои действия, так что расплачиваться — особенно в этот раз — придётся. — Протрезвел? — повторяет Бакуго и всё-таки поворачивается к Киришиме. Тот кивает и поднимается — самостоятельно, знает, что руки сейчас ждать бессмысленно. — Слушай, я не хотел... — Киришима запинается и поправляет сам себя: — Точнее, хотел, но не так. Глупо получилось, прости. Бакуго молчит, но лучше бы орал и материл его, ударил ещё раз, что ли. Тогда всё пошло бы легче. — Понимаю, что забыть и не обращать внимание на произошедшее будет трудно, но, — Киришима растерянно чешет в затылке, — я не хотел бы, чтобы после этого мы перестали общаться. Молчание напрягает. Может, Бакуго его вообще не слушает? — Тебе теперь противно рядом со мной находиться, да? Почему-то именно это больнее всего осознавать. Бакуго еле заметно качает головой — так, что если не смотреть пристально, до рези в глазах, следя за самой малейшей реакцией, то ничего не заметишь. — Мне противно, что для этого тебе потребовалось напиться, — цедит он сквозь зубы. — Не знал, что ты такой слабак. — Что? — тупо переспрашивает Киришима и моргает пару раз. Напиться? Слабак? Ну да, тут и отрицать бесполезно. — Я подумал, — тут Киришима запинается, пытаясь не начать оправдываться, — что так можно будет списать на алкоголь. И это будет... Ну... безболезненно, что ли. Бакуго кривится и сплёвывает сквозь зубы, подходит близко-близко, но всё равно кажется ужасно далёким — как будто находится в соседней галактике или где-нибудь ещё дальше. — Безболезненно, значит? — У него дёргается левый глаз и зубы сжимаются так, что едва не крошатся. Такое зрелище может напугать кого угодно, даже Киришиму (может быть), но сегодня не тот день. — Уже совсем нет, — горько улыбается Киришима. — Глупо получилось. Я не хотел, чтобы так всё закончилось, а, впрочем, забу... — Не хочу, — твёрдо говорит Бакуго. Киришима обалдело смотрит на него и разве что не начинает смеяться: они оба — как два дурака — столько лет держали дистанцию, а всё, что нужно было, — это сказать. Признаться. Просто поговорить. Он фыркает в воротник и наконец-то поднимается, почти делает эти два шага до Бакуго, чтобы наконец-то сказать... Рука Бакуго останавливает Киришиму на полпути, больно ткнувшись в ключицу. — Сначала зубы почисти — от тебя пасёт, как от помойки. Киришима недоверчиво фыркает от пузырящейся внутри него радости и трётся подбородком о руку Бакуго. Главное, что всё хорошо, а уж последствия — дело десятое, особенно когда имеешь дело с такой взрывной личностью.