***
Один
— Вы обязаны мне жизнью, господин Шекспир! — В таком случае я задолжал немного. Ибо я только что родился… «О, несомненно, и тебе пока не стоит знать, на что я пошел ради тебя, юноша», — так размышляет Кристофер Марло, глядя на то, как зал взрывается апплодисментами и громкими криками приветствует двух поэтов. Уилл неловко кланяется толпе, и легкая улыбка расцветает на его губах. Он счастлив, и, смотря на людей в зале, понимает, что, возможно, и не заслужил эти овации. Но, стоя на сцене с величайшим поэтом Лондона, юный драматург мало об этом думает, лишь машет воющей толпе в «партере». Этот день — его. А Кристофер Марло в упор разглядывает новую восходящую звезду этого сгнившего города, не понимая, за что Уилл ему. Но юный поэт словно не замечает взгляда, направленного на него, и улыбается, так, что Кит потихоньку сходит с ума. В его голове взрываются все ложные представления об этом человеке, и зарождаются какие-то новые, пока не до конца ясные. Марло пока не знает, есть ли Бог или Дьявол, но молодого Шекспира ему послали. Послали именно ему.Два
— Зачем ты порезал Бакстера? Уилл словно ураган, он врывается в таверну в самый разгар веселья и просит Кита поговорить наедине. Растрепанный, немного взволнованный и такой красивый. Марло выпускает трубку из тонких пальцев и поднимает вопросительный взгляд на Шекспира. А тот, упрямо глядя на драматурга своими удивительными зелеными глазами, обвиняет, словно Кит не спас его, а собственными руками упек за решетку, сдал, как предателя. — Ты, наверное, хотел сказать «спасибо, что спас мне жизнь»? — не выдерживает Марло, видя осуждающий взгляд молодого поэта. За что он так к нему? Кит лишь хотел помочь, спасти, защитить… Но почему-то Шекспир этого не понимает. — Это не тебе решать! А вот эти слова бьют по самолюбию Марло, словно разряд грома. Не ему? А кому же тогда, черт побери, если юный поэт с первой их встречи негласно и целиком его? Если Кит прекрасно замечал долгий взгляд Уилла на себе, если уже скучал по случайному касанию пальцев, что создавало неведомую магию, искры между ними? За что ты так, Уильям?.. — Ты прав. И, дабы загладить мою… ошибку, тебе лишь нужно сказать всю правду Топклиффу. — Да… Да. Нет, нет, черт возьми! Никуда этот глупец не пойдет, он что, действительно считает это выходом? «Ох, ну и болван же ты, Уилл Шекспир! Идешь на верную смерть, прекрасно!» — именно так размышляет Марло, без всяких раздумий пускаясь в ночь за самым безрассудным созданием в Лондоне. Ему плевать, что будут рассказывать про него «друзья», что будет подозревать Томми, его Томми, любящий и преданный ему всем сердцем. Плевать, потому что… Молодой поэт оказался важнее их всех. А Уилл ведь и правда почти решается. Вот он подходит к воротам, вот прикасается пальцами к железному кованому забору… И замирает. “Уилл, нет. Еще шаг — и я лично отправлю тебя в Ад. Стой. Вот так, отлично. Не смотри на меня, только не смотри, потому что… Дьявол, да я готов пасть перед тобой на колени, только чтобы ты одумался! Ты — моя муза отныне, господин Шекспир. Я погибну без тебя… “ Но Марло никогда не произнесет этого вслух. Лишь поднимет взгляд на Уилла и выдаст какой-то совершенный бред. — Я узрел величие, поэтому и спас тебя. Топклифф шел за добычей, и меньшим из двух зол оказался меньший из поэтов. Уилл все еще стоит спиной к Киту. Но прекрасно слышит, что его голос подрагивает, пусть и почти незаметно. Но Уилл живет среди актеров, и знает, как звучит уверенная речь. А Марло — очень неплохой актер… А Марло очень даже неплохой актер, потому что, поняв, что Шекспир все еще держится за забор рукой, делает последнюю попытку. У него остался лишь один козырь, болезненный для него, как шипы розы, вонзающиеся в душу, но такой важный для