Мне искать нового помощника?

Когда я услышал это первый раз? Первый колкий плевок в спину? Как клеймом обожгло. «Шлюха». «Подстилка». «Блядь дешевая». Пальцы непроизвольно сжались на блестящей дверной ручке, а скулы вспыхнули. Хотя куда уже больше? Я был слишком растрепанный, раскрасневшийся, чтобы залиться краской стыда еще хуже. «Шлюха». Светлые пряди едва прикрывают лицо, а под козырьком форменной фуражки не видно глаз. «Шлюха». Быстро миновать короткий коридор приемной под унизительные пересуды за спиной. *** – Акира? – Да, мой командор? – Мой кофе холодный. Вот же сволочь придирчивая! Ничего он не холодный! Гольный кипяток! Да и знаю я, что это лишь повод подтащить меня поближе к мягкому креслу и сгрести к себе на колени. Взгляд выдает. Да и губы… изогнуты хитрой улыбкой. А я как истукан замер посередине просторного кабинета, стараясь держаться как можно равнодушнее, всем своим видом демонстрируя отчужденность и полное непонимание. О да. Такую-то пачку толстых намеков попробуй не заметить. Ноги ватные, а в голове все не смолкают голоса, словно их обладатели вот-вот полезут из углов, гаденько нашептывая мерзости. И все это вкупе с масленым, раздевающим взглядом из-под длинных ресниц. Долгих пару минут сверлишь взглядом, и я прекрасно знаю, «что» тебе нужно. Колени как у шарнирной куклы… Подгибаются. – Иди сюда. – У меня много работы. – Когда это ты начал оспаривать мои приказы, мышонок? – Может, назовем это просьбой? – Сюда. – Но… Попытка хилая, как дистрофик на брусьях, и такая же бесполезная, как трусы с начесом. – Приказ. Вот теперь металл в голосе. Завуалированный. Но я знаю: точно накажет. Не шутит, не забудет. Шаг вперед. Еще два до стола. Мне… противно. Противно от себя самого, словно только очнулся. Пальцы выверенным движением очерчивают край стола, и я вспоминаю, как попал в этот кабинет. Вспоминаю причину, по которой я все еще здесь. Мерзко. Крайне мерзко. «Подстилка» только лишь? Еще ближе. Напротив кресла, опершись на стол и непроизвольно сложив руки на груди, словно пытаясь защититься от чего-то. – Рыбка не в настроении для игр? – У рыбки много работы, мой командор. – Уже слышал. Иди сюда. Куда ближе… Мешкаю, шагаю вперед, коленом упираюсь в обивку кресла между его раздвинутыми ногами. Нависаю, пальцами стискивая черную кожу спинки. Запрокидывает голову, улыбается, ладонью касаясь моей скулы, кончиков волос. Двигается выше, небрежно сбрасывая фуражку на пол, чтобы беспрепятственно вцепиться пальцами в прядки и притянуть поближе. Дыхание обжигает. Тело тут же реагирует мелкими колючими иголочками нервных импульсов. Тело реагирует… правильно. – С тобой что-то не так, мышонок. Почти касаясь своими губами моих. – Тебе кажется… – Не уверен. Прикусив кончик перчатки, нарочито медленно стаскиваю ее с кисти, чтобы так же осторожно прикоснуться и очертить контур резной скулы. Куда лучше… – Акира? Вместо ответа тянусь ниже, губами сминая его. Глаза закрыты. Ничего нет в этом уютном мраке, долгих пару секунд нет. А после… все заливает плакатной гуашью. Влажный кончик языка толкается в мои сомкнутые губы, проводит по ним, раскрывая, и тут же назад, чтобы прикусить, потянуть на себя, выпрашивая приглашение внутрь. Сам тянусь вперед, за ответом, уже не препятствуя, позволяя чужому языку пробраться в мой рот и провести по нёбу широкую полосу. Отвечаю тем же, отчего-то не спешу привычно пускать в ход зубы и стискивать ими чужой язык, до выступающих алых капель прикусывать кожу губ. И так слишком, слишком неуверенно. Ладони уверенно ведут по моим бедрам, поднимаются выше, оглаживая от колена, стискивают под ягодицами, сжимая и подталкивая вперед. А поцелуи становятся собственническими укусами, полуприказами. Почти трахаешь своим языком мой рот. Насилуя, все больше усиливаешь