Вассалитет

Когда до Гила наконец доходит, глаза у него делаются огромными, как блюдца. Он не может отвести от нее взгляд и не двигается, и Агата с трудом удерживается, чтобы не захихикать при виде его удивленно отпавшей челюсти. Но она всё-таки удерживается. Если она захихикает, это нарушит чистоту эксперимента, а такого она не может себе позволить. Поэтому она подается вперед с невнятным, но одобрительным звуком и, прижавшись к нему всем телом, накрывает его губы своими, заглушая всё, что он хотел сказать. Она отступает назад так же быстро, а Гил продолжает смотреть на нее во все глаза, и его дыхание заметно участилось. — Агата. Ей это нравится: его ошеломленные, широко раскрытые глаза, нравится, как он запинается, выговаривая ее имя, нравится изгиб его приоткрытого рта и движения пальцев, расстегивающих пуговицы на его рубашке. Но ему придется подождать, и он будет ждать; и, когда она отворачивается от Гила, Тарвек не теряет ни мгновения. Улыбка мимолетно скользит по его лицу, прежде чем он делает шаг вперед, склоняет голову и опускается на колени у ее ног одним плавным движением. Дымчатый рыцарь, напоминает себе Агата. Гил переводит взгляд с нее на Тарвека и обратно. — Иди сюда, — говорит она, и он подчиняется. Он подходит неуверенным, спотыкающимся шагом, пока Агата не кивает и не касается рукой его шеи. Она чувствует, как бьется его пульс под пальцами, но не смотрит на него, пусть даже ей хочется — хочется целовать его снова, опрокинуть на постель и впиться зубами. Вместо этого она смотрит вниз. — Моя госпожа, — едва слышно выдыхает Тарвек. Он берет ее свободную руку, проводит большим пальцем по ладони, опустив веки. Глядя на нее сквозь ресницы, спрашивает так же негромко: — Вы позволите? Агата кивает, и Тарвек подносит ее руку к губам; его глаза — огромные, темные, полуприкрытые сейчас — по-прежнему устремлены на нее. Он не отводит взгляд, когда целует поочередно ее подушечки пальцев и костяшки — одну за другой; когда касается губами линий на ее ладони, основания большого пальца, когда проводит языком по тонкой коже на ее запястье, там, где бьется пульс — на кратчайшее мгновение. Каждое прикосновение, каждый поцелуй так легки, что сводят с ума. Она шумно выдыхает, и Тарвек поднимает голову. Не отпуская ее ладони, он наклоняется вперед, упираясь лбом в изгиб ее бедра. — Чего вы желаете? — Встань. — Агата сжимает его руку, и, пока он поднимается на ноги, поворачивается к своему второму подопытному. Она всё еще не убрала ладонь с его шеи. — Гил? Гил вздрагивает, отводя взгляд от Тарвека, и обнимает Агату за талию. — Да? Или «да, моя госпожа»? — слегка насмешливо спрашивает он. — Ой, прекращай, — она тыкает кулаком в его плечо и подается вперед, запрокидывая лицо. Гил уворачивается от ее губ и, улыбаясь, целует ее в макушку, в ухо, во впадинку за ухом. На долгую секунду он замирает, уткнувшись носом в ее шею. — Угу, вот так-то лучше, — замечает Агата. — Ну и отлично, — она скорее чувствует его довольный смешок, чем слышит, отвлеченная открывшимся перед ней зрелищем: Тарвек, нагнувшись, снимает туфли, а потом сбрасывает чулки на кресло, где уже лежит его камзол. Его поза и узкий покрой брюк предоставляют весьма достойный вид, но, увы, ненадолго. Он снова поворачивается к ним, расстегивая пуговицы на рукавах, и Гил пользуется моментом, чтобы легонько прикусить мочку уха Агаты. Услышав удивленное, но довольное «ах!», он прикусывает снова и притягивает Агату ближе к себе. Пару секунд Тарвек смотрит на них с полуулыбкой, затем делает шаг вперед. Его босые ноги погружаются в ворс ковра, и он останавливается в шаге от них, вопросительно глядя на Агату. Она протягивает руку, переплетая свои пальцы с его; другой рукой он касается ее щеки. Тарвек проводит большим пальцем вдоль ее скулы, и Агата улыбается, когда он придвигается к ней ближе. За ее спиной Гил наклоняется, целуя ее шею, крепче обнимая ее за талию; Агата закрывает глаза и ждет Тарвека. — Постой, — рука