***
Со съемок того злосчастного выпуска «Импровизации» прошло уже несколько дней, Арсений, который никогда не показывал свои настоящие эмоции, ещё больше замкнулся в себе и нацепил поверх старых масок новую порцию. На сердце — броня, толщиной с три пальца, в глазах истома, и он бы может согреться рад бы, да вот, теперь на все подобные чувства — табу. «Актеришка», как его называли ребята из Импры, хорошо играл свою роль безразличного человека. Только вот в тот вечер перебрал с эмоциями. Испепелил Иру взглядом, отдалился от Антона. А Антон, кажется, не понимал, что происходит. Или не хотел понимать. Арс казался ему игривым мальчишкой, и Шастун никогда бы не подумал, что ему может быть по-настоящему больно. Больно из-за него. Теперь Попов всё чаще занимался собой, своей жизнью, в которой больше нет места для длинного чуда с зелеными глазами. Он перестал смотреть отметки в инстаграме, чтобы не видеть их совместные фото, после съемок сразу срывался с места и как последний трус, убегал. Ни Шаст, ни Серый, не понимали, что происходит с Арсением и только Позов страдальчески хмыкал, давно обо всём догадавшись. Он чувствовал, как от Графа исходит запах боли, свежих ран, и даже иногда задумывался проверить его тело на наличие телесных, но скорее всего, все самые страшные находились в душе. Дима хотел помочь, но не мог, Попов отныне держал дистанцию ото всех, и это было, как минимум, страшно. К чему хорошему может привести неразделенная любовь? В его случае, только к самым ужасным последствиям. Сегодня был день очередных съемок, на которых Димка решил ещё раз присмотреться к неестественно веселому и жизнерадостному Арсению, может он просто накрутил себе? После развода второго, Диме постоянно кажется, что Арсений вот-вот ляжет и зашмыгает носом. Но ведь его развод почти не задел, парень всё так же продолжал скакать по ступенькам лестницы, когда все четверо поднимались в квартиру Матвиенко, со словами «Кто последний, тот — лох», и Шастун тепло улыбался, и Серёга радостно кричал ему в след, что ему 35, а не 15, и пора бы прочистить дымоход, чтобы не нести такой детский бред, а Поз молчал. Молча наблюдал за игрой Попова, и не понимал, как ему удаётся так тщательно всё скрывать, надевать маску, почти искренне смеяться, улыбаться, да не загнуться при всех, в конце концов, не дать в лицо Шастуну, за то, что оставил его без сердца, пустив его жизненно важный орган по пизде? За это Дима уважал Арса, хотел пожать ему руку и вручить оскар, который по ошибке дали Ди Каприо. Вот кто его по-настоящему заслуживает, так это Попов Арсений Сергеевич, человек, делающий вид, что совсем не разбит и ещё жив. Но нет, нет ничего живого, целого. Арс мертв и Дима это хорошо понимал. Арсений влетел в гримерку, плюхнувшись на диван рядом с лучшим другом. Матвиенко, выругавшись, что Попов налетел неожиданно и он из-за него пролил кофе на светлую футболку, пошел переодеваться. — Как старый дед, ей богу, — выдохнул Арс и закатил глаза, оперевшись спиной на спинку дивана. — А ты как чересчур маленький мальчик, — констатировал Антон, который сидел рядом с Димой, и Позов нервно повел плечом. — Я? — растерянно повторил Арсений, — А, я… Нет, я уже взрослый, адекватный мужчина. И вообще, я «папочка». — Папочка, для мультиков и смешных картинок в интернете, Арс, — перебил Шастуна Позов, за что получил от Арсения взгляд, переполненный благодарностями. — Ну, Дим, на вкус и цвет, как говорится… Твою мать, Матвиенко, где мои наушники? — мужчина начал метаться по гримерке в поисках нужной вещи, пока Серёга пробурчал что-то невнятное в стиле «я, что, блять, знаю, куда ты вечно всё бросаешь?». — Помочь? — отозвался Шастун, который сидел без дела. — Нет, спасибо, я сам, справлюсь, — быстро кинул через плечо темноволосый, даже не глядя