молодого поэта. — Топклиффу отказали в ордере. Скоро он поймет, что Бакстер ничего не знает, и отпустит его. Но… Если ты признаешь свою вину, тебя будут пытать. Да и за кем потом может явиться Топклифф? За друзьями, за родней. За красивой дочкой Бёрбиджа... Марло чрезмерно неприятно вспоминать эту девицу. Уиллу явно необходимо ее внимание, а известному драматургу совсем не хочется об этом думать. Не хочется думать о том, чем они занимаются там, в театре, по вечерам, при тусклом свете свечей… Но он все же продолжает, аккуратно, по слогам продолжает уводить Уилла от этой смертоносной решетки. — Неужто ты из-за пустяка подвергнешь их опасности? Величие имеет свою цену, Уилл. Ты просто должен превозмочь свою вину. И только когда Шекспир наконец-то расслабляет тонкие пальцы, отпускает забор и делает шаг навстречу Марло, Кит выдыхает, понимая, что он выиграл. Выиграл жизнь, столь ему необходимую. Сердце восстанавливает свой ритм, и слова уже не отдают болью. — Пойдем, выпьем. — Да… Пожалуй, ты прав. Думаю, мне стоит немного расслабиться…Три
— Из-за тебя умер человек. Снова обвинения, снова в самый разгар веселья, снова раздраженный и до одури прекрасный в гневе Уилл. У Марло что, дежавю? А, нет, теперь Шекспир стоит поодаль, и прекрасно видит, что Кит обнимает своего молодого любовника, Томми. Видит, и его взгляд становится все более раздражительным. Шекспир смотрит с осуждением, но не отводит взгляд. Лишь немного закусывает губу и переводит взгляд прямо в глаза Марло. «Ревнуешь, Уилл? О, не беспокойся, тебя, моя муза, никто не сможет заменить» — Лишь один? Теряю хватку… Круг его приближенных смеется, и Кит смеется вместе с ними. Глупцы, они не понимают, что это истинная правда! Марло спрыгивает с самодельных подмостков и приближается к Шекспиру, буквально выдыхая ему слова в лицо: — Несчастный случай. Бакстер никогда с Фортуной не был дружен. Воздух вокруг начинается раскаляться. В маленькой таверне и так нехолодно, даже жарко, а Уилл буквально пышит живым теплом, и от Марло не укрывается, что молодой поэт даже не пытается отстраниться, а, кажется, только хочет оказаться еще ближе… — Отдай деньги, которые получил за Бакстера. А не то я пойду к Топклиффу. — Ты так не поступишь, господин Шекспир. Расстояние между ними так ничтожно мало, что Марло буквально чувствует биение сердца Уилла. Оно колотится как ненормальное, и Кита это безумно заводит. Заводит и тот факт, что он нужен молодому поэту, как наркотик. О, это так, иначе юноша бы не искал его раз за разом, а проводил время с этой… Как ее там? Элиза, Элис? Да какая, к Дьяволу, разница, если он сейчас здесь, а не с ней? Какая разница, если Уилл никак не может оторвать свой взгляд от губ Марло, задерживаясь на них слишком долго, не может смотреть на его, например, глаза или длинные густые ресницы? А юный поэт лишь порывисто выдыхает лишний воздух из легких, хотя это ой как нелегко. Непонятная злость на Марло отступает, и ей на смену приходят чужие губы, находящиеся столь близко от его, Уилла, губ. Неправильно… Что-то из этого чересчур неправильно, но Шекспира тянет к известному поэту, тянет, словно магнитом. И он уже ничего не может с этим поделать. Его влечение порочно, и Уилл, как истинный католик, боится потерять в нем Бога. Боится потерять самого себя. Но раз за разом, совершенно не желая встречаться с Марло, оказывается непозволительно близко к нему. Драматург лишь усмехается, заметив взгляд Уилла, и расстояние между ними идет на миллиметры. Марло сокращает его мгновением, и Шеспиру становится практически невозможно дышать, потому что, попытаясь вдохнуть, он словно чувствует вкус чужих губ. Немного сухих, припухлых, нежно-розовых, пахнущих дорогим вином. — Я тебя знаю. Пять, четыре… Еще секунда — и Марло