на ее щеке сдвигается: он снимает с нее очки, аккуратно складывая их и всовывая в ее свободную руку. Он опускает ресницы, сжимая ее пальцы. — Вот так. — Тарвек отводит волосы от ее лица, убирая выбившуюся прядь за то ухо, доступ к которому не преграждает Гил. Затем он останавливается, его ладонь замирает в миллиметре от ее щеки. — Моя госпожа. Позволено ли мне?.. Агата прикусывает губу: — Ты тоже не обязан так меня называть, знаешь ли. Тарвек заливается румянцем: — Я... мне бы хотелось. Если ты не против. Расслаблено откинувшись на плечо Гила — и старательно не обращая внимания на его хихиканье — Агата улыбается, чувствуя, как слегка покраснела сама. — Да. А теперь — иди сюда. — Да, моя госпожа, — кивает Тарвек и наконец преодолевает расстояние между ними. Он целует ее — сначала легко, но вскоре поцелуй становится глубоким и ошеломляющим; он словно плавится в ее руках, пытаясь обрести нечто в слиянии их уст. Агата наслаждается этим, она точно парит в невесомости, без дыхания, не думая ни о чем, кроме того, как губы Тарвека накрывают ее губы — губы Гила касаются ее шеи, там, где бьется пульс, и скользят ниже; она чувствует надежное тепло Гила за спиной, удерживающего ее — и Тарвека перед собой. Они прижимаются грудью и бедрами, и когда она вдвигает колено вперед, между его ног, он выдыхает в ее раскрытый рот. Агата чувствует, как по ней будто проходит разряд электричества, сворачиваясь горячим клубком где-то внизу живота; она чуть подается вперед и легонько прихватывет зубами его нижнюю губу. Тарвек издает сдавленный стон — это только раззадоривает ее; за ее спиной Гил вздыхает, уткнувшись лицом между ее плечом и шеей. Он не целует ее — не сейчас — но Агата чувствует его горячее, учащенное дыхание на своей коже, чуть ниже цепочки медальона. Она поднимает руку, накрывая ладонь Тарвека своей, и прикусывает его губу снова — сильнее и требовательней, прежде чем отстраниться совсем. Он делает неверный шаг назад, не отрывая от нее взгляда — припухшие губы приоткрыты, в потемневших глазах читается желание, волосы растрепались и выбиваются из прически. Как отчаянно Агате хочется целовать его снова и снова, пока у них обоих не начнет кружиться голова и звезды не поплывут перед глазами, пока они, лихорадочно раздеваясь, не запутаются в собственных руках и ногах, — но нет. Не сейчас. Еще не время. — Гил, — негромко говорит она, запрокидывая голову назад. — Гил... — Да? — спрашивает он, все еще уткнувшись в ее плечо. Повернув голову, Агата целует его в шею. — Отпусти меня. — А. Ну. — Он подчиняется, пусть и с явной неохотой, успев коснуться губами ее ключицы, прежде чем разомкнуть объятья. — Почему? Агата отпускает руку Тарвека и отступает от него тоже, окидывая взглядом их обоих. Ее точно накрывает теплой волной и, вздрогнув, она заставляет себя сосредочиться на текущей задаче. — На вас слишком много одежды, — заявляет она, уперев руки в бедра. Гил ерошит волосы. — На тебе то... Тарвек обрывает его косым взглядом. — Позже, — говорит Агата. С этим обещанием невозможно спорить. Гил и не пытается — пожав плечами, он отводит взгляд и пинком сбрасывает с ног ботинки. С немного обиженным видом он принимается расстегивать рубашку, и Тарвек, который легко справляется со своими пуговицами, смеется: — Просто замолкни и снимай штаны, Гил. — Сам замолкни, — впрочем, штаны он снимает, на секунду путаясь в них. А ноги у него и правда отлично выглядят, рассеянно думает Агата. — Если таково желание госпожи... — Тарвек надменно хмыкает — во всяком случае, это казалось бы надменным, будь на нем рубашка. — Ведь так, Агата? — Хмм, — она заставляет их подождать, задумчиво постукивая пальцем по губам, пока в ее голове соперничают несколько равно интригующих вариантов того, что можно сделать с парой полуобнаженных юношей в ее распоряжении. Очень, очень многогранный эксперимент. — Думаю, госпожа предпочтет, чтобы вы помогли друг другу. Они обдумывают это на мгновение, а