на Шаста. Антон тяжело выдохнул, не переставая пристально наблюдать за движениями, которые даже в такой хаос, были пластичными, до невозможности грациозными. А Позов видел, Позов видел всё, и взгляды Антона, когда Арсений отталкивал его, и когда не смотрел на него, и когда улыбался ему. И как менялся в лице Шастун последние несколько дней, когда Арс на отрез отказывался подпускать к себе парнишку даже на сцене, суфлируя Воле, чтобы дуэтом выступали кто угодно, только не союз двух «А». И Воля шел на поводу, какой выпуск подряд эти двоя играли поразень. Но даже в моменты, когда выходил Шастун, Попов смотрел на его напарника, в стену, на Пашу, на зрителей, главное не на него. И у Попова получалось. Он уже приноровился игнорировать друга так, что сам перестал замечать это. Позов видел и это. Когда Арсений и Серёжа удалились из гримерки, споря на всё помещение, Антон облокотился на столик, который стоял напротив дивана. — Что с Арсом? — резко спросил он и Димка встрепенулся, но тут же собравшись, как можно непонимающе взглянув на светловолосого, быстро нашел слова для ответа. — А мне откуда знать? — Ну ты же умный, Поз, да и к тому же — мой лучший друг, у кого мне ещё спрашивать? — Может у самого Попова? Как тебе вариант? — Не, — Шастун потеребил один из браслетов на запястье, — Он последнее время занят, ему не до разбора полетов со мной. «Он теперь занят, Тох, только потому что не нужен тебе.» — пронеслось в голове у Димы и он отчужденно покачал головой. — Как хочешь, но я бы на твоём месте попробовал, если тебе и правда интересно, что с ним. Дверь резко распахнулась и в комнату вбежала девочка, приблизительно 3-4 лет. — Кьяра, — послышался голос из ниоткуда и следом зашел улыбающийся Арс. Дочь Попова на съемках. Ира Антона была на съёмках. Дима, завидев ребенка, улыбнулся. Дочка Арса была копией самого Арсения, с такими же глубокими голубыми глазами, очаровательной улыбкой и острым носиком. — Что за маленькая принцесса тут? — вдруг произнес Поз и присел на корточки рядом с девочкой, украдкой взглянув на побелевшего Шастуна, который ещё сильнее вцепился худыми пальцами в столешницу. К горлу Антона неизвестно почему подступил ком. На. Съёмках. Его. Дочь. Но какая же она красивая, явно, вся в Арса. — Будешь конфетку? — опомнившись, спросил Шастун, сев рядом с Димой. Девочка застенчиво посмотрела на «дядю» и рванула к отцу, который расположился на диване. Арсений взял малышку на руки и поднял над лицом. — Правильно, не общайся с этими дядями, — в шутку сказал парень и посмотрел, но только на Диму. Теперь в комнату ввалились запыхавшиеся Оксана и Серёжа, второй сообщил о том, что начались съёмки, а первая забрала Кьяру и повела в буфет.***
Съёмки оказались тяжелее, чем обычно, особенно для Арса, над которым судьба решила сегодня изрядно поиздеваться, запихнув на шокеры союз двух «А». Все парни выдохнувшиеся, но удовлетворенные проделанной работой, вернулись в своё ложе и расположились на диванах, не нарушая обет молчания. Тишину развеял скрип двери и появившиеся на пороге Оксана и девочка. Попов расцвел на глазах. Быстро отодвинув от себя армянина, уложил рядом дочь и принялся щекотать, беситься, играться. Комната залилась громким смехом Арсения и таким же заразительным, детским. Антон наблюдал за Арсом, Позов за Шастуном, и только один Серёга смотрел в телефон не замечая этого любовного треугольника. А внутри Шастуна — ревность, ревность, блять, к его же ребенку. К собственной дочери мужчины. Он такой искренний, счастливый с ней. С Антоном же он наоборот: хмурый, замкнутый, нервный. — Шастун, ты случаем не педофил? — подытожил Серёжа, который наблюдал за коллегой уже добрые три минуты. — Ты че, придурок что ли? — Ты так смотришь на Кьяру, что даже мне страшно стало, зверюга. Или