Король Бурь

Князь забирает тебя из цирка, и ты ненавидишь его, так же, как ненавидишь стражников, которые держат тебя за руки — ты могла бы убить их, но за это они убьют твоих друзей, а ярость не настолько привычна тебе, чтобы захватывать полностью. Ты всегда была счастливой. С легким сердцем, пусть даже у тебя нет сердца. Но он отрывает тебя от Моксаны, которая остается в своем фургоне, и ты ненавидишь его за это. Что она будет делать, твоя молчаливая, неподвижная сестра? Что ты будешь делать — без Моксаны, которая видит людей насквозь, которая знает, когда кто-нибудь из людей, с которыми вы путешествуете, начинает думать, что если вас продать, можно выручить больше, чем за представления? Впрочем, эти люди были не из таких. Они были добры к вам, и они пытаются защитить тебя, когда ты не решаешься защищаться сама, чтобы их спасти. Ты надеешься, что они позаботятся о Моксане. Когда ты оказываешься за стенами, внутри — когда тебе некуда бежать, пусть даже почти никто не понимает, что при твоей силе, ловкости и скорости, предназначенных для танца, ты с легкостью можешь обогнать их — князь приказывает стражникам отпустить тебя. Он подает тебе руку — словно бы это не похищение. Ты принимаешь ее, потому что стражники никуда не уходят, и если он хотя бы демонстрирует уважение — это стоит поощрять, пока возможно. Стражники останавливаются у дверей, и он проводит тебя в лабораторию и представляет тебя мертвой женщине. — Аневка, — тихо говорит он, — это Тинка. Всё... всё будет в порядке. Я могу сделать тебе новое тело. Теперь ты понимаешь, для чего ты здесь. Что ж, у многих были худшие причины, но в конце концов он все равно хочет разобрать тебя на части. Он поворачивается к тебе и протягивает руки — почти что с мольбой. — Я не буду тебя разбирать. Я только посмотрю. Ты ударишь его током, если он прикоснется к тебе. Ты не предупреждаешь его. Как ни странно, он тебя не касается. Он долго смотрит на тебя — не совсем так, как Искры смотрят на свои проекты, скорее как влюбленный не может отвести взгляда от недосягаемого объекта своего обожания. Это нервирует. Ты смотришь на него, не мигая, пока у него не начинают дрожать веки и слезиться глаза; и тебе почти жаль его — потому что, кажется, дело не только в случайном состязании взглядов с кем-то, чьи глаза меньше нуждаются в увлажнении. Наконец, он произносит: — Я не украл тебя, — почти умоляюще, и добавляет: — Я — Король Бурь. Я могу доказать это. У него есть книги. Чернильные линии, соединяющие мужчин и женщин в спутанный клубок. Рыцари Юпитера сохранили кровь твоего короля, присвоив ее, проливая эту кровь в битвах за ее чистоту. Это может быть подделкой. Даже если и нет — у этого юноши нет его короны, его ключа. У него есть потенциал — но он еще не стал Королем Бурь. Ты не Моксана, чтобы читать истину в узоре линий, чтобы видеть пути, лежащие перед ним. Но ты ждала так долго и потеряла так много. Он опускается перед тобой на колени в безмолвной просьбе, и это так по-человечески — знать, не зная, пытаться не думать о вычислениях, которые ты проводишь. Ты очень, очень долго общалась с людьми. Твоя власть здесь — его желание быть принятым, и ты не думаешь об этом, потому что ты должна служить своему королю, а не пытаться подчинить его ради собственного выживания. Вместо этого ты думаешь о том, что линии говорят правду, что он — именно тот, кем себя называет, что твое ожидание закончено и даже потерю сестры можно пережить. Ты склоняешь голову: — Ваше высочество, чего вы желаете? Он поднимает взгляд, и его глаза вспыхивают. Он верен своему слову: он не разбирает тебя на части. Он проводит долгие часы, изучая тебя, особенно твои руки и ноги, а затем работает, охваченный холодным пламенем решимости, пока под его руками не обретает форму новое тело — та, что могла бы быть одной из твоих сестер; но только это его сестра. Он помещает мозг княжны Аневки в сложную систему жизнеобеспечения и наконец активирует встроенный в новое тело механизм электрического шока (неужели он сумел понять все принципы его работы, изучая электроды, скрытые в кончиках твоих пальцев?), чтобы оживить и соединить их. Она открывает глаза. Твой принц — твой Король — зовет своего отца, чтобы тот наблюдал за его триумфом и мог снова приветствовать ту, которую они любят. Их отец помогает ей подняться на ноги; его глаза за стеклами очков сверкают ярким блеском Искры. А потом он оборачивается и видит тебя. Твой принц возражает, но не пытается сопротивляться. Ты не ненавидишь его за это. Сперва ты слишком хорошо понимаешь, что он напуган, что его отец разобрал на части его сестру так же, как он сделает с тобой, и что он может