целует, впервые целует свою музу, молодого поэта, целует властно и немного грубо, прикусывая его нижнюю губу. Уилл не может дышать, думать, да и практически стоять на ногах. Он не отстраняется, как осознанно бы пожелал, а отвечает, неумело и осторожно, боясь сделать что-то не так. Все его мысли испуганной стайкой покидают разум. Остаются лишь чужие властные губы, не желающие отпускать. Марло отстраняется первым, и Уилл видит в его глазах непонятный хищный блеск, а на губах — извечную ухмылку. Но молодой поэт все же находит в себе силы держаться на ногах, и уже даже он сам едва ли не касается губами мочки чужого уха. — Если хоть что-то знаешь о католиках, то понимаешь, что мы должны искупать свои грехи. Так или иначе. Улыбка расцветает на чужих губах, и в следующую секунду в руках Шекспира оказывается кошелек с деньгами. Уилл уходит, буквально выбегает из таверны, и понимает, что побежит, не останавливаясь, до самого театра. Благо, Элис уже будет спать, и поэт спокойно запрется на замок, и, прислонившись спиной к двери, медленно опустится на пол, пытаясь дотронуться дрожащими пальцами до своих губ. Они все еще немного будут болеть, и Уилл попытается понять, кто все же его целовал? Кумир, идол, известный драматург? Или колдун, или, еще хуже, посланник Дьявола? Это после, потом, главное сейчас — скрыться вон за тем поворотом от горящих внимательных глаз. А Кит, кем бы он не был, еще долго стоит в дверях таверны и провожает взглядом молодого Шекспира. — Интересная ты птица…Четыре
Уилл задерживает на известном драматурге взгляд слишком долго, но, спохватившись, все же отмирает и ставит граненый бокал с вином на стол. Нельзя так долго смотреть на Марло, нельзя. Уилл уже не однажды думал о том, не колдун ли он или не демон. Думал, что Кит способен приковывать, привязывать к себе, крепко и без особого шанса на спасение. Но Уилл лишь улыбается, и задает какой-то не интересующий его вопрос. — Что ты сейчас пишешь? — Величайшую пьесу, написанную рукой смертного… Или божества. Кит усмехается. Пьесы, сюжеты… Это все мирское. А юный поэт, с улыбкой смотрящий на него, это… Но Марло все еще не знает, хотя более чем уверен, что Уилла послал не Бог. Кто же тогда? И чем он, идиот несчастный, неспособный даже закончить уже начатую пьесу, заслужил такого как Шекспир? Молодого, чувственного, удивительно живого, с прекрасными зелеными глазами человека? — О чем она? Марло несет какую-то чепуху о вещи, и задает вопрос, действительно его волнующий, молодому поэту. — А кем ты мечтаешь стать, м? Успешным? Богатым? Почитаемым? Уилл молчит, стараясь не смотреть на Марло, ведь всего этого ему не будет нужно, если Кита не будет рядом. Ему не нужны будут никакие деньги, если он не сможет больше с интересом рассматривать черные татуировки на подтянутом теле; ему не нужна слава, если вдруг кто-то посмеет запретить ему смотреть, не отрываясь, в темную синеву чужих глаз, и ко всем чертям этого мира величие, если эти губы, его губы, больше не прикоснутся… Но Марло словно обезумел. Он подлетает к Уиллу и крепко хватает его за руку. — Ты жаждешь денег? Власти? Величия? Говори, трус, говори! — Да, денег, власти, величия! Но более всего – свободы! Уилл в ярости, он зол на Марло и его дурацкие вопросы, он хватает драматурга за лацканы кожаного пиджака и с силой впечатывает в поверхность дубового стола, собираясь ударить, но внезапно Кит проводит рукой по щеке Шекспира и целует его. Порывисто, грубо, властно. Как тогда, в таверне. Мгновение, одно лишь мгновение длится этот поцелуй. Уилл разрывает его первым, совершенно не понимая, в трезвом ли уме сейчас Марло, или же это было минутное помешательство. — Ты получишь всю свободу, какую пожелаешь, — тихо шепчет Кит, словно извиняясь за свои действия