может ты на Арса залипаешь? — Матвиенко хохотнул и Попов нервно выдохнул, продолжая закрывать лицо руками со словами «папа в домике!». — Он на мою Савину так же смотрит, — влез, как всегда, вовремя Позов, — Ничего нового. Теперь Димка словил взгляд Антона, в котором читалось: «спасибо, блять, спасибо! Я чуть не прокололся!», на что он ответил слегка заметным кивком, говоря им, мол, «чтобы вы без меня делали» и Антон улыбнулся. — Арс, тебя подвезти? — спросил Серёжа, затяжно позевая. — Было бы неплохо, — вдруг парень хлопнул себя по лбу, — Мне же надо ещё Кьяру домой доставить. — Чудо-батя, — вздохнул Позов, — Я думал, она у тебя ночует. — Алёна ни за что бы не оставила её со мной, — Арсений пожал плечами, — Говорит, что я «человек-беда», и сам убьюсь, и ребенка нам убью. … и ребенка НАМ убью, — пролетело в голове у Шастуна и под ребрами больно закололо. Антон не любит Арсения. Антон любит Иру. Эту прекрасную, обворожительную девушку, которая вечно о чем-то болтает, когда они прогуливаясь за ручку, идут в давно приевшиеся кафе. Она покорно ждет его дома, когда парень в туре, она — спокойная, уравновешенная, с ней легко, но вот, скучно. Арс же притягивал Антона больше, как друг, конечно же. Попов — как подметила его бывшая жена, и правда «человек-беда», он странный, подвижный, активный, не предсказуемый, находясь рядом с ним никогда не узнаешь, что он сделает в следующий момент, куда может сорваться, или что натворить. А ещё Попов хочет в Финляндию. И Антону остается с усмешкой засекать, когда мужчине надоест пятиминутная пассивность, он соберется, не взяв с собой даже сменные трусы и свалит. Свалит навсегда. Антона это***
Позов благородно прыгнул на переднее сиденье, рядом с водителем, предоставляя шикарную возможность для Шастуна. За водителем уселся Арс, прижимая к себе Кьяру, которая при первой же возможности развернулась у него на коленях и начала теребить папкины щеки. Арс так мило щурился и часто поддавался вперед, чтобы чмокнуть малышку. Она что-то трепетала, что мог разобрать только он и Серёжа, который часто проводил с ними время. Антон смотрел на него с замиранием сердца. Как мужчина может совмещать в себе ангельскую натуру и сексуального хищника? А сейчас открылась совершенно другая сторона, он ещё и примерный, в какой-то степени, семьянин, любящий отец, и господи, до жути милый… это конечно сюда никак не подходит, но Антон думал об этом уже седьмой раз за секунду, пробегая глазами по этим ямочкам, подрагивающим ресницам. Позов тоже любовался этой картиной маслом, через зеркало переднего вида, и не забывал, конечно, поглядывать на опешего Шастуна. Аккуратно, Антоха, палишься. Сам Антон бы и рад отвлечься, только полностью потонул в этой картине, залюбовался, засмотрелся,***
— Выметайся из моей тачки, — шутливо-грозно проговорил Серёжа, подъехав к подъезду лучшего друга. — И вам всем пока, — Арс спокойно закатил глаза. Оказавшись на улице, подальше от пристального взгляда Шастуна, Арсений втянул прохладный воздух в легкие, и медленно выдохнул. Наконец-то он сможет снять маски, перестать смеяться, улыбаться, и просто побыть собой. Парень медленно плетется в свою квартиру. Желание напиться, в доску, в говно, так, чтобы вывернуло наизнанку. Хотя, его и без того выворачивало, похуже, чем от алкоголя. Почти бесшумно вваливаясь в квартиру, Арсений облокачивается на стену и медленно сползает вниз. Сколько. Можно. Издеваться. Ебаный. Ты. Шастун. У него есть Ира, а у тебя нет никого, кроме дочери, которая хоть на пару минут отвлекает тебя от чертовых мыслей. А потом опять. Вкус одиночества заполонил все легкие, кажется, что вдыхая, он становится сильнее, а выдыхая, больнее. Лучше бы Шастун перекрыл ему кислород, чем заставил так мучаться. Но ведь Антон и был его воздухом, которым он дышал, но перешел ту грань и задохнулся. Сам виноват. И ведь внимание и любовь Антона ему была необходима, необходима как воздух, как воздух которым дышишь, но он не услышал, он и не слушал.