Methodologiae

— Страх — очень сильный мотиватор. Человек в плаще задумчиво кивнул, скрестив ноги и усевшись поудобнее. Выглядело это движение скупо и жутковато — не в последнюю очередь из-за макабрического вида маски, прикрывавшей верхнюю половину лица. Черный, цвета глубочайшей ночи, материал, не похожий ни на металл, ни на дерево, ни на глину, безо всяких швов переходил в шлем, обхватывавший голову целиком. Далекие огоньки, порхавшие по ветвям Древа Миров, почти не отражались в матовой поверхности. Так же выглядел и доспех под плащом — сливавшийся с тьмой, не напоминавший ничего из виденного ранее. Ясно было одно: носящий подобное знает о страхе многое. — Преступник, познавший страх, дважды подумает, прежде чем повторить свою ошибку. Тут я с тобой полностью согласен. Но меня тревожат методы вашей… организации. Голос человека в черном был низким, хриплым, глубоким. Это был голос ночи — безо всяких преувеличений. Собеседник, сидевший рядом, на лишь отдаленно напоминавшей кору настоящего дерева поверхности, поморщился: — Если бы ты видел тех, кого приходится вразумлять нашей… организации, ты бы так не говорил. Этот мужчина был ниже ростом, худощав, проще одет — ну, разве что в сравнении со своим vis-à-vis. Добротное кожаное пальто-плащ, с высоким воротником, с откинутым капюшоном, с перевязью для короткого меча и длинного кинжала, с кобурой для небольшого, но мощного арбалета — видно было, что сей персонаж готов к дальнему и непростому пути. На груди его, поверх вороненой кольчуги, тусклой сталью поблескивал овальный знак, украшенный затейливой гравировкой. Человек в черном покосился из-под маски на выбитые в металле слова. — Тут сказано: милосердие и справедливость. Но разве убийство милосердно? Разве растягивать людей на дыбе — справедливо? А что, если ты ошибешься? Я никогда не убиваю подозреваемых. Это против моих правил, это против законов… моего мира. Пусть решает суд. Отмеченный знаком недобро усмехнулся: — Я и есть суд. По законам мира моего. Иногда считанные минуты отделяют жизни сотен, тысяч людей от перехода из тварного мира — в мир бесконечных посмертных мук. А то и чего хуже. Я не имею права колебаться. Если я должен скормить подозреваемому его собственные зубы, переломать пальцы, вырвать ногти или выдавить глаз, чтобы тот сознался в ДОКАЗАННОМ преступлении и выдал сообщников — я сделаю это. Если я должен перерезать впавшей в колдовской транс ведьме горло или вышибить арбалетным болтом мозги безумному колдуну, чтобы прервать губительные чары — я сделаю это. Если понадобится накромсать на ошметки внутренности человека, которого считал лучшим другом, но обнаружил, что он предатель и ведет невинных в погибель — я сделаю это. Это мое милосердие. Проистекающее из справедливости. Черный пытливо смотрел прямо в глаза собеседнику. Наконец, губы его разомкнулись: — Ты веришь в то, что говоришь. И я с тобой в целом согласен. Есть вещи, которые должны быть сделаны. Но. «Что именно» и «как именно» не обязательно являются жестко связанными понятиями. Во главе угла моей системы ценностей — человек. Это называется «гуманизм». — А ты думаешь, у меня какая-то иная система? — живо поинтересовался носитель знака. — Все, что я делаю, все, что МЫ делаем — делается ради людей. Для людей. Во имя людей. Он помолчал немного, собираясь с мыслями, а потом продолжил: — Я видел твой мир. Вы живете, не зная многих бед из тех, которые нам привычны. Вам не надо греть воду, чтобы отмыть от дерьма задницу после похода в отхожее место — та появляется в доме мановением руки. Вам достаточно сходить к лекарю — и вместо уродливой пасти, полной гнилушек, можно снова сверкать здоровыми, белыми зубами. Человек — довольно простая скотина: дай ему уют, дай ему комфорт, и вот он уже размяк. И вот напугать его, вбить в него понимание необходимости соблюдать законы становится гораздо легче. Там, где тебе хватает кулаков и плаща — мне порой не помогают каленые клещи и массовые auto da fé . Потому что чем меньше людям остается, чего терять — тем они опаснее и наглее. — Но так не сможет продолжаться вечно. Нельзя относиться к людям, как к скоту, — мрачно изрек черный. Собеседник кивнул с готовностью. — Конечно. Но, как ни парадоксально, только жесточайшими из способов можно вбить в людские головы, что ДРУГОЙ человек — не животное. И относиться к нему стоит, как к самому себе. Как к близкому. Как к равному. Оба замолчали. Черный притронулся к боковине шлема, там, где гладкая поверхность переходила в заостренный выступ, напоминавший ухо настороженно прислушивающегося зверя. Потом встал. — Прости, мне пора. Это была очень интересная беседа. Надеюсь, мы с тобой еще увидимся и поговорим. Мне бы хотелось. — Мне бы тоже хотелось, — искренне ответил отмеченный знаком и протянул руку, затянутую в черную перчатку тонкой кожи. — Мне было бы полезно узнать больше о вашем мире. И мне понравилась беседа. — И мне. Что же, до свидания, Курт. — Да. До свидания, Брюс. Хорошей работы. — И тебе. Как бы она ни была нелегка.