потом Гил ухмыляется и потирает руки. — И почему ты сразу не сказала? — О, — произносит Тарвек. — Эй! — Гил опрокидывает его на постель, честно следуя инструкциям — даже не забывает сдернуть с носа Тарвека пенсне. Оставшись обнаженным, Тарвек хмурится в притворном гневе и складывает руки на груди: — Так нечестно. — Ничего подобного, — Гил приподнимается на локтях, с ухмылкой глядя на Тарвека сверху вниз. — Агата, разве это нечестно? Она присаживается на край постели: — Нет. — Агата, этот кретин похитил мои панталоны! И ты собираешься спустить это ему с рук! Она вытягивается на постели, опускаясь рядом с ними, чтобы было удобнее наблюдать. Почему Гил все еще в рубашке? — Да, — решительно заявляет она. — Собираюсь. — Таково желание госпожи, — довольно произносит Гил. — Что ж, значит, мне следует отплатить тебе той же монетой? — спрашивает Тарвек, и Агата помимо воли слегка вздрагивает. Прежде чем Гил успевает ответить, он обнаруживает себя опрокинутым на спину, и теперь очередь Тарвека ухмыляться. — Что ты там говорил? — Так нечестно. — Да, — Тарвек, оседлав бедра Гила, наклоняется ниже — почти к его губам. — Нечестно. Гил издает невнятный звук, пытаясь возражать, и Агата опять вздрагивает, как от разряда, — а от ответного смешка Тарвека ей становится еще жарче, чем прежде. Ей хочется целовать их обоих одновременно, окружить их полностью, двигаться и стонать, обуздать бурю вместе — ей хочется этого прямо сейчас. Но смотреть на то, как Тарвек наклоняется над беспомощным Гилом, как его пальцы медленно скользят от одной пуговицы к другой, пока он избавляет Гила от остатков одежды, — это тоже по-своему завораживает. Ей хочется продолжать наблюдать за ними, смотреть, как они подходят друг другу — вряд ли ей когда-нибудь это надоест. Но сейчас нужно позаботиться кое о чем еще: Агата встает с постели и принимается расстегивать пряжки своего корсета. Тарвек, заметив это, прекращает свои действия и выпрямляется. Гил, еще немного посопротивлявшись, оглядывается и тоже замирает. — Агата... — Что? — спрашивает она. — Может, тебе тоже помочь? Улыбаясь, она опускает руки: — Я была бы очень признательна. Они чуть не сваливаются с постели, кое-как распутавшись, и она протягивает руки им навстречу. На этот раз они меняются местами: Тарвек прижимается к ее спине, касаясь губами ее волос и протягивая руки к верхним пряжкам корсета, а Гил — впереди, притягивая ее к себе как можно ближе. Даже сквозь одежду она чувствует жар их тел. Гил наклоняется и наконец целует ее; Агата приподнимается на цыпочки, запуская руки в его волосы, и отвечает на поцелуй, запрокидывая голову; он обнимает ее широкими теплыми ладонями. Вот теперь на ней точно слишком много одежды, и они оба несомненно с этим согласны. Тарвек начинает мучительно-медленно расстегивать пряжки, пока руки Гила скользят ниже, к пуговицам ее штанов. Он стягивает их с ее бедер, прежде чем Тарвек успевает добраться хотя бы до середины корсета, и его руки на мгновение останавливаются. Поглаживая большими пальцами кожу над ее панталонами, Гил наклоняется, углубляя поцелуй, открывая рот и издавая приглушенные звуки. Агата снова тянет его за волосы, и его руки скользят назад и вниз, между ней и Тарвеком, пока она с тихим стоном откидывается назад между ними, опираясь всем весом на Тарвека и проводя руками по спине Гила. Она очерчивает изгибы и ровные поверхности мускулов, распластав ладони по коже и опуская их все ниже, и он вздыхает и подается вперед. — Мм. Гил отрывается от ее губ, осыпая короткими поцелуями ее щеки, подбородок, ухо и шею; его руки все еще лежат на ее бедрах, сдвигая вниз одежду. Агата резко втягивает воздух, когда руки Тарвека неожиданно скользят вверх, под ее сорочку, задирая ее до плеч, и она отпускает Гила на пару секунд, чтобы позволить сорочке упасть на пол. Она чувствует теплый смешок сзади на шее и пальцы Тарвека, расстегивающие и снимающие ее бюстгальтер, и она стягивает разом штаны и панталоны, переступая