* Может пора смириться, Попов? Перестать каждый раз разбиваться на кусочки, а потом заклеивать свою, уже давно не живую душу, алкоголем, в надежде, что станет легче. А станет ли? Вряд ли, поэтому мучайся, умирай на ночь, оживай на день, все равно Антон н и к о г д а не будет твоим. Мужчина обхватывая голову ладонями, судорожно выдыхает и находя в себе силы, наконец поднимается, вытаскивая из куртки пачку сигарет. Ведь он начал курить. И кто сказал, что от этого становится легче? Никто, поверь, Попов, тебя по головке не погладит, и раны твои не залечит, и не спросит, как твои дела, как чувствуешь себя, почему умираешь, почему у тебя синяки под глазами больше, чем твоё, мать его, чсв. Ты же понимаешь, что всем наплевать? Понимаешь, оттого тебе ещё больнее. А сам ты устал притворяться, жить не своей жизнью, прятать боль, устал делать вид, что всё хорошо. Можно ли сказать, что всё хорошо, когда состояние, хоть в петлю лезь? Можно, Арс, ведь ты сам себе всё придумал. Создал себе иллюзию нужности, выдумал собственный мир, а теперь не знаешь, как справиться с реальностью. В твоём мире ты будишь Антона лёгким поцелуем в щетину, завариваешь две порции кофе, обнимаешь его, так нежно, утыкаешься носом в его шею. А в реальности, ведь есть всё тоже, только делаешь это не ты. И целует, и обнимает, и кофе, только вот не кофе, а чай на двоих делает ему Ира. Она любит чай, а ты кофе, она счастлива, а ты убит. А тебе больно так, что хочется закричать, но ты сжимаешь кулаки, нервно впечатывая их в стену, наблюдая за тем, как по ним стекает струйками алая кровь. Ты запираешь всю боль в себе, до скрежета зубами, до головной боли. И держишь, держишь, д е р ж и ш ь всё в себе. А ведь мама говорила тебе, если долго держать всё в себе, можно сойти с ума. Мама, он ведь всё-таки, сошел. Мужчина достает сигарету и обхватывает её губами. Затяжка. И ещё. Затягиваясь всё больше и больше, не получая кислорода, голова начинает кружиться и Арсений сваливается на подоконник. Жаль, что он не открыт, жаль, что не выпал.***
Сколько так просидел Попов не знает даже он, вглядываясь в ночную Москву, он просто теряется во времени. Но вдруг резко вздрагивает от громкой трели звонка в дверь. Наспех взъерошив волосы, протерев лицо руками, и затушив неизвестно какой по счету окурок, Арсений плетется открывать дверь. Ну и зачем Матвиенко приперся в такое-то время? Опять перепил и забыл адрес собственной квартиры? Попов распахивает дверь, уже готовый отчитывать лучшего друга за столь поздний визит, делает несколько шагов назад. — Шаст? — тихо спрашивает он, и гость, ничего не отвечая, проскальзывает внутрь, закрывая за собой дверь, — Ира из дома выгнала? — пытается шутить Арсений. — Я сам ушел, — вполне серьезно парирует высокий и вешает кофту на крючок. — Я пойду тогда, постелю тебе в гостиной… — мужчина пытается сбежать, снова сбежать от пристального взора зеленых глаз, от себя, от чувств. — Не избегай меня, — холодно, где-то за спиной, говорит Антон и Попов медленно поворачивается к нему лицом. — Я и не пробовал, — хмыкнул темноволосый. — Почувствовал, каково мне? Ну, испытал на своей шкуре? Каково было мне, когда ты отталкивал меня? Присекал, избегал, делал вид, что между нами ничего не происходит. Ты же ебаный натурал, блядский аристократ. — А между нами что-то происходит? — Арсений всеми силами пытался показать удивление, но его лицо выражало лишь боль. — Твои синяки больше твоих глаз, а казанки разбиты в кровь, я заметил, что ты начал курить, от тебя больше не пахнет тем одеколоном, теперь лишь запах табака, ты прячешься