напор, раздражаясь от моего осторожного, непривычного тебе поведения. – У нас мало времени, рыбка. В следующий раз подольше поиграем… – нетерпеливо шепчешь мне куда-то в шею, тут же прикусывая мочку уха, ладонями цепляясь за ремень на моих форменных брюках. И эта почти невинная фраза бьет как затрещина. После «поиграем»? А сейчас становись раком и выполняй прямые обязанности? Только за этим ты меня вызвал, верно? Снять стресс в перерыве? Оторваться как следует на безотказной «подстилке». Впиваюсь в твои кисти пальцами, отдираю их от себя и, подхватив упавшую на стол фуражку, буквально бегу к двери, неловко сочиняя какую-то путаную хрень. Тишина в ответ, но, даже не оборачиваясь, я знаю, что увижу: вздернутую в недоумении бровь с недобрым прищуром. Все верно, что еще может так удивить тебя, как непокорная проблядь, отказавшаяся раздвигать ноги? *** А в полевых учениях есть своя прелесть. Например, возможность сбежать из штаба на целых десять дней. Десять долгих дней, в течение которых мне не придется терпеть шепотки за спиной и твои руки на заднице. Хотя я начинаю скучать по последнему, но упорно не желаю признаваться в этой зависимости даже себе. Ну, к черту. Ладони болят от перекладины, а полевой камуфляж провонял костром насквозь. Такого меня ты бы захотел? Или же только холеные мальчики в конфетной форме и белых кожаных перчатках привлекают внимание главнокомандующего? Торс покрыт синяками после рукопашной, а руки и шея зажраны вездесущими москитами. Впрочем, далеко не я один такой «красавчик» – почти все штабные мальчики на побегушках здесь и кое-кто из руководства, не моего опять же. Только небо над Падшим… И командор, мать его. Командор… Командор. Да вылези ты уже из моей головы, скотина страшная! Выдернув катану из чехла, направляюсь к близлежащей рощице. Нужно заняться еще чем-то кроме вынужденного самоедства. Достало. И одинокий самурай в бамбуковой роще под сенью теней ночных деревьев… М-да. Саи отброшены. Потом подберу. Сколько раз, сжимая рукоять, я задавался вопросом: почему катана и когда, черт возьми, ты научился так орудовать чертовым смертоносным лезвием? Хватит ли мне жизни, чтобы достигнуть установленной тобой планки? И нужна ли тебе эта самая жизнь? Присяга и первые месяцы в казарме перед глазами. В окружении таких же «счастливчиков». Уже много позже, после того как «счастливо» попал в поле твоего зрения, я узнал цену этого «везения». И о том, как часто пополняется личный полк Иль Рэ, как часто вывозят трупы с территории. Все в ведомостях. В бесконечных списках, которые я таскаю тебе на подпись по долгу службы. И ты подписываешь не глядя, оставляя росчерк на бумаге, и тут же тянешься к следующему. Некоторые подолгу изучаешь, часами не отрывая взгляда, а некоторыми пренебрегаешь, утаскивая меня к себе на колени. Ночной воздух кажется густым, насыщенным. Материальным. И катана рубит его на куски, рассекает со звонким свистом. И так раз за разом, пока сталь не встречается со сталью, высекая искры. За спиной. Видно плохо. Отблески на лезвии. Блок. Отшатываюсь назад, спасая лицо от рубящего выпада. Что за?!.. Но тело реагирует само, рефлексы отточены не одной сотней тренировок. Противника не вижу, но адреналин уже разносится по телу. Должно быть, потому что у меня давно не было реального соперника. Последний же на тренировке двухнедельной давности избил меня до полусмерти, при этом посмеиваясь моей «неуклюжести». Невольно вспоминаю, как пытался уползти с матов под эти самые смешки… Не вышло. Подробности этого «не вышло» бегущей строкой вспыхивают в сознании. И не выпрешь же. Не выпрешь, несмотря на то, что я серьезно рискую получить нехилую травму. Но когда это волновало мое явно нездоровое подсознание? Еще выпад. Хилый блок. Смутное разочарование. Удар приходится