через них — и увлекает обоих юношей вместе с собой на кровать. Приземление, по правде говоря, могло бы быть и удачнее. Тем не менее, им удается распутать руки и ноги, заодно — пусть и несколько неловко — перебравшись поближе к центру кровати. Агата убирает волосы с лица и переворачивается на живот, перехватывая Тарвека на полпути. Он поднимает взгляд — широко распахнутые потемневшие глаза, приоткрытый рот — и от его выражения лица по ее позвоночнику пробегает новая волна щекочущих мурашек. Продолжая смотреть на нее, он тянется вверх, проводя пальцами по ее щеке, вниз к плечу и груди, и улыбается. Агата наклоняет голову, касаясь губами его шеи, ключицы, груди, утыкаясь носом во углубление между плечом и шеей, наслаждаясь тем, как он коротко стонет, когда она обводит языком его сосок. Затем она отодвигается назад — нарочито медленно — и чувствует, как рука Гила ложится на ее спину, а его губы касаются ее лопатки, опускаясь вниз вдоль позвоночника. Он вдруг останавливается и спрашивает: — Агата? — Хмм? Его дыхание обдает теплом ее кожу. — Агата, чего ты хочешь? Тарвек придвигается ближе. — А он прав. Что дальше, моя госпожа? Агата садится прямее, с неохотой оставляя Тарвека и восхитительно обжигающее прикосновение его обнаженной кожи. Впрочем, Гил отодвигается назад вместе с ней, и она может смотреть на Тарвека сверху вниз, любуясь его опущенными ресницами, изгибом чуть припухшей нижней губы, тем, как поднимается и опускается его бледная грудь. В то же время она откидывается назад, перенося свой вес на Гила, и проводит рукой вниз по животу Тарвека, останавливаясь на его бедре, и принимает решение. — Я хочу посмотреть на вас, — говорит она. — Посмотреть на нас — в смысле? Гил фыркает. — А ты как думаешь, Штурмфораус? Тарвек закидывает руки за голову и приподнимает брови, глядя на Гила. — Я просто уточняю, не желает ли она чего-нибудь конкретного. Кто-то же здесь должен быть джентльменом. Гил выпрямляется в притворном негодовании. — Как ты смеешь! Разумеется, я джентльмен! — Он обнимает Агату обеими руками и пристраивает подбородок на ее плечо. Она практически чувствует, как он строит оскорбленную гримасу. — Агата, скажи ему. Закатив глаза, она выпутывается из объятий Гила и устраивается, скрестив ноги, рядом с ними обоими. — Вы оба идиоты, — сообщает она. — И джентльмены. И я хочу посмотреть на вас вместе. Тарвек кивает. Гил окидывает его взглядом. Они не шевелятся. — Сейчас. Они принимаются бороться, пытаясь выяснить, кто будет сверху; наконец Тарвек оказывается над Гилом, прижимая его руки к бокам. Гил отвешивает ему пинок по лодыжке и драматически падает на подушки. — Ладно, Штурмфораус. Ты выиграл. На этот раз. — Ха. — Тарвек сдвигается, нависая над ним более эффектно, а потом быстро и плавно опускается, пока их тела не соприкасаются. Он опирается на локти над Гилом. — Вот так? — спрашивает он у Агаты. Она кивает, глядя на них поверх соединенных кончиков пальцев. Она наблюдает. Тарвек резко втягивает воздух, когда Гил приподнимает бедро, прижимаясь к нему. Не собираясь сдаваться, Тарвек начинает двигаться сам — медленно и размеренно; Гил широко раскрывает глаза. Он сдерживается ровно настолько, чтобы превратить это в вызов. Гил, в свою очередь, пытается не реагировать, напрягаясь все больше, сжимая пальцы на ребрах Тарвека с непривычной силой. Это всё еще представление, которое они разыгрывают для нее, и Агата знает это, но тем не менее не может отвести взгляд — а представление захватывает их, перерастая в нечто большее, нечто уже для них двоих, полное силы и отчаянной энергии, что угрожает поглотить их обоих; обнаженная кожа, и руки, и губы, и всё ускоряющиеся движения. Каждый вздох и каждый звук отзываются у Агаты горячей дрожью внизу живота: она наблюдает. Они тяжело дышат, хватая воздух ртом, отчаянно вжимаются друг в друга, перекатываются и поднимаются, обрушиваются на тела друг друга, точно волны, — и она смотрит, завороженная, разгоряченная, полная