это сделать и с ним самим. Ты понимаешь, что он любит слишком сильно, чтобы защищать свою жизнь против того, кого он не в силах убить. Сперва ты понимаешь. Тебя раздевают — сначала с тебя снимают одежду, и ты чувствуешь, что у тебя словно что-то отняли. Не достоинство, нет — но без одежды ты ощущаешь себя всего лишь вещью, еще одной машиной. Потом они разбирают твой корпус, потом твои внутренности, и наконец механизмы твоего разума. Ты убеждаешь себя, что твой принц непременно тебя спасет; беспомощно цепляешься за эту мысль, когда остальные мысли запинаются, точно сломанная швейная машинка. Существует только медленный, бесконечный процесс твоего уничтожения — и это не закончится, если только он не придет за тобой. Он наконец приходит — тайно — и ты осознаешь, что лицо, которое ты видишь, обрамлено рыжими волосами, оттенок которых ты должна была узнать; ты осознаешь, что это — твое спасение, ты осознаешь, что тебя хватают и уносят куда-то. Понимание приходит позже: он — Король, которого ты ждала так долго. Тебя пугает, что ты настолько сломана, что не можешь даже выразить это словами; но твоя суть — движение, и насколько ты можешь двигаться — ты тянешься к нему, даже тогда. Позже ты понимаешь еще: всё это время он клялся, что никогда больше не позволит своему отцу даже взглянуть на тебя. Он сожалеет. Он собирает тебя заново, но что-то не работает так, как надо. Иногда ты мыслишь достаточно связно, чтобы просить о ремонте. Иногда ты мыслишь еще яснее и понимаешь, что он сделал всё, что мог, но что-то сломалось в тебе — глубже, чем механизмы. Иногда ты — просто пустая скорлупка, выполняющая заученные движения. Он накидывает на тебя больничный халат и оставляет тебя в постели, пока не вернется. Это успокаивает, хотя ты не знаешь, должно ли это приносить покой. Он говорит с тобой, когда ты можешь слушать. Говорит о поддержке и извинениях. Однажды он приходит, весь дрожа. — Моя сестра, — говорит он. — Я думаю, она умерла. Единственная мысль, которая появляется у тебя — что он привел тебя сюда, чтобы спасти ее. — М-мне жаль, что я н-не смогла с-служить. — Тинка, нет, — он опускается на колени у твоей постели, прячет лицо в простынях. — Я не знаю, что я сделал. Она мертва, но то, что я построил, по-прежнему ходит и разговаривает, и... Я не знаю! Я скопировал тебя, я не мог придумать ничего другого, я не знаю — спас ли я хотя бы часть ее или убил ее. Я не знаю! Дерганым движением ты протягиваешь руку и касаешься его лба. Ты не понимаешь достаточно, чтобы что-то сказать. Он вздрагивает от твоего прикосновения, и это пугает тебя — видеть твоего Короля таким слабым. В этот день он не рассказывает тебе всё остальное — историю о том, что именно сделали с его сестрой, что сделали с другими девушками. Ты не слышишь об этом еще почти год. Но в редких вспышках откровенности — и ты постепенно понимаешь, что ему некому доверять, кроме тебя — он рассказывает всё. Ты пытаешься запомнить, ведь это твой долг — запоминать признания Короля, разбираться с вещами, с которыми он не может справиться сам. Но ты не можешь разобраться даже с самой собой. Если бы он мог помочь тебе, возможно, ты могла бы помочь ему. Однажды, когда он приходит, он так бледен и глаза его блестят так ярко, что ты не можешь решить — от болезни это или от волнения. Но он расхаживает по комнате, где обычно соблюдает уважительное спокойствие, и вряд ли он делал бы это, будь он болен. Вряд ли. — Тинка, — начинает он хрипло — и замолкает, словно бы он тоже не может найти слова. Это длится несколько минут, пока тебе наконец не удается сформулировать вопрос: — С в-вами всё в п-порядке? Он смеется — это неожиданно. Безумным смехом — и это уже тревожно. — У Билла Гетеродина была дочь. Так что у нас есть девушка-Гетеродин. И именно ее мой отец хочет использовать, чтобы вернуть Лукрецию. Появилась девушка-Гетеродин, и она в опасности. Твой принц встревожен, и потому ты тревожишься тоже — но часть тебя не уверена, что в этом есть смысл. В конце концов, она же Гетеродин. От них не так-то просто избавиться. Она приходит в Штурмхальтен. Она приводит ягеров. И она просит увидеться с тобой. У нее длинные золотые волосы — как у актрис, которые играли госпожу Лукрецию. Всем своим присутствием она напоминает тебе о них — юных и невинных, только недавно вышедших в широкий мир, но с характером, который способен взорвать сцену. Возможно, ты видишь в этом отражение твоей собственной природы, пусть даже ты ничуть не юна, и если даже по-прежнему невинна — невинность просто встроена в тебя слишком глубоко, чтобы ее можно было запятнать. — Тинка, — говорит она, когда твой принц уходит и ягеры встают у