Возвращение (не-) / ("Если я причастился войны и огня...")

Если я причастился войны и огня, где теперь мне свой дом искать? Я вернулся туда, где должны были ждать меня - но меня не узнала даже моя родня, и за сына чужого меня приняла моя мать. Я не стал спорить с ней - попросил лишь воды из колодца. Рассказала старуха, что был у нее сын, был, да нету его уж четыре весны как - как ушел воевать, и уже не вернется. Она видела раз его только после - во сне, она видела - мертвым, а значит, он вправду мертв. Она видела даже тот самый нож, что гортань раскроил под кривым углом, она видела дальше - могильный холм, без креста, без отметки какой на нем, она видела дальше - густая рожь прорастала над ним и тянулась ввысь - смерть опять побеждала жизнь, жизнь опять побеждала смерть. "Ты, - сказала старуха, - совсем на него не похож. Я не мать тебе, ты иди - разыщи свою мать". Я к невесте пошел, что меня обещала ждать. А дождаться - не обещала. "У меня был любимый, - она рассказала мне, - где теперь? Да где ему быть, в земле, я лишь раз его видела после, и то - во сне, в этом сне был он ранен, считай, что почти мертв, заметала метель, и над ним снежный рос горб, будет теплым и мягким ему этот белый гроб, будет в белом гробу он лежать до весны, по весне прорастет травой, будет поле ему - могила, одеялом будет земля, будет сон его под землей так сладок. У меня третий год как растет сын. Я смотрю на тебя: ты - не он, чужой, ты иди, разыщи ту свою, что тебя любила, потому что она - не я". Я не стал спорить с ней, попросил лишь из сада нарвать мне яблок, да еще указать, где мой лучший живет друг. Мы с ним вместе прошли сквозь войну и смерть, мы делили с ним вместе слезы и смех, сигареты, паек, и патроны и все - на двоих. Он ко мне подошел, присмотрелся, притих, но ответил потом: "Ты прости, обознался я, верно, брат, показалось сперва - это друг мой лучший идет. Только дело ведь в чем - он четыре зимы как мертв. Знаешь, как было там - мы лезли на холм, а с него нас сметал, как соринки - с плеча, закрепленный на этом холме пулемет. И за этим холмом я его хоронил сам. Что горело - давно поросло травой, тот, кто мертвый, давно лежит под землей и скучает там, и к себе ожидает в гости своих живых. Ну а холм тот в цветах по весне, по весне - весь синий, и под синим ковром мертвецы живут, а не спять. А тебе я не друг, и не мне прикрывать тебе спину - ты иди, отыщи, где твой друг и твой брат, ты иди - не тревожь меня. Я не стал спорить с ним, а лишь попросил огня, закурил и пошел вон. Не узнала меня ни родная мать, ни невеста, ни друг и брат... ... Шел три дня, а на третий нашел этот холм. Все, как мне рассказали: могила на нем, без креста, без отметки какой, и шептала мне рожь - "Ты вернулся домой, как ты долго пытался вернуться домой, мы давно тебя ждем - ни о чем не тревожься, ложись отдохнуть, солдат, укрывайся землей, укрывайся травой, и цветы прорастут над твоей головой, ты с живыми ходить устал. Здесь ты - свой, здесь ты - наш, мы узнали тебя - ты и сам здесь себя узнал".