текучего пульсирующего жара, и ритм ее собственного сердца гулко стучит в ушах. Всё в точности так, как пожелала госпожа. Тарвек переворачивается на бок, увлекая Гила за собой, все еще не отпуская его бедра. — Что ты делаешь? — хрипло спрашивает Гил. — Двигаюсь. — Я... мне это нравилось. — Ну, — голос Тарвека звучит так же хрипло, — думаю, это тебе тоже понравится. Гил издает что-то среднее между ругательством и вскриком — звук, который заставляет Агату хотеть застонать тоже — когда Тарвек опускает руку между ними и обхватывает его член пальцами. Но он не двигается, и Гил может только отчаянно извиваться. — Тарвек, я... — Скажи «пожалуйста». — Гхм. — «Пожалуйста», — повторяет Тарвек. Гил скрипит зубами. — Да ты издеваешься. — Ну что ты, я совершенно серьезен. Агата, — Тарвек оглядывается на нее в первый раз после того, как она заставила их заняться друг другом, — не кажется ли тебе, что он ведет себя ужасающе невежливо? — Ебать... — Нет, Вульфенбах. Этим мы займемся позже. — Тарвек поворачивается к ней, все еще не выпуская Гила. — Моя госпожа? Она перегибается через Гила и целует Тарвека. Мягкий и жадный поцелуй, короткий, но словно пронизывающий электричеством — когда она отстраняется, ее губы еще слегка пощипывает. — Хмм, он прав, — говорит она, не отнимая руку от лица Тарвека. — Гил, попроси вежливо. — Да ладно, давай уже... — Нет — пока ты не попросишь, — твердо заявляет Тарвек. — А если так и дальше пойдет, боюсь, Агате придется потом немного поучить тебя хорошим манерам. И мы ведь все знаем, что тебе этого не хотелось бы, не так ли? — Заткнись... Приподняв бровь, Тарвек делает вид, что намерен отпустить его. — ...пожалуйста. Тарвек уступает. Во всяком случае, немного. Гил вздрагивает под его руками, зажмурив глаза, впиваясь пальцами в бока Тарвека. Вместе они — точно отражения, точно эхо друг друга: Тарвек — бледный и угловатый, Гил — смуглый и приземистый; отражения, переплетенные в борьбе. Тарвек делает что-то, чего Агата не может разглядеть, и Гил вскрикивает и прижимается к нему — но Тарвек отодвигается и садится, оставляя Гила, тяжело дышащего и не достигшего разрядки, беспомощно смотреть на них обоих. В его раскрытых глазах зрачки заполняют едва ли не всю радужку, и уходят несколько секунд, прежде чем он способен выговорить: — Значит, вот как это будет? Тарвек кивает: — Боюсь, что да. Агата видит, как он вздрагивает, видит, как напряжение нарастает в его теле. Его самоконтроль начинает ускользать — еще прежде, чем он толкает Гила на кровать, упираясь рукой в грудь, и поворачивается к ней. — Госпожа моя, — хрипло произносит он. Сумеречные нотки, проступающие в его голосе, заставляют ее тоже дрожать. — Что мне следует с ним сделать? Агата обнаруживает, что тянется к нему, запуская пальцы в растрепанные влажные волосы и приглаживая их на затылке. — Думаю, он может подождать, — говорит она. Она подталкивает Тарвека вперед и он легко сдвигается вместе с ней, переворачиваясь на спину и проводя ладонями от ее ребер до талии. — Не может, — бормочет Гил, но не особенно убедительно; когда Агата бросает на него взгляд, он едва заметно улыбается и снова откидывается на кровать. — Еще как может, — кивает она, похлопывая его по плечу и поворачиваясь обратно к Тарвеку. Она смотрит на него сверху вниз, и он протягивает руку, касаясь ее щеки кончиками пальцев. — Всё, что пожелаете, моя госпожа. Его ресницы опускаются, и она наклоняется, накрывая губами его губы. Они целуются медленно, вдумчиво, исследуя друг друга, и напряжение нарастает, несмотря на всю нежность. Агата растворяется в поцелуе все сильнее, и Тарвек тоже, и их тела прижимаются друг к другу, хотя они почти не двигаются. Только неподвижность, и мягкость, и горячее соприкосновение обнаженной кожи. Где-то за ними Гил издает тихий, полный жажды стон. Агата чуть сдвигается, ощущая, как Тарвек прижимается к ней — и ей нравится это больше, чем следовало бы, — и убирает одну руку