перед поэтом. Он медленно приближается к Уиллу, смотря прямо в глаза. — Так вот почему ты спас меня… — Кто знает, почему, паук ответил мотыльку… Марло надвигается, словно буря. Приближается к Шекспиру и мягко опускает ладонь на его грудь, туда, где бешеным ритмом заходится чужое сердце. Но Уилл сбрасывает руку драматурга, и бежит, снова сбегает, как тогда, в таверне, как тогда… Да как всегда, впрочем. Ему невыносимо осознать то, что Марло… — Куда летишь, постой! Желаемая свобода пред тобой! … что Марло заменил собой почти всех — Элис, Ричарда, да даже его семью, заслонил собой солнце и театр, славу, какие-то деньги. Уилл замирает, останавливается всего на мгновенье, и, буквально чувствуя насмешливый взгляд за спиной, делает шаг к двери. Через секунду в огромном зале наступает полнейшая тишина.Пять
Уилл не спит уже третью ночь подряд. А, сомкнув глаза буквально на четверть часа, просыпается с едва сдерживаемым криком. Кошмары тонкими нитями вплетаются в его изможденный слишком частыми размышлениями разум. Да, две ночи назад он действительно думал, что они были вызваны действием какого-то наркотика с «настоящей пирушки», но сейчас… Нет, он не видел тогда ни Бога, ни Дьявола, ни Ада, ни Рая. Тайная вечеринка, на которую провел его Марло, оказалось лишь курением какой-то дури и разглядыванием языков пламени. Но ему все же удалось увидеть. Нет, Уилл не видел ни ангелов, ни демонов. Он видел людей. Своего покойного дядю, Бакстера, погибшего из-за него… А потом он увидел Кита. Ухмыляющего, протягивающего ему руку. Целующего его. — Кто знает, почему, Уилл. Я должен был тебя спасти. А Бакстер… Оказался лишь меньшим из поэтов. Я узрел величие в твоем лице, Шекспир… Идем со мной, и ты получишь всю свободу, какую только пожелаешь! Только Уилл протягивает руку вперед, уже почти касается чужой ладони пальцами, когда удивительно-прекрасное лицо Марло преображается в жуткую скелетообразную физиономию, окутанную какими-то непонятными тенями. — Уилл, не бойся меня… Иди ко мне… Я покажу тебе всю свободу этого мира… Просыпайся! Шекспир в одно мгновение распахивает глаза, и его дыхание тяжелым звуком отдает от голых стен комнаты. В следующее мгновение его глаза сталкиваются с обеспокоенно-изучающим взглядом чужих темно-синих глаз. — Уилл, черт тебя возьми, наконец-то! Я думал, что никогда не смогу тебя разбудить. Слышал бы ты свои крики… Тебе просто снился кошмар, успокойся. Просто вдохни поглубже и расскажи, что ты видел. Поверь, станет немного легче. Юный поэт почти не слышит слов Марло, лишь внимательно изучает его образ, пытаясь найти черты жуткого монстра из своего кошмара, но не находит ничего. Только темно-синие глаза, только те же светлые локоны и легкая щетина на красивом лице. — Кит, ты… Зачем ты пришел? Драматург внимательно смотрит на молодого поэта, а затем аккуратно сжимает своей рукой чужие теплые пальцы. — У тебя было незаперто. Уилл чувствует себя как-то странно. Он безумно рад видеть Кристофера Марло, своего идола, кумира и… кого? Своего друга, любовника? Кем же стал известный драматург для молодого поэта?.. Он не может дать ежесекундного ответа, но Марло здесь именно сейчас, и ответить себе на этот вопрос Уилл должен именно в этот момент. Но он не может, поэтому злится, но не на себя, а на человека перед собой. Злится от собственного бессилия, слабости и чего-то, что создает ворох мурашек по коже, когда Марло находится столь близко. — Уходи. Оставь меня, Кит! Прошу тебя. Мне нужно побыть одному… Но Марло и не думает уходить. Он мягко опускается на кровать рядом с Уиллом, все еще продолжая сжимать пальцами теплые руки. — Нет уж, Шекспир, я не оставлю тебя в таком состоянии. Выглядишь ты, мягко говоря, не очень… Да и, что, черт возьми, у тебя на губах с