Птица без насеста

Новый Год – типа, время радости, чудес и исполнения желаний. Ганс громко чихнул, остановившись посреди улицы, достал из кармана бумажную салфетку и вытер ей мокрый нос. Если сегодня исполняются желания, то он желает избавиться от насморка. На большее он, впрочем, просто не надеялся. Рождество он, как и положено, встретил в кругу, скажем так, семьи: Ганс и… Ганс. А на следующий день ему преподнесли подарок – бумаги на выселение. И выбросили на улицу. Тот момент, когда, с одной стороны, радуешься, что у тебя практически нет никаких вещей, а с другой – черт, да у тебя даже вещей никаких нет! Ганс еще раз чихнул, надо хотя бы одежду потеплее найти. В Нью-Йорке зима, может, и не холодная, но не настолько, чтобы гонять по улицам целыми днями в футболке и косухе. Он шел по одной стороне улицы, а на другой красовался Центральный Парк – весь в лужах, слякоти и подтаявшем снеге. Высока вероятность, что Гансу придется коротать там ночь. И даже не одну. Если он, конечно, не найдет место потеплее. Ох, парень, не так ты хотел закончить свою жизнь – сдохнуть от воспаления легких в центре одного из самых больших и перспективных городов мира. – Чего грустим, мальчик? «Мальчик» потер большим пальцем небритый подбородок, изучая взглядом свою собеседницу. – А тебе-то что за дело? – огрызнулся он. Пожилая дама фыркнула, поплотнее закуталась в одну из многочисленных теплых шалей, звякнув тяжелыми серьгами. На Ганса она смотрела сквозь огромные очки, делающие ее оплывшие глаза очень заметными на морщинистом лице, а заодно и синие круги под ними тоже. – Нельзя быть таким невежливым, особенно в праздники, – назидательно сообщила она. – Если ты, типа, помощница Санты, – Ганс кашлянул, горло уже саднило, а значит, скоро холод и глубже заберется. – То я вел себя очень плохо и уже получил свой уголь. – Ты путаешь Новый Год с Рождеством, – хохотнула она, словно разговаривала с ребенком. – Но у меня, пожалуй, найдется для тебя подарок. Ну-ка, идем! Она цапнула его за запястье на удивление крепкой рукой, украшенной увесистыми, тяжелыми кольцами, и потянула за собой в ближайшую подворотню. Ганс повиновался. Брать у него было нечего, заняться, впрочем, было нечем тоже. В отличие от полных слякоти улиц, здесь было совершенно сухо. Подобрав какую-то картонку, женщина удобно устроилась на ней прямо на холодном асфальте и поманила Ганса к себе, роясь в складках шалей. – Тебе раньше на картах гадали? – спросила она, пока Ганс опускался перед ней на корточки. – Дай руку. – Что ты там хочешь увидеть, карту сокровищ? – с иронией спросил он, но ладонь протянул. – Судьбу твою, – снова фыркнула она, водя по грубоватым линиям длинным, ярко-синим ногтем. – Весело живешь. Ладно, вижу, не гадали. С этим она точно угадала, но большого ума на подобные вещи было не нужно. Как будто в мире каждый первый сталкивался с возможностью погадать. Ганс в такие штуки вообще не верил, карты для него были исключительно возможностью сыграть в бридж или показать фокус. Дама тем временем достала пухлую потертую колоду. Она не тасовала карты, как это делали в казино, например, а держала их очень аккуратно и нежно, меняя местами одну за другой. – Подумай о чем-нибудь очень важном, – протяжно произнесла она. – О том, чего ты бы очень хотел. До дрожи! – О носках теплых? – усмехнулся Ганс, но тут же получил ощутимый удар по рукам. – Не будешь серьезным – ни черта и не получится! – воскликнула дама. – Давай, пока я карты в руках держу, думай! Ганс вздохнул и задумался. А чего бы он хотел? Свой дом? По-настоящему свой, из которого его не выкинут в любой момент. Такой дом, какой был у него в Дании до депортации, например. Хотя, дом – не всегда просто место. Вроде бы, в последние годы ему было где жить. Но Рождество он все равно встречал один, и это абсолютно не приносило ему счастья. Может, тогда, это должно быть… – Подумал? Выбери карту, – она разложила колоду вверх рубашками прямо на асфальте. Ганс потянулся к одной из карт, но его снова шлепнули по руке. Да что ж такое, она перестанет его бить или нет?! – Куда лапами лезешь к чужой колоде?! – воскликнула дама. – Мне покажи, я сама достану. Он