от его лица, чтобы протянуть ее Гилу. Он нащупывает ее ладонь и жадно стискивает, и, когда она вновь погружается в жаркие поцелуи Тарвека, Гил выводит на ее ладони круги загрубевшей подушечкой большого пальца. Всё сразу — это слишком много и одновременно недостаточно; сейчас Агате хочется большего, и она отрывается от губ Тарвека, поднимаясь крохотными легкими поцелуями вверх от уголка его рта; ее глаза полузакрыты, всё ее тело дрожит от желания. — Тарвек, — говорит она, не отрывая губ от его кожи. — Тарвек, — и он открывает глаза и крепче сжимает руки на ее бедрах. Ему удается заговорить только через несколько секунд: — Ты хочешь... Агата кивает, не дав ему закончить; ее свободная рука опускается с его лица на плечо и вниз, и она смотрит, как его глаза раскрываются шире, когда ее рука проскальзывает ему за спину и задерживается там. — Да. Сейчас. Она отпускает Гила — с некоторой неохотой — и они снова меняют позиции, двигаясь вместе. Агата направляет Тарвека, сдвигаясь в сторону, и в итоге она почти что сидит, опираясь на подушки, а он оказывается на коленях перед ней: его дыхание сбивается, лицо разрумянилось. Он не поднимает на нее взгляд, только наклоняется вперед и целует ее — от плеча к груди, от живота к бедру. Ах. — Госпожа моя, — произносит он, прижимаясь губами к ее коже. — Позволено ли мне?.. У Агаты вдруг перехватывает дыхание, и она слышит собственный пульс, стучащий в ушах, когда запускает пальцы в его волосы. Где-то — она не вполне осознает, где именно — Гил опускает руку на ее предплечье. — Позволено ли мне? — снова спрашивает Тарвек, опуская голову — его губы касаются внутренней стороны ее бедра. Прикосновение пронизывает ее раскаленным добела разрядом, заставляя замереть дыхание в груди. — Пожалуйста, Агата? Она не может справиться с голосом и только кивает — да, да — и Тарвек наклоняет голову ровно настолько, чтобы позволить ей увидеть его усмешку, и снова целует ее кожу, прежде чем устроиться между ее ног. Прикусив губу, Агата смотрит, как он двигается, как его руки ложатся на ее колени, раздвигая их в стороны, как его рыжая голова опускается, а потом его губы отыскивают ее сердцевину, и она может только приглушенно вскрикнуть, комкая в пальцах простыни, и помимо воли подается бедрами вперед. Тарвек, похоже, замечает это. Он крепче стискивает ее бедра, а движения его языка становятся медленнее, и Агата пытается не шевелиться под нарастающим давлением его ласк, несмотря на медленно разгорающийся жар внутри нее. В ее голове всё громче звучит музыка желания и удовольствия, безумие, рожденное из пульсирующего ритма между ее ног, и ее голова точно заполняется туманом, она не может думать — но он продолжает удерживать ее на самом краю. Она не может справиться с собой, и едва слышная нота срывается с ее губ — но он отвечает, и она уже не сдерживается; музыка заполняет ее голову и уши, разливается в воздухе вокруг, и она чувствует, как Тарвек двигается в такт всё распространяющейся мелодии. Тарвек и музыка, музыка и Тарвек; он заставляет ее откинуться назад на подушки, ускоряя темп. Агата зажмуривается и открывает глаза снова, чувствуя, как чья-то рука касается ее лица. — Гил, что ты... Он целует ее умоляюще, отчаянно и быстро, и отстраняется от ее губ прежде, чем она успевает дотянуться до него и привлечь ближе, или запустить пальцы в волосы, или прихватить его губу зубами. Он что-то бормочет, уткнувшись в ее щеку, а потом опускается ниже и зарывается лицом между ее грудей. — Гил! — Агата тянет его за волосы, пока он не поднимает взгляд на нее, а потом она ахает, когда Тарвек делает что-то, от чего она чувствует себя так, словно проглотила звезды, а потом она не может сказать вообще ничего вразумительного. На мгновение она с предельной ясностью осознает всё — каждое касание, каждый вздох, каждое мельчайшее движение, — а затем яркая вспышка взрывается перед ее глазами, и она растворяется в свете. Она приходит в себя, распластавшись на