на рукоять. Глухо падает катана на покрытый опавшей листвой грунт. Острие моей упирается в чужое горло прямо под подбородком. Щурюсь, силясь разглядеть: лишь очертания такой же, как у меня, формы. Вот как. Неудачная шутка или… диверсия? – Ваше звание. – Старший лейтенант, мой капитан. – И как это понимать, товарищ старший лейтенант? Интонации… Знакомые. Холодные. Не мои. – Я думал, вам не помешает партнер для спарринга. – Ваше общество не обязательно, – раздраженно шиплю, убираю оружие, отступая на шаг назад. – Вы не в духе? – Вы не в форме. – Признаться, вы отлично владеете катаной. Кажется, я начинаю понимать, к чему он клонит. – К чему же это? – Разве личный помощник главнокомандующего не должен развивать иные навыки? – Разве вас не научили вовремя затыкать рот, товарищ лейтенант? – Реагируете так остро, мой капитан. Значит, слухи верны. Как же ты меня уже бесишь, сука. Бесишь! Хотя я и не знаю твоего лица, мне хватает и голоса. Этого сладкого, приторного, чуть гнусавого голоса. Слишком мягкого, без каркаса. Внутри как масло закипает, липким налетом оседая под ребрами. Разом всплывают в памяти все мерзкие слухи, все ухмылки и двусмысленные кивки за спиной. А рукоять лежит в ладони как влитая. Так и снес бы башку. Но кем я буду, опустившись до уровня недалекой дряни? Таким же мусором. – Хочешь на мое место? Поерзать на командорских коленках? – Вы фамильярничаете. – И что? Напишите рапорт. Будьте уверены, меня накажут. С трудом нахожу ножны в потемках, стряхиваю с них налипший мусор. – И вам нравится? Да, блять! А еще мне безумно нравится жрать пончики по воскресеньям! Но все это – не твое сучье дело, выродок! Вспылил… Поэтому не в меру любопытный лейтенант сейчас распластан по ближайшему дереву с заломленной за спину рукой. Наклоняюсь ниже, дыханием касаясь его кожи. Шепчу прямо в ухо, низко, злобно: – Нравится. Люблю грубо. Вздрагивает, собирается ответить что-то, вот только я куда быстрее прикладываю его лицом о древесину. Хруст и чавкающие звуки. Терпко пахнет кровью. Что же, этот нос был слишком длинным, чтобы оставаться целым. Обмякшее тело кулем оседает на землю. Больше не удерживаю. Грязи место среди грязи. *** Мраморная плитка, алые гардины, прозрачные, идеально отполированные витражи. Все как всегда. Ну, кроме внушительного куска грязи посреди всего этого великолепия. Этот кусок – я. Я, до чертиков злой и уставший, перепачканный в болотной тине и хрен пойми еще в чем. В ботинках хлюпает болото, а по́том, наверное, несет так, что все живое падает на пол и истерично дергает лапками, тщетно пытаясь спастись от вынужденной химической атаки. И есть ты, выхоленный урод в идеальном мундирчике с бабскими медальками и белых перчатках, которому спешно, блять, потребовался отчет о проведенных мероприятиях. Я тебе его из ноздри извлеку?! Особенно глупо, учитывая, что ты знаешь, что я в курсе о том, что тебе еще вчера все доложили. Тогда я зачем?.. Переминаюсь с ноги на ногу, тут же останавливаюсь, замечая, сколько грязи отваливается от говнодавов. Ну, доставай быстрее уже свою ложку для выедания мозгов и отпусти меня в душ. Но увы… Мои мысленные призывы не оставили равнодушной только пресловутую занавеску. Вон как сочувственно помахивает кистями. Отстань, бордовая, я уже занят! – Отвратительно. Вздрагиваю. Твой голос опасно низок, да и взгляд алых глаз не обещает ничего хорошего. Так и не оторвался от своих бумаг за столом, лишь изредка смотришь на меня исподлобья. – Что «отвратительно»? – Ты. – Нечего было тащить меня в кабинет прямо из рассадника де… – Закрой рот. Результаты. Они отвратительны. – Второй в общем зачете – это «отвратительно»? – негромко, тщательно подбирая и выверяя каждое слово, уточняю я. Вот как, значит. – Чего ты от меня хочешь? – Забываешься, Акира. Стискиваю