дверей, преграждая ему дорогу обратно. Тебе это не нравится; Гетеродины не знают сожаление к чужим созданиям. — Я путешествовала с цирком некоторое время. — Ц-цирк мастера Пэйна? — это кажется маловероятным. Но. Моксана. Ты никогда на рассказывала своему принцу, никогда даже не заикнулась о ее существовании. Она должна сама выбрать, служить ли ему. Но она нужна ему, и она нужна тебе. — Я д-должна идти... — ты беспомощно запинаешься, наполовину — потеряв мысль, наполовину — вспомнив, что тебе нельзя выдавать Моксану ей. — Да, — она берет тебя за руки. Ты не знаешь, будет ли смысл, если ударить ее током, и потому не делаешь этого. Но она не намерена разбирать тебя; она держит твои руки в своих — так делала графиня Мари, чтобы успокоить собеседника. Ее голос звучит приглушенно: — Моксана скучает по тебе. И Отилия тоже. Отилия. Живая. Ты не думала, что выжил кто-то еще из твоих сестер, кроме Моксаны. Ты должна увидеть их, поговорить с ними (ты не можешь говорить, ты забыла), объяснить всё о твоем принце. Умение Отилии защищать и умение Моксаны направлять помогут ему больше, чем ты когда-либо сможешь помочь. — С-сестры. — Ты пытаешься встать, дергаясь и покачиваясь — движение пытается превратиться в танец, установить равновесие подобно гироскопу, словно движение может удержать тебя от падения. Ты оказываешься в ее руках; твои сенсоры регистрируют легкое давление, когда она пытается удержать тебя. — Уфф, — выдыхает она. Пусть ты и была создана для легких движений, твоя конструкция столь же тяжела, как и у твоих более величавых сестер. Сестры. Ты должна. Тебе необходимо. Твой король. — Спокойно, Тинка... проклятый Ааронев... тшш. Максим, помоги мне. Один из ягеров подходит ближе и с легкостью поддерживает тебя. Ты все еще не можешь найти равновесие. Гетеродинка снова берет тебя за руку: — Они вряд ли захотят... ну, если Отилия явится сюда, думаю, здесь будет драка. Но она придет в Механиксбург. Похоже, кто-то приказал ей присматривать за мной. — Наш король. — Ты помнишь. Ей придется отменить этот приказ, думаешь ты, но сперва ты должна спросить, хочет ли она увидеть твоего принца, а потом ты должна доставить его к ней... так много шагов, а ты едва способна хотя бы запомнить их, не то что выполнить. Но Моксана и Отилия где-то там, они живы. Ты осторожно позволяешь себе расслабиться, становишься на пол обеими ступнями, выпрямляешься. — Я д-должна увидеть ее. — Я отведу тебя к ней. Ты думаешь, что обещания Гетеродинов не значат ничего. Но ты не думаешь, что она могла бы убедительно солгать сейчас. Ягер поддерживает тебя за руку, словно ведет танцевать (ты нечасто танцевала с партнером, но ты знаешь), и ты следуешь за девушкой, прочь отсюда. Она расправляет плечи, прежде чем пройти через последнюю дверь — твой принц здесь, он поворачивается, чтобы взглянуть на тебя; и здесь же — его отец, и ты замираешь и чувствуешь, что сейчас сломаешься снова. Гетеродинка бросает к его отцу и берет его за руки, сжимая плоть и кость куда крепче, чем сжимала твои металлические запястья; она улыбается, словно бы не проклинала его только что, словно бы не замечая, каким голодным взглядом он смотрит на нее — так он не смотрел даже на тебя (ты не хочешь, чтобы он смотрел на тебя, и он не смотрит, пока ослеплен ею). — Князь Ааронев, я так вам благодарна! Я не могла поверить, когда услышала об этом, а теперь... — Для дочери Лукреции — всё, что угодно, — тепло отвечает он. — Вы обязаны вернуться сюда еще. И возвращаться как можно чаще. Они продолжают обмениваться любезностями, а ты пытаешься не опираться о ягера и пытаешься помнить, что твой принц по-прежнему признает власть своего отца здесь, и поэтому ты не должна возражать, когда они не обращают на него внимания. Наконец, его отец прекращает беседу, и как только за ним захлопывается дверь, Гетеродинка оборачивается и берет за руки твоего принца — но теперь иначе: осторожнее и легче. — Думаю, это должно помочь, — тихо произносит она. — Она хочет увидеть свою сестру. Я думаю, им необходимо увидеть друг друга. Одну сестру — но ты не знаешь, о которой она рассказала ему, поэтому ты молчишь о них обеих. — Я в-вернусь, — говоришь ты, потому что он — твой король и ты не оставишь его. — Я знаю, — он сглатывает, поднимает твою руку — безжизненную, потому что ты не доверяешь своей способности двигаться — и целует ее. — Согласен, отсылать тебя прочь с другой Искрой и вправду выглядит странно, — извиняющимся тоном добавляет он. — Всё б-будет хорошо, — уверяешь ты его. Даже если это кажется странным — настолько доверять Гетеродинам, все равно ты отправляешься к своим сестрам. Наконец ты сможешь сделать хоть что-то.