кровати. Где-то около ее талии кто-то шевелится, и рука ложится ей на живот. — Агата? Голос принадлежит Тарвеку, и Агата приоткрывает один глаз, рассеянно улыбаясь ему. Она всё еще вздрагивает и всё еще слишком остро воспринимает любое движение и прикосновение, и даже сейчас, когда она нежится в ускользающем наслаждении, где-то в уголках ее разума мелькают отголоски сумеречного безумия. Тарвек целует ее живот и отодвигается назад, поднимаясь на колени. Он вытирает рот тыльной стороной ладони: нарочито-медленный жест, подчеркнутый, придающий ему еще более развратный вид. Агата приподнимается и дотягивается до его лица, гладит большим пальцем по щеке. Она чувствует, как прогибается матрас — Гил придвигается ближе и берет Агату за запястье вытянутой руки. Он не делает иных попыток прикоснуться, только смотрит на них обоих — и они смотрят в ответ. На его лице отчаянная жажда, и напряжение проступает в его позе — сведенные плечи, нахмуренные брови. Он не сводит взгляд с Агаты, когда выдыхает: — Пожалуйста. Она на мгновение оглядывается на Тарвека, прежде чем встать на колени и наклониться с Гилу, прижимаясь к его груди, изгибаясь так, что ее рот оказывается напротив его уха. Он чуть слышно стонет, щекоча дыханием ее шею, и подается ей навстречу, так что Агата может ощутить, как сильно его желание. Но ничьи желания не изменят ее планов, и осознание этого пронизывает ее дрожью власти. Агата кладет ладонь на спину Гила и чувствует, как он напрягается. — Сперва Тарвек, — шепчет она — тихо, чтобы это услышал только он. — Позаботься о нем. — Но... Она прикусывает мочку его уха. Он едва не вскрикивает. — Позаботься о нем, — повторяет Агата, и целует укушенное место, прежде чем зашептать снова. — И тогда — я обещаю. Но не раньше. Гил выглядит разочарованным, едва ли не расстроенным, но на этот раз он уже не просит, и она проводит ладонью по его спине и сжимает бедро, прежде чем оттолкнуть его. — Ну, давай, — говорит она. — А ты что собираешься делать? Агата устраивается сбоку от него, скрестив ноги. — Я буду смотреть. И она смотрит. Она наблюдает за тем, как они сходятся, как перекатываются и прижимаются друг к другу — рука Гила зажата между их телами — как расцепляются, и Гил наклоняет голову, но долго это не длится. Тарвек шипит, извивается, царапает ногтями спину Гила и получает взамен укус в бедро, и они снова сплетаются воедино. Впрочем, на долгую борьбу их не хватает. Они оба хотят слишком много и слишком быстро; они оба сейчас слишком увлечены друг другом, чтобы продолжать соперничество, и не требуется много времени, чтобы Гил принялся всерьез следовать полученным указаниям. Сдерживаться неинтересно — похоже, так он решает, одним быстрым движением прижимая Тарвека к постели и обхватывая его губами. Тарвек вздрагивает, но единственный звук, который он издает — это дыхание, которое ему не удается удержать под контролем. Оно становится все чаще, и его пальцы стискивают простыни, когда Гил ускоряется. Агата тоже начинает дышать чуть чаще — особенно глядя на лицо Тарвека и на то, как он кусает губы. А потом они вдруг сдвигаются снова, и Гил поднимает голову — и едва не рывком подается вперед, наклоняясь над Тарвеком и обхватывая его член одной рукой. Он резко набирает темп, прижимается к Тарвеку ближе, прикусывает кожу на его шее — а потом Тарвек просто рассыпается на кусочки под его руками. Когда Тарвек приходит в себя и открывает расфокусированные глаза, Агата устраивается с ним рядом, положив голову на его плечо, и легко поглаживает его по боку. Он выглядит выжатым досуха, и прекрасным, и таким абсурдно счастливым, и радость на его лице теперь уже не кажется такой непривычной. Такое впечатление, что его тело наконец научилось позволять себе чувствовать счастье, пусть даже его разум еще не очень-то с этим справляется, и Агата — да и Гил тоже — никогда не упустит возможности напомнить ему об этом. Гил забирается обратно на кровать, вытирая руки собственной