от меня, а если я тебя ловлю, сразу же убегаешь, ты думаешь, я не понимаю? — А кто притащил свою Иру на съёмки? На сука, самый первый ряд посадил, Шастун. — А как мне было по-другому понять, что ты, блять, чувствуешь ко мне? На тебе тысяча различных масок и ни одной настоящей эмоции, что я должен был делать? — Спросить у меня, а не убивать, понимаешь? Шастун смело протянул руку и приложил чуть левее ребер. — Чё, больно, Арс? — Да пошел ты, — мужчина скинул с себя руку, но парень перехватил его запястье и силой прижал к стене. — Если и пойду, Арс, то только к тебе, — прошептал на ухо Шастун и скользнул глазами на чужие губы. На такие, черт возьми, желанные, красивые, губы. И он не устоял. Вцепился, так жадно, властно, скользнул языком внутрь, и чуть заметно улыбнулся в поцелуй, когда Попов начал отвечать, — Я не хочу тебя отпускать. — Потому что я у тебя дебил? — хохотнул Попов, вспомнив сцену из «Импровизации». — Потому что я люблю тебя, ну и потому что ты и правда дебил. — И я тебя очень сильно… — Люблю, — одновременно сказали парни, и Шастун ухмыльнулся, снова поцеловав теперь своего Арсения. Попов, по-настоящему не веря в происходящее прижимал к себе хрупкое тело Шастуна, боясь, что одно неверное движение и он пропадет, испарится, скажет, что это нелепый розыгрыш и рассмеявшись ему в лицо, уйдет. Но Антон всё так же стоял вплотную к нему, обхватив его шею своими длинными пальцами, и целовал, целовал сам, нежно, трепетно, так, будто тоже боялся, что Арс двинет ему по лицу и попрет из своей квартиры с самыми грубыми матами, которые только знал. — Подожди, — тихо произнес мужчина и отстранился, — У меня к тебе два вопроса. — Я отвечу, как только мы уйдем куда-нибудь из этого коридора, — хохотнул Шастун и потянул Арса за руку в сторону гостиной. Высокий уселся на диван, облокотившись на спинку и потянул Попова в свои объятия, не желая отпускать ни на минуту, и Арс охотно поддавался.ты тянешь меня в свои объятья, и я охотно поддаюсь тебе, ведь это моё самое любимое место в мире.
— Я готов ответить на все твои вопросы, Сеня. — Мы встречаемся? — кивок, — И ты ушел из бара из-за меня? — второй кивок. — Я давно хотел поговорить с тобой, а ещё силой завалить на кровать и трахнуть, ну или трахнуть тебя прямо в гримерке на глазах у Поза и Самурая, и знаешь, я уже настроился трахнуть тебя прям на сцене, если бы ты ещё хоть раз меня оттолкнул. — А силенок бы хватило? — хохотнул Арс, с вызовом посмотрел на Шастуна снизу вверх. И после этих слов, недовольный Антон напрыгнул на Арсения со словами «щас увидишь, на что я способен, Сеня». Сколько времени они провели так, дурачась как дети на маленьком и неудобном диванчике? Но разве это важно? Счастливые часов не наблюдают, а их, наконец можно было назвать счастливыми. Все раны Попова будто проросли цветами и он перестал задыхаться, перестал вдыхать собственную боль. Рядом с двухметровым сокровищем он начал жить. А рядом с Арсом Антон наконец понял, для чего он живет. Союз двух «А» отныне счастлив. И Позов счастлив, за друзей, ну и потому что Арсений всё-таки подарил ему бутылку дорогущего коньяка, который Дима распил в компании Серёжи. И от этого стал счастлив и Матвиенко, если не считать то, что он наконец увидел живую улыбку лучшего друга, и первый раз за две недели перестал волноваться за него, спокойно отпуская Попова в заботливые и тощие руки Шастуна. Но, конечно, случае чего, он уже готов был бить Антону лицо, ведь Матвиенко больше никому не позволит сделать Арсу больно. А Антон и не собирался, он хотел лишь одного - чтобы.Арс.никуда.даже.на.шаг.от него.не.отходил. И Грек, и Самурай, теперь были счастливы не только за себя, но и за них. Серёга даже не пытался шутить шутки про двух пидорков. Ведь он с самого начала, как и Дима, всё знал.