челюсти, чтобы еще чего не ляпнуть, а как хочется-то. Раздражение зашкаливает. – Вы… Морщится и тут же перебивает, швыряя мне тонкую папку под ноги: – Пересдашь. Чего?! Еще несколько суток в старых клоповниках?! – Я могу отказаться? – Я могу искать нового помощника? Как под дых ударили, разом вышибив весь воздух из легких. Вот так… Так просто?! Силюсь сказать что-то, но лишь беззвучно шевелю губами, не в силах выдавить и звука. Только лишь вглядываться в бледное лицо напротив. Терпеливо ждет моей реплики, не без ехидно вскинутой брови, разумеется. Знаешь уже, что я сейчас буду мямлить. Верно?.. – А как же… И снова противный ком, гортань как заслонкой перекрыло. Только вот выдохнуть я не могу совсем не от растерянности или обиды. Злоба, черная, тягучая, как смоль. – А как же что? Твоя маленькая задница? Это повод терпеть некомпетентность? Думаю, ты найдешь ей применение и вне штаба. Стискиваю кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. Стискиваю, чтобы не сломать себе жизнь в попытке разбить твою морду. – Ваши претензии не обоснованы, мой командор. Остатки самообладания вложены в эту фразу. Не провоцируй. Только не провоцируй. Или я сломаю тебе хребет. Или сдохну, пытаясь это сделать. – Все, что меня не устраивает, обосновано. Эгоистичная, наглая сука! «Все, что «меня» не устраивает». Меня расцветка твоих носков не устраивает! Отпилить тебе ноги?! – Вы в состоянии сами сделать выводы, капитан. У меня совещание. Свободны. Отодвигает стул слишком резко, противно лязгают металлические ножки о гладкий камень. Как лезвием по уязвленному, воспаленному раздражением сознанию. Развернуться и свалить бы отсюда побыстрее, чтобы не ляпнуть лишнего, не наделать глупостей, но… Когда ярость кипит – разум отдыхает. Проходя мимо, толкаешь меня плечом, в довесок окидывая уничтожающим взглядом. Слишком. Это уже слишком. Непроизвольно резво разворачиваюсь и пальцами что есть силы стискиваю его предплечье. Взглядом полосует как бритвой. Пренебрежение, но… Показалось ли? На миг уголок тонких губ дернулся вверх. Ебаный ты сукин сын... Неужели провокация?! С самого начала?! Втоптал меня в плитку только для того, чтобы позабавиться?! Командору скучно?! Теперь уверен. – Сейчас у тебя я, а не совещание. Тонкие брови насмешливо изгибаются, а губы кривятся, готовясь выдать очередную гадость. Ну уж нет. Отпустив предплечье, тут же хватаю за лацкан длинного плаща, толкая к стоящему позади дивану, попутно стаскивая фуражку и борясь с тугими петлицами на бушлате. А дальше все просто: совершенно не церемонясь сдернуть с тебя плащ и толчком в грудь уложить на черный диван. Забраться сверху и одновременно, не отвлекаясь на мелочи, с мясом вырывать пуговицы из ткани, стягивая перепачканный камуфляж. Воздух холодит кожу, а взгляд, полный бешенства, едва ли не оставляет пузырящиеся ожоги. – Ты что себе позволяешь, шавка?! – Теперь ты снизу, терпи. – Да я… Падаю вперед, ладонями упираюсь в подлокотник за его головой, на мгновение зависнув над восхитительно бледным от ярости лицом… Укусить тебя, впиться в губы, терзая зубами. Обожаю это. Обожаю до чертовых мышечных судорог и боли в легких от кислородного голодания. Сжав зубами верхнюю губу, тяну ее на себя, тут же зализывая языком, скольжу под нее, касаясь зубов, которые сразу же прихватывают мой язык, не пуская его дальше. Обиженно урчу, тем самым выпрашивая разрешение поиграть, требуя разжать челюсти и впустить в рот. – Я так скучал, мой командор… – быстро шепчу, отстраняясь, спешно добавляя в голос пошлых, умоляющих ноток. – Хочу тебя, эгоистичная тварь. – Похотливый сученыш. Ну зачем так много яда в голосе? Когда глаза так и горят? И отстранись я сейчас – ни на какое совещание ты не поедешь, слишком красноречиво мне упирается в бедро твое «равнодушие». Выпрямляюсь, стискивая коленями твои бедра. Ерзаю, стаскивая с твоих рук перчатки. Зачем они вообще? Бесполезная часть повседневной униформы. Сдернув их с пальцев, тут же принимаюсь за твой пиджак, после – за рубашку, быстро расправляясь с рядом мелких полупрозрачных пуговиц. Распахиваю ее, пальцами пробираясь под узел галстука, касаясь горячей кожи под полоской ткани. Чувствую, как дергается кадык и бешено стучит пульс. Быстро сглатываю, в горле сухо. Тело ведет судорогой, едва-едва, но… Стискивая твою шею, я, кажется, понимаю, что ты чувствуешь, подчиняя меня раз за разом. – Так как, я или совещание? – быстро шепчу, с наркоманским удовольствием ощущая, как учащается твой пульс. Ответом более чем красноречивый ехидный взгляд и ладонь, впившаяся в мое бедро. Даже сейчас издеваешься, сука. Злюсь, ладонью сильнее сжимая твое горло, указательным пальцем нажимая на подбородок. Ползет выше, едва дотягивается до губ, которые с готовностью открываются, прикусывая подушечку и обволакивая слюной. Не сдержать стона. Нехотя отпускаю шею, отмечая, что остались стремительно темнеющие следы, и, не церемонясь, вгоняю еще один палец тебе в рот, касаясь им нёба. Сжимаешь губами, лижешь языком, втискиваясь между пальцами, чуть выпуская их изо рта, позволяя каплям блестящей слюны стекать по костяшкам. Свободной рукой пытаюсь бороться с непослушной пряжкой ремня. Скорее… Сорвать с себя блядские тряпки. Кожа плавится, и крыша едет, – едет настолько, что я не могу сфокусировать взгляд, чтобы разглядеть выражение твоего лица, твоих глаз, но, блять, отлично чувствую твой язык. Расстегнув замок на брюках, медленно, нарочито царапая пальцы о твои зубы, с сожалением высвобождаю их, чтобы стянуть с себя остатки одежды. Кисти не слушаются – судорога. Каждый вздох со свистом. Встать на четвереньки и только потом вспомнить о туго зашнурованных берцах. Проклятье! Посмеиваешься, наблюдая за моими попытками непослушными пальцами расслабить шнуровку и стянуть хотя бы один ботинок. Вожусь непомерно долго, психуя и срывая шнурки с петель, высвобождая ступню. Вместе с обувью стягиваю штанину. Прекрасная возможность разглядеть два пылающих алых озера. Почему ты все еще не скинул меня на пол? Впрочем, мне сейчас слишком сложно задаваться подобными вопросами. Вцепившись в диванную спинку, другой рукой вытягиваю твой ремень из тонких шлеек, расстегиваю, борюсь с пуговицей. Скрип молнии. Горячая плоть под пальцами. Осторожно глажу головку, обвожу ее контуры, пытаясь сфокусировать взгляд на твоем лице. Плохо выходит… Совсем плохо. Кусаешь губы, кажется. Ползу выше, не прекращая ласкать тебя, зависаю прямо перед лицом, глаза в глаза. Мне определенно не хватало этого взгляда. Ватного, пьяного, алчущего… меня. Склоняюсь чуть ниже, челкой касаясь твоего носа, губами прижимаясь к твоим – только прикосновение, не поцелуй. Ерзаю, головкой члена трусь о грубую ткань твоих брюк, оставляя мокрые следы, должно быть. Касаюсь тебя, нарочито пальцами удерживая твой член так, чтобы головкой своего цеплять выступающие капельки смазки и размазывать ее, позволяя стекать по стволу. Жадно наблюдаю за тобой, не оторваться. Пальцы двигаются в собственном ритме. Мое все сейчас это: хриплые стоны, похожие на рык; багровые от желания радужки, полуприкрытые веками; выдающиеся скулы; плотно сжатые челюсти; подрагивающие влажные губы. По бедру широким мазком скользит ладонь, замирает над коленом и стискивает с такой силой, что мышцы тут же болью сводит. Почему ты сдерживаешься? Почему все же не скинул меня на пол, уткнув носом в каменные плитки? Мизинец очерчивает основание его члена. Большим пальцем нажимаю на головку, пачкая его в тягучих каплях. – Нового помощника, говоришь? Оу… Моя бедная голова и так слишком кружится, зачем так резко