сброшенной рубашкой. Тарвек выглядит слегка ошарашенным, когда Гил помогает вытереться и ему, и дергается, прежде чем расслабиться снова. — Это что, твоя рубашка? — спрашивает он, но по его слабому голосу ясно, что возмущается он больше по привычке, чем из отвращения. Впрочем, он тут же отвлекается, задумчиво ощупывая свои припухшие губы — пальцы окрашиваются красным, он прокусил губу до крови. — Ты в порядке? — Агата садится рядом с ним и касается его щеки. — Более чем, — отвечает Тарвек и утыкается носом в ее плечо, а потом легонько подталкивает. — Давай, продолжай. У кое-кого здесь еще остались незаконченные дела. — И ты хочешь сказать, что это не я? — она толкает его в ответ и поворачивается к Гилу. Тот уже сидит в выжидающей позе, глядя на них обоих с выражением уже не то что жажды, а прямо-таки всепоглощающего желания. — Я не смел бы даже подумать о подобном, — говорит Тарвек, и его пальцы скользят вдоль ее лопаток, прежде чем он отстраняется. Каким-то образом ей все же удается застать Гила врасплох; она надеется, что это никогда не прекратится. Теперь его очередь падать на спину, и Агата наклоняется достаточно близко, чтобы коснуться его губ своими. Он что-то неразборчиво стонет — ее имя, которое не способен сейчас даже выговорить полностью. Она протягивает руку, касаясь его щеки, а потом выпрямляется и скользит ладонями вниз, по подбородку, шее, по очертаниям его плеч. Ее руки останавливаются на его широкой груди, и она смотрит на него сверху вниз долгим взглядом, расставив колени по обе стороны его торса. Гил тянется вверх, беря ее лицо в ладони — всего на секунду, прежде чем уронить обе руки на ее талию. — Ну? — спрашивает он. Агата щиплет его сосок вместо ответа. Он морщится. — Пожалуйста? Довольно хмыкнув, она оставляет на его шее цепочку поцелуев и убирает одну руку с его груди, чтобы зарыться в его растрепанные волосы. Она тянет его голову вверх и немного не рассчитывает; где-то позади Тарвек пытается подавить смешок, когда они сталкиваются лбами. — Замолкни, — говорит Гил, но в его словах тоже не слышно убедительности; в любом случае, ему сейчас не до того — он не может отвлечься от Агаты дольше, чем на секунду. Он снова тянется к ней. Она берет его руку и направляет ее между ними, и они двигаются вместе — его руки ложатся на ее бедра — и она над ним, принимает его, опираясь одной рукой на его грудь. Они не сводят глаз с лиц друг друга, и проходит несколько бесконечных секунд, пока она не начинает двигаться, пока они вспоминают, как дышать. Она ускоряется в яростной скачке, и он подается ей навстречу — руки стиснуты, глаза в глаза. Музыка вновь заполняет ее разум, и под ней он говорит что-то, все быстрее и быстрее — поток невнятного «черт» и «пожалуйста» и «боже, Агата, я люблю тебя, ты идеальна, люблю тебя, боже», и она чувствует, как он напрягается, раскинувшись под ней, точно отлитая в бронзе статуя, и поток его ошеломленно-восхищенных слов захлебывается, сливаясь с всепоглощающей волной жара и желания, что снова поднимается внутри нее, и он втискивает руку между их телами, и волна накрывает ее с головой. Он держит ее в объятиях, пока она не перестает вздрагивать, а затем она поднимает голову и видит отчаяние в его взгляде, и они движутся снова, быстро и беспощадно. Совсем скоро он содрогается, выдыхая ее имя, и достигает собственного финала, сжимая ее еще крепче. Пока Гил пытается отдышаться, Агата наклоняется, чтобы поцеловать его, и перекатывается, ложась с ним рядом. Она чувствует себя уставшей, вспотевшей и счастливой, и Гил откидывается на подушки, полностью опустошенный, а Тарвек тянется к ней. Он, несомненно, наблюдал за ними, а заодно успел найти себе пижаму. Он проводит большим пальцем по ее нижней губе и протягивает ей ночную сорочку. — Понравилось, моя госпожа? — спрашивает он, и выглядит утомленным, но все же полным счастья. Агата убирает его волосы с лица и, не закрывая глаз, нежно целует его. — Очень, — отвечает она.