нахмурился, но показал. Ощущение, словно его пригласили сыграть роль в театре, но текст не выдали, и приходилось импровизировать. И вот другие актеры то и дело подталкивают его к нужному ходу в сценарии, а он то и дело оступается и не знает, что дальше сказать. Дама вытянула карту, перевернула ее и снова положила на асфальт. Гансу эта картинка ни о чем не говорила. Он вообще в Таро не разбирался, впервые видел их вблизи. Слышал – да, но не видел. А эту женщину карта, кажется, весьма воодушевила. – А ты везучий, мальчик, – она потрепала Ганса по щеке так, словно он был ей каким-нибудь любимым племянником. – Двойка кубков хорошая карта. О чем ты подумал? – Так я тебе и выдал всю подноготную, – хохотнул Ганс. – Что эту штука значит-то? Я в них не шарю. – Десять баксов за трактовку, – женщина поерзала, устраиваясь на своей картонке, и спрятала колоду обратно. – Думаешь, я святая? – Да в голову бы не пришло, – сквозь зубы проговорил датчанин. С одной стороны, этой тетке он по-прежнему не верил. А с другой… с другой, почему-то, очень хотелось узнать, что значит эта карта. Вот просто так. Для собственного развития. Разве, плохо – хотеть узнать что-то? Да и терять ему нечего, в конце концов. Порывшись в карманах, Ганс вытащил пару мятых бумажек, которые уже спустя секунду исчезли среди всех этих ярких шалей. – Если хотел любви, – начала женщина. – Будет тебе любовь, верная и надолго. Работу хотел – найдешь себе партнера и поднимешь любое дело. Все, о чем бы ни подумал, решится через человека. Из двух кубков как из одного пить будете. – А, типа, удачное знакомство, – подытожил Ганс, поднимаясь на ноги и по привычке отряхивая джинсы. – Ну, спасибо за интересную беседу. – Хей, куда! – воскликнула дама. – А еще пятерку за работу накинуть не хочешь? Датчанин поправил куртку и наклонился так, что его лицо оказалось прямо напротив тех самых оплывших глаз за стеклами очков. Улыбка его была то ли издевательской, то ли печальной. – А у меня больше нет, милочка, – тихо проговорил он, направившись к выходу из подворотни. – Мошенник! – воскликнула она. – Оборванец! – Я в курсе, – на ходу на мгновение обернулся Ганс и отвесил даме шутовской поклон. – Ни одно предсказание для тебя не сбудется! – крикнула она ему вслед, но датчанин уже вывернул на шумную нью-йоркскую улицу. Как будто его это волнует! Ганс вздохнул, в горло словно ерш для мытья бутылок засунули. Вот если бы она сказала: «у тебя никогда не пройдет простуда!», это, пожалуй, было бы страшно. Или пожелала бы не обрести в этой жизни теплых носков… эти носки действительно очень волновали Ганса. А вместе с ними возможность погреться в каком-нибудь теплом уютном помещении и выпить чего-нибудь, да хоть кипяченой воды. И уже не важно, одному или с кем-то. Вокруг окончательно стемнело, а людей меньше не стало. Ганс то и дело натыкался на шумные компании, трезвые и не очень, на парочки, выбирающие что-то перед самым праздником в потихоньку закрывающихся магазинах. Да, пожалуй, ему все же было одиноко. Он остановился под ярким фонарем – частью вывески какого-то бара. Окей, он подумал о доме, и что дальше? Как какое-то там знакомство даже теоретически может помочь ему обрести свое место? Он что, изменит своим принципам и женится? Ну ладно, они в двадцать первом веке, в конце концов, можно не изменять принципам и выйти замуж. Но даже если так… он все еще птица без насеста. – Ганс! Словно в ушах зазвенело. Ганс замотал головой, отгоняя дурацкое наваждение. Если бы кто-то мог его звать, он бы давно… – Га-а-анс! – раздалось повторно, и датчанин обернулся, пытаясь отыскать источник звука. По ту сторону дороги, в парке за ограждением стоял Шкипер, сложив руки наподобие рупора, чтобы его было лучше слышно. Рядом с ним, закутанный в несколько теплых свитеров, подпрыгивал на месте Прапор, размахивая руками. Рико сидел на корточках и возился с чем-то ярким, по-видимому, с фейерверками, так, что видно было только его рыжую макушку. Ковальски в строгом зимнем пальто с дымящейся кружкой в руках координировал его действия. – Дуй сюда! – снова крикнул Шкипер и махнул рукой. Ганс замер на месте. Они что, зовут его? Серьезно? Шкипер, который