утра пораньше? Молодой поэт недоуменно и слегка растерянно смотрит на Марло, не понимая, о чем он говорит. Его мысли слишком заняты невозможно-синими глазами, что сейчас смотрят с совершенно непонятной смесью беспокойства и желания. Известный драматург склоняется к Уиллу, нежно проводя подушечкой большого пальца по чужим пересохшим губам, — У тебя здесь рифмы, поэт… Рифмы всех пьес твоей души… Позволь я заберу частичку твоей будущей славы себе?.. и целует. Снова, в который уже раз. Настойчиво, глубоко, сплетая свой язык с чужим, горячим и слегка шершавым. Целует, перекрывая кислород и заставляя замереть само сознание, отбросить все ненужные мысли и отдаться этим властным и столь умелым губам. Руки Марло постепенно начинают снимать одежду с молодого поэта, а губы оставляют темно-бордовые отметины на ключицах и нежной коже на шее. Верхняя одежда в виде пиджака из грубой кожи и рубашки оказываются на полу, и сильные прохладные руки оглаживают подтянутый торс, проводя подушечками пальцев по коже под ребрами. Уилл практически не дышит, он просто задыхается. От остроты ощущений, от нарастающего возбуждения и от осознания происходящего. О, Кит вряд ли знает, что Шекспир отдал ему часть своей души еще тогда, на их общей премьере в театре; отдал еще тогда, стоя на сцене перед многочисленной толпой. Темно-синие глаза и хищный, полубезумный блеск в них стали настоящей погибелью для юноши. — Скажи мне, Уилл, чего ты хочешь сейчас? Чем заняты твои мысли, м? А Шекспир не то, что сказать, он даже вдохнуть не может, потому что поцелуи Марло словно забирают весь кислород из тела и воздуха вокруг. Но отвечать надо, потому что знать, но лишь представлять то, что будет дальше, просто невыносимо. — Я… Я хочу… Господи, Кит!.. Уилл даже не успевает понять, когда чужие умелые пальцы проходятся по рельефному торсу, опускаясь ниже, к линии брюк и забираясь под нее, вместо ткани белья наталкиваясь на разгоряченную кожу. — Оу… А я и не знал об этом, Шекспир. Пусть это останется между нами, да? Молодой поэт краснеет от этих слов, и уже в следующую секунду рваный вздох срывается с его губ — ощущение тонких пальцев на возбужденном половом органе дает о себе знать. Легкое движение чужой руки — и тихий протяжный стон раздается в полутьме небольшой комнаты. А Шекспир до боли закусывает нижнюю губу, чтобы не выдать себя еще больше. Марло и так слышал слишком много, и совершенно не нужно, чтобы он узнал о потаенных мыслях поэта. Кит лишь усмехается и слегка сжимает пальцы, поглаживая и оттягивая тонкую кожицу на члене Уилла. — Ты настолько возбужден, что не способен вымолвить ни слова? Отвечай, Шекспир, иначе я доведу тебя до исступления, заставлю выстанывать свое имя, но не дам желаемого… Итак, чего ты хочешь? Уиллу плохо. Безумно плохо, потому что он понимает, что безвозвратно теряет остатки своей гордости. Понимает, что если ответит честно, то Кит может уйти. Примет его за безумца, или, хуже того, просто за глупого юнца, не знающего, о чем он просит. — Кит… Кит, я хочу… Ха… Ахха, Кит, я!.. Хочу тебя, пожалуйста… Перестань меня мучить! Шекспир уже не сдерживает себя и громко стонет, сильнее подставляясь под чужие руки и мягкие губы. — Громче, Уилл. Я хочу слышать твой прекрасный голос… Марло разворачивает молодого поэта спиной к себе, и, слегка потянув за темные кудри, прижимает к себе подтянутое тело. Целует тонкую кожу на шее, несильно прикусывая, и сводит вместе чужие запястья. Внезапно Уилл слышит посторонний звук сзади — что-то негромко звенит в комнате. А в следующую секунду плотная лента из черного шелка полностью накрывает глаза, а на тонкие запястья ложится чужой ремень, стягивая и лишая возможности шевелить руками. — Кит, что ты… Но Марло мгновенно затыкает молодого поэта