дергать? Сдавленно ругаясь и поливая меня совершенно нелестными эпитетами, обхватывает за бедра и дергает вверх, потом на себя, выше. Вниз. Вот черт! Шиплю от боли, пытаясь расслабиться и постепенно опуститься на тебя полностью. Не так сразу же… Впрочем, разве то, что мне больно, повод останавливаться? Разумеется, нет. Все для вашего удовольствия, мой наглый, зажравшийся командор. Но как же… охрененно, пусть и больно. Так и должно быть. Мои полустоны вкупе с сумасшедшей и одуревшей ухмылкой на фоне его сбившегося хриплого дыхания. Выгибаюсь, послушно двигая бедрами в темпе, который задают удерживающие меня руки. Но… недолго. Так хорошо, да, очень хорошо, но не в этот раз. Приподнимаясь, дергаюсь вперед, почти падая, стискиваю его шею двумя руками. Тут же хрипит, отвешивая мне затрещину. Смеюсь, упиваясь болью и выступившими алыми каплями на нижней губе. Облизываю ее, еще больше дурея от привкуса собственной крови. – Не любишь грубо? – Убери руки, маленькая проблядь. – Или что? Выебешь? – Сученыш! Что, неужели и этот раунд за мной? Но… так уже неинтересно. Улыбаясь, сдуваю челку с лица. Отпускаю его, медленно веду ладонями по груди, ногтями легонько царапая старые шрамы, касаясь сосков. Назад, двигая бедрами, неторопливо, стараясь не обращать внимания на тягучую боль в паху и не касаться себя там. Весьма сложно, когда свободны руки. Вниз, набирая темп. Вверх, стискивая внутренними мышцами поплотнее. Раскачиваясь, пальцами лаская свой торс точь-в-точь, как и ты это обычно делаешь: сжать сосок, кончиком пальца уцепившись за небольшое колечко; огладить выступающие кубики пресса; прикусить язык под лязг металла о верхние зубы; тут же вылизать губы… Нетерпеливо дергает бедрами. Чувствительный толчок. Стон. Не пытаюсь сдержаться. Еще, еще, еще… Кричу почти, до боли стиснув колени побелевшими пальцами. – Весь этаж тебя слышит… – Порывисто, ладонью пробираясь по мокрой спине вверх, ногтями очерчивая позвонки. – Всего-то… Усмешка, и я улыбаюсь. Сжимает меня, двигая кистью: негрубо, но и на нежность ни намека. Пальцы стальные, но словно обитые войлоком. Хорошо, но… – Сам, – шепчу я, перехватывая его запястье, отрывая ладонь и заменяя ее своей. Сжимает бедро, удерживая в одном положении, членом нажимая на комок нервных окончаний внутри. Не позволяет отстраниться ни на миллиметр. Инициатором был я, но отымеешь меня, как всегда, ты. Отодрать от себя твои руки и пришпилить их запястьями к обивке. Наклониться, пристально вглядываться в твое лицо, чтобы не пропустить во время ритмичных толчков сгущающийся вокруг дымки предвкушения удовольствия момент твоей эйфории, чтобы не позволить, как обычно, стиснуть челюсти и, зажмурив веки, удержать все в себе. Не-э-эт, я заслуживаю этих стонов. Еще как… Губами касаюсь скул, покусываю подбородок. Спускаюсь к шее – влажная, соленая. Кусаю, больно кусаю, до фиолетовых следов, стараясь насадиться как можно глубже, сжать плотнее. Сам на грани. Не хватало пошлых хлюпающих звуков, рыхлого, глухого дыхания и твоих глаз совсем близко. Не хватало все это время. – Ненавижу тебя, – шепчу, наконец-то сдаваясь на милость твоих рук. Отпуская их, закрываю глаза, чувствуя, как ты обхватываешь меня ими, прижимая взмокшую ткань рубашки к коже. Хриплю перед самым-самым, перед тем, как станет горячо и влажно между ногами, перед тем, как перепачкать твой живот своей спермой и упасть сверху, сползти вниз и носом коснуться твоей шеи. – И… что это было? Неловко пожимаю плечами, прикрывая глаза. Иди ты к дьяволу на рога со своими «что», «как» и «почему». – Так мне искать нового помощника? А вот хрен тебе. Второй раз не прокатит. – Мне самому этим заняться? Усмешка. Пятерня зарывается в мои волосы, лаская затылок, задумчиво перебирая прядки. – Нет… Думаю, можно дать тебе второй шанс. Сука.