с ним столько лет никаких дел иметь не хотел, вдруг орет на всю улицу, чтобы он – Ганс – пришел к ним? Это было настолько невозможно, что хотелось отвернуться и уйти, пробудиться ото сна и понять что он просто задремал на лавочке в этом самом парке. Между ними на дороге встал грузовик, и теперь ребят за ним нельзя было разглядеть. У Ганса перед глазами оказалась реклама какого-то пива, американского, такое он даже в рот не брал. На изображении – пара высоких бокалов и компрометирующая надпись: «В Новый Год – в хорошей компании!». Он снова чихнул, и глаза заслезились. Какая глупая, идиотская ирония! Никогда в жизни бы не поверил, но весь день шел так косо и глупо, и так хотелось разреветься или сдохнуть, наконец, от этого воспаления легких… светофор, на котором остановился грузовик, все еще горел красным. Ганс вдруг бросился бежать, огибая случайных прохожих, не обращая внимания на лужи и возможность навернуться на скользком снегу. Он успел за секунду до того, как машины тронулись, резко свернул, преодолел бегом еще с десяток метров и с разбегу повис у Шкипера на шее. – Эй, парень, ты чего? – капитан от такой неожиданности даже не стал его отталкивать. – Прапор тебя заметил, настоял, чтобы я тебя позвал, а ты на меня вешаешься… – Шкипер, – Ганс не знал, плачет он из-за простуды и забитого носа или потому что ему просто хочется реветь. – Парни, можно я с вами Новый Год встречу? Пожалуйста, сегодня никаких преступлений! Шкипер опешил. У него даже слов не нашлось на подобное заявление, так что он просто кивнул. Прапор, растирая покрасневший кончик носа, внимательно уставился на Ганса из-под огромного шарфа, в который он был завернут в несколько слоев. – Да ты дрожишь весь! – воскликнул вдруг он, снял перчатки и без сантиментов приложил ладони к щекам датчанина. – Ты что, весь день так ходил?! Ты заболеешь! С этими словами он начал выпутываться из яркого свитера, вернее, одного из, кажется, трех или больше ярких свитеров. Гансу было велено снимать куртку, после чего его засунули в этот вязаный кокон, все еще хранивший тепло другого человека. Шкипер отдал приказ выдать ему плед, который Рико тут же вытащил из сумки. Ковальски достал еще одну кружку и наполнил ее из термоса горячим кофе, протягивая Гансу. – Ребят, ну вы чего так, – у датчанина не находилось слов, он все еще пытался втихую стирать редкие слезы, которые так невовремя застилали глаза. – Я же ненадолго! – Пока ты здесь, ты под нашей ответственностью! – возразил Шкипер. – Ковальски, он чихает, мне это не нравится! Ковальски, словно они с Гансом никогда раньше и не ругались, поставил свою кружку на парковую скамейку, по примеру Прапора стянул перчатки и приложил ладонь ко лбу датчанина. Покачал головой, задумавшись, после чего повернулся к командиру. – Я могу ошибаться, но не меньше тридцати восьми, – сообщил он. – Ну ничего себе! – присвистнул командир. – Дома есть аптечка? – Аптечка, может, и есть, – усмехнулся Ганс. – Дома нет. Прапор охнул, глядя то на Шкипера, то на Ганса. Капитан нахмурился. Один раз он уже слышал нечто подобное, и кое-как попытался помочь. Да, та комната в Хобокене правда служила Гансу домом несколько лет, но все хорошее рано или поздно заканчивается. И не станет же Шкипер, в конце концов, каждый раз вытаскивать своего «очень бывшего друга» из задницы. Их уже давно ничего не связывает. То, что они так заботливо отнеслись к нему сейчас – уже очень много. – Ковальски, если посоветуешь лекарство, я дойду до аптеки, когда она откроется, – соврал Ганс – денег у него не было даже на то, чтобы раздобыть себе завтрак. – Рико, еще один плед, – скомандовал вдруг Шкипер, снимая с себя дурацкую серую шапку с помпоном и цепляя ее на Ганса. – У нас в машине найдется еще одно место? – Я могу сесть к кому-то на колени! – воскликнул Прапор. – Вот и отлично, – кивнул Шкипер и повернулся к Гансу. – Поедешь с нами, амиго. Только никаких преступлений. Ганс уже не пытался вытирать со щек соленые слезы. Может, это и временно, может, его вскоре выкинут обратно, как только пройдет лихорадка. Но сейчас он поедет домой. И Шкипер не оттолкнул его, разрешив разреветься у себя на плече.