поцелуем, кусая чужие губы в кровь, и спускается ниже, проводя языком по ключицам. Длинные пальцы зарываются в темные волосы, перебирая пряди, а пальцы свободной руки ласкают бусины сосков, покручивая и сжимая. Уилл горит, буквально сгорает в эти минуты. Он срывает голос, выстанывая имя Марло, сминая пальцами грубую ткань одеяла, расстеленного на кровати. — Кит… Кит, прошу… Ахха… Известный драматург наигранно-удивленно приподнимает бровь и отрывает ладони от столь желанного тела, разворачивая Уилла к себе лицом. — Когда лишен зрения, все ощущения обостряются, верно? Ты такой чувствительный, Уилл. Твое тело реагирует на каждое мое действие, это даже немного льстит. И, кажется, я нашел то самое место… Теплые мягкие губы покрывают нежными поцелуями кожу на плоском животе, поднимаясь выше, и громкий, протяжный стон срывается с уст молодого поэта, когда чужие губы накрывают бусинку одного соска и втягивают, лаская языком. — Этого ты желал, Уилл? Скажи мне. Ты желал получить наслаждение? Но Шекспир совсем не может говорить. Он практически утратил способность размышлять вместе с возможностью видеть, пусть и ненадолго. Все тело молодого поэта, кажется, превратилось в одну эрогенную зону. Еще немного, и он просто не сможет сдержаться. Марло же должен это понимать!.. И Кит понимает, понимает, как никто другой, и именно поэтому перестает терзать разгоряченное тело, отстраняясь и тихо, бесшумно поднимаясь с кровати, посмеиваясь в кулак. А Шекспир, перестав ощущать сильные руки на коже, беспомощно выдыхает и вертит головой в поисках источника столь необходимо сейчас объекта. Объект стоит в паре шагов от кровати с раскрасневшимся молодым поэтом и смотрит на того с нескрываемым восхищением. Уилл действительно прекрасен сейчас в своем положении, он стоит на коленях, беспомощно дергая стянутыми запястьями и несколько раз проводит языком по пересохшим губам. Дыхание юноши сбилось, а на коже проступают капельки пота. Известный драматург восхищенно выдыхает, делая шаг вперед, и качает головой. Молодой поэт поекрасен, и он мог бы любоваться им вечно... Но Кит просто не может оставить Уилла в таком состоянии. Марло подходит ближе, и, прижимая к себе подрагивающее тело, вновь обхватывает ладонью чужой пульсирующий орган, и ведет пальцами вдоль всей длины, слегка сжимая и поглаживая головку большим пальцем. — Ты такой красивый, Уилл. Безбожно красивый. Ты же понимаешь, что променял своего Бога на это, да? Ты поставил меня выше их всех, Шекспир. А теперь… Сделаешь это для меня, м? Пара движений рукой — и юноша с громким стоном падает грудью на кровать, немного содрогаясь в оргазме. А Марло, усмехаясь, подходит к простому деревянному столу и вынимает из кармана небольшой мешочек с быстродействующим снотворным веществом, высыпая его в глиняный стакан с водой. Уилла еще немного трясет, а повязка все также крепко сидит на глазах. Кит дергает за ремень на тонких запястьях — и тот со звоном тяжелой железной пряжки падает на пол. — Держи. Выпей это, тебе… Станет немного легче. И Уилл с полнейшим доверием принимает из чужих рук тару с напитком, залпом выпивая содержимое. И через минуту, сорвав с глаз шелковую повязку, недоуменно смотрит на пространство вокруг, изо всех сил стараясь не закрывать глаза. — Кит, что это? Что ты мне подсыпал?! Это яд, д… Фраза обрывается, и молодой поэт засыпает, крепко, но ненадолго. — О нет, Уилл. Это вовсе не яд. Это то, что поможет не отравиться тебе. Этим дешевым вином, этими сгнившими подмостками, этой… Элис. Ты очнешься там, где следует говорить лишь о величии и настоящей свободе… А пока, моя новая одержимость, спи. Уилл еще не знает, что первое, что он услышит, когда будет приходить в себя, будет тихое и до одури знакомое: «Давай, Уилл, открой глаза».