Пробуждение

Клаус уже почти решил, что можно позволить себе ненадолго расслабиться и уснуть, когда резкое движение рядом вырвало его из полудремы. Мгновенно стряхнув сон — нельзя терять бдительность, если делишь постель с опаснейшей женщиной континента — он приподнялся на локте, поворачиваясь к Лукреции. Вот только это была не Лукреция. Она села, судорожно подтянув простынь к груди; в широко раскрытых глазах — паника пополам с непониманием. Ч-черт. — Агата? — уточнил он на всякий случай. Она судорожно кивнула. — Я с ней... пока справилась, — запинаясь, выговорила она. — Она ослабила контроль после того, как... ох. Мы что, и правда здесь?.. — она осеклась. Черт, черт, черт. — Да, — жестко ответил он. Смысла отрицать не было. — Лукреция захотела, как она выразилась, «вспомнить молодость»... — А вы не можете не выполнить прямой приказ, ведь так? — с горечью спросила Агата. Воспоминание обожгло, как плетью — это юное, податливое тело, выгибающееся в его руках, молочно-белая кожа, на которой так легко оставались наливающиеся алым следы, эти чуть припухшие губы, сейчас — нервно закушенные, а тогда — призывно приоткрытые... Золотые волосы, ореолом разметавшиеся вокруг ее головы, пальцы, комкающие простыни... «Как я теперь Гилу в глаза смотреть буду, вот это вопрос». Клаус тряхнул головой, сосредотачиваясь. Морально-этические проблемы будем решать потом. — Агата. Она подняла глаза. Взгляд у нее уже становился расфокусированным, и это ему очень не нравилось. — Соберись. Не прекращай сопротивляться. Где твой медальон? — Думаете, она его не выбросила? — Не разобравшись, как это работает? — хмыкнул он. — Ни за что. Я знаю Лукрецию. — Тогда... — Агата нахмурилась. — Где-то в карманах, кажется. Она поднялась с постели — простынь соскользнула, на мгновение открывая роскошный вид. (...как мягко и упруго ложилась ее грудь в его ладони...) Агата покраснела, подхватила простынь и, неловко придерживая ее одной рукой, принялась рыться в разбросанной на полу одежде. (Лукреция была нетерпелива, она сбросила с себя все до последней нитки, пока шла к постели, и, конечно, не удосужилась собрать. Аккуратности ей всегда недоставало. Во всех аспектах. — Люби меня, Клаус, — произнесла она, вплетая в голос командные гармоники, представ перед ним во всем блеске своей наготы. — Люби меня. Как прежде.) Агата защелкнула на шее медальон с трилобитом, выпрямилась. Присела на кровать и выдохнула с облегчением. — А вот теперь можем и поговорить, — заметил он. — Герр барон, это вы серьезно? — с нервным смешком поинтересовалась она. — Во-первых, да. Во-вторых... не находишь, что мы уже более чем вправе звать друг друга по имени? Агата рассеянно кивнула, явно думая о чем-то своем. А потом вдруг разрыдалась — неожиданно и безнадежно. «Этого еще не хватало. Давненько я не утешал плачущих женщин... Последние лет двадцать, не меньше». Вздохнув, Клаус обнял ее — как можно осторожнее; легонько погладил по волосам. Она вздрогнула, но не отстранилась. — Ну... ну как это так? — всхлипнула она. — Как я могла вообще... — Ты, — резонно возразил он, — к произошедшему отношения не имела. Никакого. — А... Гил... — А Гил поймет. Он умный мальчик. А если нет — тем хуже для него. Она снова шмыгнула носом — но, кажется, уже успокоилась. — Ты хорошая девочка, Агата, — зачем-то добавил он. — Просто... — Просто мне не повезло родиться Гетеродином? — К сожалению, — лгать он никогда не умел. — Ну конечно. Вы правы, герр... — она запнулась, — Клаус. — Вскинула взгляд, глядя ему прямо в лицо: — И что будем делать дальше? Это взгляд он знал, и все ее сходство с Лукрецией не имело никакого значения. Именно такими глазами, пронзительно-ясными, смотрел Билл, собираясь на очередной подвиг. — Бороться, — ответил он без тени сомнений. — По крайней мере, теперь я точно знаю, на чьей ты стороне.